Велик

— Каранкс плешивый!!!

— То-то же…

— Вот они!!!..

Накативший вал приподнял Оламайд на несколько секунд — и она впервые увидела два буруна, несущиеся к кораблю со скоростью голодной акулы. Матрона охнула, всплеснула руками, захлебнулась, закашлялась соленой горечью и ушла на несколько секунд под воду.

Подстегнутый ужасом, человек в малиновом неистово заколотил руками по воде, поднимая фонтаны брызг — но не двигаясь с места. Попутная волна, точно сжалившись, подхватила его, шмякнула о борт, увешанный веревками как мастерская хорошего паука, и жрец — инстинктивно или рассчитав — мертвой хваткой вцепился в ближайшую. Матросы наверху рванули, и тут вода за его спиной вскипела, и из нее выпрыгнуло сине-красное чудовище, похожее на всех акул вместе взятых — и еще на полтора десятка монстров, науке не известных. Жрец взвизгнул, поджимая ноги — и чудище тенью прошло понизу и плюхнулось в воду, унося с собой зеленый сапог крокодильей кожи.

Оламайд вынырнула[3], задыхаясь и сипя — как раз вовремя, чтобы услышать, как над ее головой с высоты безопасности булькающий и отплевывающийся водой голос выразительно провещал:

— И прими в дар от нашего судна… о могучий Бугу… Бубу… Дугу… Дуду… Гугу-Дубаку… повелитель пролива… одноименного…. эту превосходную женщину… в самом соку…

И не успела матрона осознать, что даровая женщина в собственном соку она и есть, как вода справа забурлила, отбрасывая ее к самому борту, и прямо перед ней всплыл не то комод, не то сундук, обтянутый красной кожей в синюю клеточку.

Торговка вытаращила глаза — и взгляд ее встретился с парой крошечных черных глазок, расположенных там, где у нормального сундука были бы замочные скважины. Скважины моргнули — и сундук разинул крышку, обнажая широкую глотку и десны, усаженные частоколом зубов, зазубренных как пилы и торчащих вперед.

Потеряв дар речи[4], Оламайд отчаянно глянула наверх в поиске веревки, и вдруг почувствовала, как плеча ее коснулось нечто тяжелое и гладкое, а на голову упала неожиданная тень. Холодея от страха, она обернулась и обнаружила, что смотрит уже не в глаза, а самую глотку чудовища, что верхняя челюсть нависает над ее головой, подобно плотоядному зонтику, а короткие пальцами с когтями, торчавшие на плавнике величиной с лопату, пытаются сомкнуться на ее шее.

Торговка завизжала, словно чудовище уже отгрызало от нее кусок, выбросила руки вперед, отталкивая жуткое рыло и обреченно понимая, что с таким же успехом она могла пытаться оттолкнуть от себя галеру. Монстр замер, точно окостенел… неожиданно для всех[5] покрылся желтой бугристой коростой… издал странный запах… и ушел под воду, оставив после себя на бирюзовой поверхности маслянистые разводы.

Подозревая чудище в самом гнусном коварстве и, на всякий случай, не переставая верещать, матрона неистово забила по волнам руками, словно желая взмыть в воздух.

Зверь не заставил себя долго ждать.

Вынырнув метрах в полутора от корабля — снова сине-клетчатый, или это уже был другой? — он приоткрыл пасть-чемодан и потянулся к лицу Оламайд когтистым плавником. Матрона в ужасе метнулась в сторону, и когти зацепили туго намотанный на голову платок, сдернули его на глаза и потащили к себе. Оламайд, прибавив в громкости[6], впилась обеими руками в плавник, силясь высвободить из ткани кривые, как разделочные ножи, когти, и внезапно ощутила, как холодная гладкая кожа под ее прикосновением стала неровной и мягкой на ощупь, запахла странно, выскользнула из ее пальцев… и пропала.

Когда матрона, выпутавшись из-под складок платка, снова смогла взглянуть на Свет Белый, на зеленоватых волнах перед ее носом покачивались лишь загадочные радужные пятна.

А над головой на веревке — потрясенный служитель культа.

Впрочем, висеть ему долго не пришлось: с края борта донеслось энергичное «Вира!», и жрец, словно знатный улов, стал медленно возноситься из пены морской в распростертые объятия команды.

Оламайд, отчаянно озираясь в поисках новых неприятностей, поняла, что кто-то вспомнил и про нее, когда по макушке ей глухо стукнуло что-то увесистое.

— Да чтоб вас там всех раздуло да вывернуло! — гневно задрала она голову — и увидела перед собой веревку с завязанным на конце узлом.

— Хватайся, ворона! — проорали ей сверху.

Ее не потребовалось долго уговаривать, и через несколько минут она уже растянулась на палубе, истекая соленой водой и злостью.

Но не успела вторая, в отличие от первой, излиться в окружающий мир, как в поле зрения матроны возник человек в малиновом балахоне. Мокрая ткань обнимала его фигуру, со старанием опытного скульптора вылепляя тощие кривые ноги в одном сапоге, безбрачные трусы[7] до колена и округлый животик, вырисовывавшийся на худощавой иначе фигуре, как перевернутая лохань на скамейке.

«Седьмой месяц», — беспощадно перевела его размер в общепонятную женскую терминологию Оламайд.

— Ты колдунья? — не подозревая о поставленном диагнозе, грозно склонился над ней кривоногий.

— Я?.. — торговка, ожидавшая чего угодно, но не подобного вопроса, опешила.

— Нет, я! — жрец впился ей в лицо испепеляющим взором. — Что ты сделала со слугами Буду… Дубу… Губу… хозяина пролива?!

— Я?.. — на звание «Мадам Оригинальность» торговка сегодня явно не претендовала.

— Ты!!!

— Я?..

— Не думай меня обмануть!!! — прорычал кривоногий.

— Ваша просветленность, — прозвучал откуда-то сбоку другой, незнакомый голос, — конечно же, это колдунья!

— Я не колдунья! — взвилась матрона, словно обвиненная в краже кальмара у соседки по прилавку.

— Ты колдунья, — словно гипнотизируя, повторил тот же голос, и в поле ее зрения появился его обладатель: такой же белокожий и малиновобалахонный, но светловолосый и лет двадцати пяти от силы. — Ты колдунья. Признайся.

— Нет!

— А как тогда ты объяснишь… — прорычал кривоногий.

— Я не знаю!!! — точно прочитав его мысли, воскликнула Оламайд. — Это не я! Они сами! Или кто-то другой!

— Кто? — прищурились карие очи кривоногого.

— Не знаю!

— Ты говоришь правду? — зловеще уточнил старший жрец.

— Да чтоб меня акула съела! Чтоб глаза мои выпали и в подпол закатились! Чтоб волосы мои обратились в паутину! Чтоб…

— Хорошо, разберемся, — не дослушав список несчастий, призванных обрушиться на обмотанную платком голову пленницы в случае лжи, кривоногий сморщился, выпрямился и кивнул матросам: — В кандалы и в трюм.

— Погодите, ваша просветленность! — метнулся на перехват светловолосый жрец. — Минутку! Я знаю одно заклинание, которое позволяет определить, нет ли в человеке крови киндоки — узамбарской нечисти! Очень действенное! Сто процентов! Если не поможет — деньги обратно! Потому что, чуется мне, есть у этой женщины второе дно!

— Что?!.. — рты команды раскрылись, руки Оламайд, звякнув браслетами, метнулись к дну первому, а глаза старшего жреца расширились так, что будь здесь неподалеку подпол, за них стало бы страшно.