Ведьмы.Ру

Кожа Игорька была фарфорово-белой.

Глаза — красными.

А изо рта проглядывали клыки. И он, поймав Ульянин взгляд, смутился, поспешно прикрыв рот рукой.

— Да она нормальная, — поспешила заверить Ляля, выбираясь из тазика. — Прикольная…

— А Игорёк… ты… извини, если о таком не спрашивают… ты тоже оборотень?

— Вампир, — отозвалась Ляля.

— Это если на заграничный манер, — бабушка склонилась к духовке, в которую Ульяна уже год как не заглядывала. А чего в ней смотреть, если всё равно не работает. — По нашему если, по-простому, то упырь.

Упырь Игорёк виновато потупился.

— Да ты не думай… он хороший… и вообще молодой совсем. маленький. Даже не упырь. А так, упырёк.

Упырёк Игорёк.

Оборотень Никитка. И кузина-русалка. Может, это у Ульяны от столкновения с Данилой Антоновичем сотрясение приключилось? И теперь вот мерещится всякое.

— И на кровь у него аллергия…

— Как аллергия? — удивилась Ульяна. Нет, с вампирами она прежде не встречалась… ну, разве что в кино, только Игорёк до киношных определённо не дотягивал, и ужасности ему не хватало, и лоску.

— Ай, говорю же ж… длинная история…

— Так, молодёжь, — бабушка вытащила противень и решётку, крепко обжитую пауками. — А сходите-ка все прогуляйтесь. Пообщаетесь, познакомитесь. Обсудите, а то всё одно от вас толку… Я ж пока осмотрюсь, если Ульяна не против…

Что-то подсказывало, что выражать протест уже поздно.

— Идём, не стоит тут мешаться, а то сама не заметишь, как очнёшься на чердаке с веником в руках и желанием окна помыть, — сказала Ляля, шлёпая босыми ногами по полу. — Боже, какая благодать… ненавижу босоножки.

— Ага, а кто трещал, что они прелесть и каблук совсем не чувствуется, — не удержался Игорёк, поспешно, впрочем, отступая.

— А… ему не опасно. Там солнце ведь…

— Так у него на кровь аллергия, а не на солнце, — ответила бабушка, с грохотом выбрасывая содержимое нижнего кухонного короба на пол. Кажется, там были кастрюли. — Иди, Улечка, иди… чую, твоя матушка скоро прибудет. Побеседовать. Не надо оно тебе пока с нею…

И вот эти слова заставили поторопиться, потому как с матушкой Ульяна встречаться не желала.

Категорически.

— … и вот все на свадьбу собрались, — Ляля устроилась на старой коряжине, сунув длиннющие свои ноги в зелёную муть пруда. Игорёк сумел спрятаться в тени, причём он был рядом, но стоило отвести взгляд, и упырь пропадал.

Просто брал и пропадал. И всякий раз Ульяне приходилось снова и снова выискивать его взглядом.

— Ну, оно ж водится, чтоб все на свадьбу… ты фотографии же видела?

— Нет, — Ульяна с опаской опустилась на камень.

Пруд этот существовал, пожалуй, столько же, сколько стояла деревня. Он начинался сразу за околицей, вытягиваясь этакою подковой, что упиралась одним краем в огороды, а другим — в дальний лес. И главное, что пруд этот, неглубокий, умудрялся одинаково игнорировать и летнюю засуху, и весенне-осенние разливы, никогда и ни при каких обстоятельствах не меняя своих очертаний.

— Не видела?

— Мама говорила, что фотограф напился, а потому снимки пропали. Все… и потом тоже… у нас из фотографий есть, как меня из роддома забирали.

— А… — Ляля явно хотела что-то сказать, но закрыла рот. Правда, ненадолго. — У бабушки есть. Если хочешь, попроси, она покажет.

— Попрошу, — Ульяна отмахнулась от комара. — Значит, вы поехали на свадьбу…

— Не мы. Меня тогда ещё не было. И их вот тоже не было. Родители наши, значит. Они тогда ещё дружили, твоя мама и моя… и с тётей Беляной, это Никиткина мама. А у Игорька — Теофилия.

— Необычные имена.

— Ага, она сама не отсюда… в общем, они поехали…

— Тяв…

— Сейчас отпущу. Чур лягушек не жрать! Никитос, ну я серьёзно. Ты как их нажрёшься, так потом всю ночь живот болит…

— Он что…

— Оборотень всё-таки, — пояснила Ляля, бултыхая ногами в темно-зелёной, какой-то густой воде. — Инстинкты… братья его старшие, те за косулями носятся, кабанами. А вот Никитка… ну где он, а где кабан.

И вправду, если по размерам, то лягушка — самая подходящая для Никитки добыча.

— Стрекоз вот ещё ловит, — Ляля вытянула ногу. В сумерках вода стекала и чешуя поблескивала зеленью. — Приехали ещё до свадьбы. Там стилисты заказаны, примерки платьев и всё такое. Саму вовсе во дворце каком-то гуляли, который сняли на два дня…

— А мама сказала, что просто расписались и вот… что она сирота, и отец тоже. Почему?

— Так… поругалась она, с бабушкой. Из-за чего — не спрашивай… вот прямо на свадьбе и поругались. И с бабушкой. И со всеми нашими тоже. О ней, честно, и не говорили… ну… когда мы засобирались, то заговорили. А так — не говорили.

Где-то далеко громыхнуло.

Или не далеко?

Главное, небо ясное, не облачка, а гром вот… и силой пахнуло, холодною, будто ветер кто-то призвал.

— Не, — Лялька перехватила Ульяну за руку. — Ты это… не лезь под горячую руку. Бабушка, она хорошая, но всё ж ведьма.

— В каком смысле?

— Да в прямом. Вот как ты.

— Я?

— Р-р-р, — из густой прибрежной травы раздалось грозное рычание, которое смолкло, а слева мелькнул рыжий хвост. И уже в другой стороны.

— Не жри только! — взмолился Игорек, ныряя в траву.

— Дети, — важно ответила Ляля, сама на эти игры глядя со взрослым снисхождением и некоторой завистью. А так-то… ну ты ж ведьма.

— Я — ведьма? — Ульяна подошла к пруду и заглянула. Конечно, искать в чёрной жиже отражение — так себе занятие, но… обычное лицо.

Симпатичное где-то даже, хотя мама всегда вздыхала, повторяя, что природа несправедлива, если Ульяне достались лишь крохи красоты. И в целом внешностью она, Ульяна, в отца пошла, а тот никогда не был красавцем.

Но… ведьма?

Волосы тёмные. Взъерошенные.

Глаза тоже тёмные, цвета непонятного, потому что он то ли зеленый, то ли серый, а порой и почти чёрный. Ресницы свои.

Брови тоже.

Губы… в меру пухлые, хотя Люська утверждала, что немного можно и подколоть.

— Ведьма, ведьма… она тебе не рассказывала?

— Кто?

— Мама твоя. Она ведь тоже…

— Ведьма?

— Ведьма…

Что-то плюхнулось в воду.

— Никитос! — возопил Игорек на берегу. — Ну я за тобой не полезу! И мыть тебя не стану! Сам вляпался, сам и вылизывайся…