Ведун

— Отчего ж нельзя, можно. Помни только: вои не смерды. У них свои покровители там, — Дедко ткнул пальцем в сереющее небо. — И там, — палец показал на заросший свежей травкой берег. — Вои их исправно кровью жерят. Это не как у смердьих богов, когда петушок, овца и редко когда холоп никудышный. Кровь, Младший, это самое сладкое питие что для богов, что для мертвых. В ней сила. В ней сама сладость жизни, вот это все, — Дедко обозначил рукой окоем. — Нам, живым, это даром дается: только глаза пошире открой да дыши поглубже… — Дедко вздохнул. — Скучать по сему буду, когда уйду.

— Так не уходи! — жарко произнес Бурый. — Ты ж в силе еще. Вон как девок валяешь! А там, за Кромкой… Что тебе там? Туман смертный?

— Там другое есть, — возразил Дедко. — Морене служить — лепо. Сила иная приходит. А когда ты год за годом Госпоже своей служил верно, она награждает щедро. За каждую бродячую душу, кою ты в покон вернул. Думаю, и в посмертии не закроет мне тропку в мир явный. Буду иной раз к тебе заглядывать, — Дедко хмыкнул. — Опекать да допекать.

— Ты наставник мой! — с волненьем воскликнул Бурый. — Пестун! Приходи, сколь хошь! И кровью тебя напою, коль восхочешь! Только скажи!

— Поглядим, — Голос Дедки дрогнул. Или показалось? — На воду глянь. Что скажешь?

Бурый подошел ближе к берегу. Присел. Вода была черной, илистой. Только особым зрением виделись в глубине тени.

— Позвать кого? — спросил Бурый. — Навью водяную?

— Глупая нежить, — отмахнулся Дедко. — Водяник бы пригодился, да не чую его. Нехорошо это.

— Ушел, спит?

Дедко помотал головой.

— Почто ему спать в свое лучшее время? И куда бы ему из своего места уйти?

— А если… вовсе ушел? — дрогнувшим голосом предположил Бурый.

Если нелюдь вроде Лешего, Водяника или иного из старых из мира уходит, то ой какой недобрый знак. Значит, пришел кто-то в большой силе. И этот сильный, он чужой!

Бурый слыхал об этом. От Дедки. Как о великом бедствии. Когда один покон рушится, а другой пока еще настанет.

— Не о том думаешь, — угадал его мысли Дедко. — То бывает, когда вои чужие на землю приходят. Со своими богами. Щедро кормят из кровью, напитывают силой, чтоб стали заместо местных. Нурманы тако творят. Варяги тож с Перуном своим здесь не исконные. Но Перун с исконными поладил. Варяги ж много крови не лили, поздорову примучивали. Однако дружбы у Перуна с тем же Волохом нет. И с Госпожой моей тож. Дружбы нет, а лад есть. От воев много силы идет, да самих воев много меньше, чем смердов. Да и воям кровь лить не всегда вместно. Потому и лад меж Волохом и Перуном. В жизни много всего есть, опричь битв. Да и целить после сего тож надобно. И людей, и землю. И из смерти жизнь рождать, как колосок из ржаного зернышка… Ну да то долгий разговор, — осек себя Дедко. — Не ушел Водяник. Заныкался. И что это значит?

— Змей?- предположил Бурый, поскольку то было единственное объяснение.

— Он, аспид. Или еще кто. Пока не ведаю.

Вот как? А ведь то места, где видели гада, целое водное поприще. Такой сильный?

— Управимся? — осторожно спросил Бурый.

— Должно бы, — без особой уверенности отозвался ведун.

— А если… Если нет?

— Значит нет. Тако бывает. Иной раз охотник зарогатит тура, а иной — тур охотника. — И, подбодрив: — Не боись, Младший! Твоей смерти не вижу покуда.

— А своей? — напряженно спросил Бурый.

— А свою я вижу.

Бурый еще более напрягся.

