Ведун

Дико, по-звериному завопила девка.

Чужаки подскочили разом. Все трое. И за копья. Двое. Непонятный не схватился.

Удовил уже с луком стоял, со стрелой наложенной: целил их.

У Бурого ножик сам собой в руку нырнул. Но не на виду хоть, за рукавом спрятан.

А вот у братани ноги отказали. Плюхнулся задницей на мокрый песок.

Непонятный руку вскинул, пальцы сплел. Да так нехорошо, что у Бурого в нутре заворчало, наружу попросилось: рвать.

Но тут вступил Дедко. И мирно так:

— Поздорову ли живешь, Неясыть?

— Пастырь?

Узнал, получается. И пальцы сразу расплел.

И вдруг поклонился.

Дедко ответил. Но так, кивнул только.

— Мы по ряду здесь, — скромно, будто винясь, проговорил Неясыть.

Не настоящее это имя, понял Бурый. Прозвище. Но сильное.

— Знаю, — сказал Дедко. — Ряд, однако, нарушен. И я здесь. Опусти лук, охотник. Здесь я решаю, кому жить.

Бурый видел: двое людей-чужаков с ним бы поспорили. Но Неясыть кивнул, и они положили копья на траву.

— По ряду — не согласен, — ровно произнес Неясыть. — Рядились с ним, — он указал на Удовила. — Расплатились по уговору, по рукам ударили. Девка наша.

— Не ваша, — качнул головой Дедко. — Ваша — там, — он указал на лодку, где безродная сидела. — Ты видел. Ты знал. Почему принял?

— Видел, — неохотно признал Неясыть. — Но не знал. Про тебя.

— А надо бы знать, — наставительно проговорил Дедко. — Моя земля. Мой покон.

— Твой, — согласился непонятный чужак, пожал плечами: — Взял ее, потому что сам видишь. Кто откажется, когда вместо овцы кобылицу предлагают?

Дедко захихикал:

— Мне такое говоришь. Ты.

— Я не вор, — с достоинством возразил Неясыть. Указал на братаню на песке: — Он вор. С него спрашивай.

— Он — никто, — отмахнулся Дедко. — Ты видел. Ты взял. Ты должен. Мне. Признаешь ли долг?

Неясыть ответил не сразу. Думал. Долго. Потом вдруг встрепенулся:

— Зачем тебе…

— Затем! — перебил Дедко. — Не вернешь, ему перейдет, — и указал на Бурого.

Теперь Неясыть молчал еще дольше. Разглядывал Бурого. Но с вежеством. В нутро не лез. Наконец кивнул, соглашаясь:

— На мне. Принимаю. Как ты сказал. — И уже Бурому: — Время придет, спросишь.

— Ведаю, спросит, — вместо Бурого ответил Дедко. — Забирай свое и уходи. Сейчас.

— Твоя земля. твой покон, — согласился Неясыть.

Бурому показалось, с облегчением сказал.

Три чужака забрали безродную, сели в лодку и ушли.

— Ты доволен? — спросил Дедко Удовила.

Тот покачал головой. В думах своих погряз.

Ну да, с чего ему радоваться? Дочку выручили, верно. Но с братаней что теперь? И с женкой как?

Все по-людски. Когда главную беду отвели, меньшие главными становятся. Вот только зря он так, с Дедкой. Не подумавши.

— Что ж, — сказал Дедко. — Раз ты недоволен, я с тебя еще одну плату возьму.

— Доволен я, доволен! — спохватился Удовил.

Поздно.

— Девку твою я у тебя возьму, — сказал Дедко.

Охотник аж подпрыгнул. Хорошо, за лук не схватился. Не успел. Даже сболтнуть ничего не успел.

— Не на всегда, — успокоил Дедко. — На время. Убытка ей не будет… Прибытка тож… — Дедко хмыкнул. — На дочку глянь.

Удовил глянул. Взволновался. И было, с чего. Трясется вся девка, глаза как монеты, по подбородку слюна течет.

— Уразумел? — проскрипел Дедко. — Я помогу. А за это ты мне отдашь, что тебе меряне за пащенку дали. И то мало за такое, да уж ладно. Уговор?

Удовил кивнул. Бездумно.

Бурый же разглядывал девку и никак не мог решить: есть ли на ней порча или так, обычное людское, со временем наладится?

Не разобрался. Эх! Когда еще он так ведать научится, как наставник?

— Вот и ладно, — одобрил Дедко. — Тогда поснедаем и в обратный путь. Вижу, от мерян рыбка осталась? Пни увальня своего, — кивок на братаню. — Пусть разогреет. А я с девкой твоей в лесок отойду покуда… — И добавил строго: — За нами не суйся!

Вчерашнюю рыбу есть не стали. Замуравьилась. Братаня свежей наловил, Удовил взял стрелой гуся. Когда Дедко с девкой вернулись, гусь как раз запекся, а половину рыбы они втроем уже съели.

Девка больше не тряслась, успокоилась. Шагала, правда, не так, чтоб удобно, но то понятно. И Дедки она больше не боялась. И покушала хорошо.

Ну и ладно.

— Кто он, Неясыть этот? — спросил после Бурый. — Как мы?

— Как они, — загадочно ответил Дедко. — Время придет — узнаешь. Но слово его крепкое и тебе пригодится.

Так и вышло.

Глава 29

Седмицу жили спокойно. Травы собирали, сушили, томили. Обереги ладили. Бурый в озеро нырял. Учился под водой быть. Не по воле Дедки, сам. Нравилось. Присядешь на дно и сидишь. Не дышишь, не думаешь, даже не живешь. Будто за Кромку полшага сделал и замер. Навьи озерные ему колечко дали. Каменное, древнее. С чарами неведомыми. Дедко и тот не вызнал ничего. Сказал: сила ушла вся почти. Не проведать. Но оставить колечко разрешил.

Дважды гости приходили. За снадобьями. Расплатились припасами и историей.

Полоцкие с новгородскими разодрались. Новгородские Роговолту железо не продали, а тот их через волок не пустил. До крови дело дошло. Из Киева воевода приезжал именем Асмуд. Замиривал. Замирил. А после по реке Двине сходил уже вместе с Роговолтом. Тоже замиривали. Верней сказать, примучивали тамошних, заставили данью поклониться и тавро полоцкого и киевского князей принять.

— Чтой-то я по людям заскучал, — заявил Дедко, когда гости отбыли. — Собирай в дорогу. Идем в Плесков, Бурый. Там нынче весело будет.

Почему в Плесков, а не в Полоцк, о котором говорили смерды, Бурый спрашивать не стал. Дедко попусту не выберет.

В Плесков путь не близкий. Но и не далекий. Два дня шли по своим лесам, обычно-привычно. Нелюдь-нежить здесь своя, знакомая. А если незнакомая, то спит. Дедко Бурому на таких указывал, если попадались. Леса здешние дремучие. Иные чащи от века стоят, а человека не видели. Или видели, да так давно, что от костей тех людей даже пыли не осталось. И твари тут болотах дремлют, о каких и прадеды нынешних людей только в сказках и слыхивали. А сказки, ясное дело, врут. На то они и сказки.