Величайшая Марина: -273 градуса прошлой жизни

====== A way to heal my soul ======

– Алма… Мне тоже очень жаль, – услышала она голос дедушки сзади, совсем рядом.

– Почему он? – она не повернулась, но Глафнег присел рядом с ней, и обнял её одной рукой.

– Если бы умер кто-то другой, ты говорила бы то же самое, – выдохнул маг, и посмотрел на внучку. – Переставай плакать, иначе с каждым разом будет всё больнее и больнее, – мягко сказал он.

– Из-за чего это? Что с моими слезами не так?

– Когда ты слишком убиваешься такое может произойти.

– Что именно?

Глафнег поднял руку и мягко вытер пальцами слезинку Алмы.

– Ты снова плачешь кровью, – подметил он и показал кончики свои пальцев, они были в свежей крови, которую он только что смахнул с её лица.

– Странно. В последний раз я так плакала только в той жизни.

Повисла пауза, в которой Алма не думала совсем ни о чём, и только спустя время добавила.

– Я должна выпустить её. Пени.

– Тогда лучше отойди от людей, но не надолго, и не далеко, в такие минуты нужно молчание, а не одиночество.

– Хорошо, выпущу позже.

Она уловила то, что начало тянуть табаком и дымом, теперь начал ощущаться холод, она задрожала, и, наконец, решилась отвести глаза от Александра. Рядом сидел Глафнег с трубкой, позади сидели люди и эльфы, она увидела Ланса, от чего хоть немного стало, если не лучше, то легче.

– Пойдём, Алма. Ты правила знаешь – нельзя хранить воина раньше, чем пройдёт день, даже, если нет времени столько ждать.

– Я знаю, – она снова посмотрела на друга. Поднялась, и начала отходить назад, не оборачиваясь, вместе с дедушкой.

Ей было тяжело отворачиваться, а тем временем рука дедушки слегка тянула назад в сторону живых, вырывая из объятий скорби и реквиема.

– Пожалуйста, не надо, – прошептала она очень быстро, умоляя Глафнега остановиться, – я не хочу уходить и оставлять его.

– Алма… его там уже нет.

– До меня это никак не может дойти, – сказала она и выпустила кровь из радужных глаз, покрасневших от горя и усталости.

Пересилив себя, она отвернулась, и отправилась к обрыву, оттуда по крутой горной тропе они с Глафнегом спустились в лощину, где у узкой, чистой реки расположились остатки войска, устроили лагерь, и сейчас занимались перевязкой раненых.

– Глафнег! – маг и Алма обернулись на громкий голос, к ним приближался Неметон, только сейчас девушка заметила то, как сильно были изуродованы его плечи и шея.

– Владыка, – без эмоций отозвался маг, в унисон с девушкой.

– Хм, – протянул Неметон без улыбки, – Здравствуй, сизый сокол. К чему это было?

– Мне удобнее летать, – холодно ответила Алма, сейчас ей было не до споров.

– Извините, владыка Неметон, – вмешался Глафнег, заметивший, что девушке разговор не по душе, – но вы подошли не просто ради спора о моей сизой птице, – маг весело улыбнулся, что растопило даже Алму, и, если на лицо и не вылезла улыбка, то намёк на неё отразился в глазах.

– Верно, не только, – он сделал ещё несколько шагов к ним, теперь девушка заметила, как сильно он хромает, – людям нужна помощь мага, и… – он запнулся, глаза увеличились, он пристально посмотрел на собеседника, – простите, но в каком смысле «моей»?

– Ах да, – непринуждённо начал Глафнег, тем временем к ним подошёл Ланс с разбитой рукой. Но в глазах читалась неисчерпаемая энергия и сила, – совсем забыл вам представить. Это – Алма Уэнса, Вашингктон, дочь Бейры Вечного Лития, кронпринцесса подводного мира, племянница владыки Доэлнора… моя внучка.

– Алма? – голобовато-салатовые глаза Ланса широко раскрылись на его красивом лице.

– Что-то не так? – беспристрастно спросила девушка.

– Нет. Красивое имя.

– Спасибо, – Алма резко опустила глаза, потом подняла их, сколько скрывалось смущения и искренности в них, однако улыбки по-прежнему не было.