Зря. Потому что Дедко тут же успокоил:

— Своя смерть, она по-другому к нам приходит. Как мишка, что за оплошным охотником крадется. По пятам. Цап — и все. А коли охотник мишку видит, так это еще ничего. Может, обойдется.

Вышли с утра. Вниз по реке хорошо. Еще и ветерок. Весла сложили на палубу. Дружинники сбросили одежу, разулись, грели спины на летнем солнышке. Не бездельничали: у воя для рук всегда работа есть: оружие точить, бронь чистить, прочее чинить, смазывать.

На кормиле — Роговолтов полусотник. Этот поблажки себе не давал, только бронь с подкольчужником скинул и шлем на пояс повесил. Суровый. Даже с Дедкой едва парой слов обмолвился. Веснян о нем хорошо говорил. Умелый, к своим заботливый. А что мрачен, так первенец его весной помер. В детских у Роговолта был. Бился на бревне с таким же детским да и сверзился. Да так неловко, что шею сломал. Какая такая шея у шестилетки. Как у цыпленка.

Так бывало. В дружине о таких говорили: удачи не достало. В ином случае десятнику попенять можно было, но тут точно удача. С бревна того по двадцать раз на дню детские падают и ничего. Там, внизу, и сено набросано, и земля не утоптана. А вот же ж…

Мимо боевой лодьи медленно проползла лодья торговая. Ливы. А может и латы. Бурый покуда их не разбирал. Покричали с борта: приветствовали лодью с княжьим знаком. Дружинные не ответили. Не любят этих в Полоцке. Накопилось при прежнем князе. Но у Роговолта с соседями мир. Такой себе… С мечом у подушки.

Это тоже Веснян рассказал. Расположен он нынче к Бурому. Даже предложил оружному бою поучить.

Бурый лишь усмехнулся. Ведуну мечом махать… Потом, ответным откровением, вынул из чехла тот нож, что для жизни. Предложил в руку взять.

Веснян взял… И чуть не уронил. Обожгло морозом.

— То-то, — сказал Бурый, отнимая ножик и пряча его обратно в заговоренный чехол.

— Что это было? — севшим голосом спросил Веснян.

— Клинок ведовской, — пояснил Бурый. — Этот слабый еще, молодой. Старый лучше был, но этот по ладони выковали… — Бурый помахал в воздухе подросшей за пару лет рукой. — Только зимой его заговорил. Не окреп покуда. Жадный. У наставника моего, вот у того ножик. На полвершка войдет — и нет человека. А тот и не заметит ничего. Стоял — и лег. — И тут же поправился: — Только не против людей это наше оружье. Люди что. Нет такого воя, чтоб ведуна убить рискнул. Слыхал, должно, что тогда с убивцем и его родом бывает?

Веснян помотал головой.

— А ничего, — усмехнулся Бурый. — Ни убивца, ни рода. Все за Кромкой ведуну служить-угождать станут.

Веснян проникся. Больше страха — крепче верность.

— А против кого тогда? — спросил дружинник робко.

— Нелюдь, — пояснил Бурый.

— А нежить если? С ней как? С заложными, с навьями?

— Для них другое имеется, — пояснил Бурый. — А этот еще против колдунцов хорош, против колдуний, против тех, кто духам служит, кабунов, нодьев и иных. Против жрецов суротивных тоже хорошо бывает. Но это я сам не пробовал.

— А против колдунов?

— То было. Одну погубил, когда годков мне было сколь сынку полусотника вашего. Ножик, правда, не мой был, его. — кивнул на Дедку. — А колдунья та страшная была. Сильная очень.

— И ты все равно…

— А как иначе? — пожал плечами Бурый. — Иначе прибрала б она меня. Выпила. Как ты — чарку сбитня.

— Как страшно у вас все… — пробормотал Веснян.

— Так и у вас непросто, — отозвался Бурый.

— У нас как раз просто, — возразил Веснян. — Вот други мои, там — враги. Щит, меч…