Ведун
Шрифт:
— И Перун, — напомнил Бурый.
— И он, — согласился Веснян. — Бог наш молниерукий, — добавил дружинник, погладив рисунок на руке.
— Вот и у нас так же, — сказал Бурый. — Есть враг, есть ты и есть Госпожа наша.
Тут он слукавил немного. Все же не Морена была его главной в его ведовстве. Но не было в этом мире никого, кто не трепетал бы пред Госпожой.
Глава 26
К нужному сельцу подошли засветло. Выглядело обычно. Частокол сажени полторы, набитый в один ствол, ворота. Внутри дома с малыми дворами, хлевами и амбарами. Всего числом
Как лодья подошла, к ней сразу народ сбежался. Зашумел. Полусотник рявкнул — притихли.
Велел одному говорить. Взялся старший в роду. Сам седой, скрюченный, но глаза ясные. А вот речь шепелявая. Зубов у деда — без двух один. Жаловаться начал. Мол, великие беды они претерпевают уже какую седмицу. Вылезает из реки змей громадный. Сам — с амбар, головы три, у каждой пасть с во-от такими зубищами. Лап — как у паука. Когти — с локоть. Враз по три овцы хватает: каждой пастью по одной. Считай совсем без скотины скоро род будет.
— Людей с той поры, как мы были, сколько сгубила? — спросил полусотник.
— Людей, не! — замотал головой старший родович. — Мы с той поры в реку не ходим. Люди ратные, спасайте! Убейте змея лютого!
И снова все заголосили, завопили. И снова полусотник рявкнул строго. Велел расходится и своими делами заняться. Но сначала овцу доставить и репы пару мешков — на ужин дружинникам. А своим велел прямо на берегу располагаться. Если сунется чудище, тут его и встретят. Хотя осторожность тоже проявил. Приказал лодью на берег вытащить. Если не врут смерды о зубищах-когтищах, то как бы не попортили корабль.
— Что про чудище сие скажешь? — спросил полусотник Дедку.
— Скажу, что небыль это, — фыркнул тот.
— Врут что ли? — враз посуровел полусотник. — От дани уклониться хотят?
— Не врут, — сказал Дедко. — Привирают. Три головы! Еще бы три уда к нему приделали! Нет, бывают и такие. И с тремя головами, и с девятью. И с лицами многими бывают. Но то сильные боги. Или нежить сильная. Те Госпоже моей служат или иным богам, что в Нави обитают. Там всякое водится. Только сюда, к нам, им хода нет, так что не бойся. Не порвет вас чудище.
— Было б кого бояться, — проворчал полусотник. — Доброе железо над любым гадом властвует.
Дедко спорить не стал. Только усмехнулся и пошел вдоль реки, поманив за собой Бурого.
Окрестности сельца они обошли кругом. Хорошее место. С одной стороны лес, с другой болото, из которого в реку приток. Болото чистое, без нежити. Так-то тоже богатство. Грибы, ягоды, и враг с этой стороны точно не подберется.
Дедко искал следы чудища. Когда у тебя когти пусть не с локоть, а хотя бы с полпяди, следок точно будет.
Не нашлось.
Зато обнаружилась распанаханная тушка ягненка. Старая, зачервившая, но зверьем не тронутая.
— Отрава в ней, — сразу опередил Дедко. Покачал головой. — Вот хитрые людишки. Отравить нашу змеюку возмечтали.
— Не вышло? — спросил Бурый.
— А сам не видишь?
Вернувшись, Дедко с Бурым поели ухи из общего котла. Потом Дедко сказал полусотнику:
— Сию ночь спите спокойно, а завтра за излучину отойдете.
— Не придет чудище?
— Не придет, — покачал головой Дедко. — Не зверь это дикий. Тут другое.
Я с двумя охотниками тутошними говорил, что в ночи его видали. Не с амбар оно, а так, с коняшку мелкую в холке, только ширше раза в три. Следы показали. Дерн там вывернут, да. И когти имеются. Однако покороче мечей. С палец, может.— Тоже немаленькие, — заметил кто-то из дружинных. — Поболе, чем у зверя лютого.
— Не боишься, что задерет? — спросил полусотник, прищурясь.
Дедко прихлопнул пару комаров, разом севших на лоб, смахнул с ладони:
— Хочешь, с нами останься, — предложил он. — Поглядишь, каково это: нечисть за Кромку изводить.
— Ну уж нет! — мотнул головой полусотник. — Не хочу.
— На том и договорились, — кивнул Дедко. — Пошли, Младший, на палубу. Там ветерок, спать легше.
Спалось на лодье, хоть и на сушу выволоченной и впрямь приятней, чем на земле. Так что не одни они на ней расположились.
— Значит, думаешь, нечисть это? — негромко спросил Бурый. — Может тоже бог из прежних? Иль болотник в тварюку такую разожрался?
— То вряд ли, — отринул предположение Дедко. — Тут болото мирное. Хотя… Может ты и прав, молодой. Это оно сейчас мирное, а сколь в него крови допрежь пролилось, то нам не ведомо. Ну да гадай, не гадай, скоро узнаем. Само нам и расскажет, да, моя сладость? — Дедко подтянул посох и поцеловал полыхнувшую зеленью морду.
— Так оно, думаешь, в разуме? — Младший даже голос повысил.
— Даже и не сомневаюсь.
— Но как?
— А так, что за отравленного ягненка здешних рыбаков наказало, хоть прежде людей не трогало.
— Вот тоже мне не понятно, — пробормотал Бурый, уже борясь со сном. — Не трогало… Почему?
— Да потому, дурень, что за овцу мстить князь с дружиной мстить точно не придет, а за людишек — сам видишь. Спи давай. Завтра ночь бессонная будет…
Последних слов Бурый не услышал. Уснул. Не ощутил и то, как твердая ладонь Дедки ласково прошлась по его волосам.
А потом и сам Дедко уснул.
Хорошо человеку летом. Уютно. И человеку. И ведуну, пусть даже и не его это время.
Полночь. Теплынь. Лягушки квакают. Бывает, рыба всплеснет или ночная птица ухнет. А потом опять один лишь насекомий скрип. Такая ночь, что, кажется, слышишь, как трется о берега текучая вода реки.
А на самом берегу, сочном, пойменном, невеликий лужок. На лужке, посередке, столб деревянный вбит. При нем, козленок. Веревкой обвязан крепко. Особой веревкой, в молоке вываренной, кровью сдобренной. Тихонько лежит, мамку больше не зовет. Но страх источает на полста шагов вокруг. Страх да смешанный запах молока и крови, которой побрызгали травку у берега. И сам берег тоже. Кровь на воде — как звук. Далеко идет. Манит.
Бурый с Дедкой затихарились. Нет их здесь. Никого нет. Ни людей, ни нежити. Даже Морда у Дедки в посохе тени наружу не кажет. Не балует. Ей с нынешней охоты тоже кой чо обещано. Если выгадается.
Луна уходит. Почти спряталась в камышах. Дорожка светлая гаснет.
О! Плеснуло сильнее. И еще раз. Ужель идет?
Бурый даже дышать перестал. Представил сам себя камнем невеликим, круглым, прохладным, с меховой опушкой…
Козленок тихо лежит. Задремал что ли?
Хлюпнуло, всхлипнуло. На берегу — песок, а вот дальше — ил. Черный, мягкий, нежный…