Глафнег и Неметон ушли увлечённые важной беседой, Ланс отправился помогать ставить палатки в лагере, и, когда он уходил, девушка до самого конца смотрела ему в след, пока одноцветный силуэт не растворил в себе речной туман. Она быстрыми шагами направилась в сторону берега. Там, за густотой тумана, скрывалась спокойная гладь, тишина, недосказанности и собственное отражение девушки. Встав неподвижно, ногами едва задевая неровный край воды, она глубоко вдохнула сырость. В такие, особо режущие моменты она любила своё одинокое времяпровождение, и считала его высшей наградой посланной с неба ни кем иным, как самой мамой. И снова она испытала наслаждение скорбным окружение, и даже своим сиротством она начала гордиться. Голова говорила не переставая. Шло время. Она начала мечтать о холоде. Лёд. Молча, Алма шагнула в воду, зашла по колено и замерла, ни одной ребристой стаи волн не разбежалось от неё в разные стороны, только вода принимала девушку, не расходясь, и не бросая. Ужасно хотелось вымыть, выбить, разбить в голове память о недавних минутах, тот незаметный миг переходя Александра их этого мира, в тот, но перед которым звучало предисловие, ещё больше ранящее её. Он хотел, что Алма продолжала жить, но с тех пор, как она впервые познакомилась с ним, Николасом, Цезой, с тех пор началась эта сумасшедшая жизнь! И, потерять того, с кем она тесно связана равносильно лишиться большой части собственного существования. Она теряла себя…

– Но я не хочу, и он этого не хотел! Я же не могу подвести его! Мама, – зашептала она. – Литий, я не хочу, не хочу замыкаться в себе, точнее в том, что от меня осталось.

Lithium – don’t want to lock me up inside Lithium – don’t want to forget how it feels without Lithium – I want to stay in love with my sorrow Oh but God I want to let it go… Этих слов хватило, что бы серый туман стал лимонным, подпрыгнул, будто от земного толчка, метровыми столбами, и прямо передней из воды сложилась фигура, медленно перетекающая из H2O в обличие духа человека.

– Мама, где он?! – с мольбой в голосе зашептала Алма.

– Там, я его уже видела.

– Глупо спрашивать как он? Там уже нет боли, а остальное не так противно в жизни.

– В жизни главное научится терпеть, тебе уже не так больно от ран.

– Глупо терпеть такую жизнь, просто ради того, что научиться терпеть!

– Не терпеть, это возможно, а вот научится не замечать её – сложнее.

– А это вообще возможно? – риторически спросила девушка, и посмотрела в сторону лагеря, – время ещё есть! Пойдёшь со мной в лагерь? Просто погулять? Разве тебе на надоело из живых общаться только со мной? – улыбка стала ответом, и Бейра вышла из воды гордой походкой. Она вся светила в прямом смысле, а каштановые волосы, безукоризненно уложенные в эльфийской причёске, слегка развивались от скользящей походки.

– Тут эльфы? – спросила Кальек Бейра, выглядя немного удивлённой и взволнованной.

– Да… я думала, что ты можешь смотреть на всё, что происходит внизу. Разве нет? Мам? – Бейра молчала, вглядываясь в туманную дымку, не обращая внимания на людей и эльфов, которые, выходя из палаток, сразу бросали на неё поражённые взгляды.

Сверкающая как перламутр или бриллиант кожа Бейры ещё и светилась, красивое своей гордостью и чертами лицо, ярко-каштановые волосы в собственном свете казались светлее, и только на глаза не влияло яркое сияние. Они остались такими же серо-голубыми, тёплыми, а в центре напоминали по цвету песок, но что-то изменилось в самом взгляде, который обычно нёс с собой некий гипноз, теперь выглядел поражённым, удивлённым, не верящим в то, чего касается сам.

– Мам? – еле слышно протянула девушка, а потом посмотрела в ту же сторону и увидела две приближающиеся фигуры, которые сразу узнала.

С приближением владыки Неметона и Глафнега люди начали расходиться, только Алма и подошедший Ланс стояли, смотря на всё происходящее.

– Алма? – услышала она голос дедушки, но он резко остановился, когда его лицо озарил свет собственной дочери.

– Папа… – тихо сказала Кальек, потом перевела взгляд на лесного владыку, – Владыка Неметон, какая встреча...