Великий перелом

Прежде всего это, конечно, начало серьезного тренда на гармонизацию общества, снижения «революционного накала» и нахождения удобных «виновных». Одно только начало примирения с русской православной церковью чего стоило. Этот СССР в 1926–1927 годах стала делать ставку на поддержку магистральных религиозных течений, возобновив преследование всякого рода маргиналов. В первую очередь опасных. Из-за чего, например, с августа 1927 года во время литургии начали поминать Фрунзе — первое официальное лицо Союза. И не в обновленческих структурах, а в обычных, ортодоксальных. А начало фактически ограниченных репрессий против организаторов красного террора только подкрепляло этот эффект. Само собой — с публичным их осуждением. Равно как и новости в газетах о том, что то и дело органы ОГПУ вместе с бойцами РККА взяли ту или иную банду, накрыли секту, предотвратив человеческие жертвоприношения и так далее.

— Вот они — настоящие враги народа! — восклицали газеты. — И вот как мы с ними боремся!

И абсолютное большинство населения всецело соглашалось с этим утверждением. Враг то понятный и привычный. Связывая борьбу за народное счастье не только и не столько с Дзержинским, сколько с Фрунзе, который все это и спровоцировал. Причем не таясь.

Но это — только одна сторона медали. Куда важнее была ее вторая сторона — экономика.

В оригинальной истории в 1927 году произошла так называемая «хлебная стачка». Что она из себя представляла в оригинальной истории?

Обычно любят говорить, что в течение всего 1927 года нарастала «военная тревога», то есть, угроза войны. И, как следствие, поставщики зерновых заняли выжидательную позицию и государство с 1 июля 1927 по 1 января 1928 года заготовило на 2 млн. тонн зерна меньше по сравнение с предыдущим годом. Что повлекло за собой всякое-разное. В том числе стало основанием для смены курса на селе и начала принудительной коллективизации.

А что произошло на самом деле?

К осени 1927 года правительство установило фиксированные закупочные цены на зерно. Заниженные, разумеется. Из-за чего поставщики не спешили продавать свой товар, надеясь на повышение цен ближе к зиме.

Но что-то пошло не так…

Сначала в коммерческих и государственных магазинах поднялись цены на хлеб. Что вызвало недовольство широких слоев горожан. А потом, защищая интересы пролетариев, правительство начало проводить хлебозаготовительные мероприятия самого что ни на есть репрессивного характера. В духе старой-доброй продразверстки времен военного коммунизма.

Из-за чего Михаил Васильевич еще там, в XXI веке, когда изучал историю индустриализации, пришел к выводу об искусственной природе этого мероприятия. Особенно на фоне того, что в эти же самые годы Политбюро практиковало искусственные и хорошо спланированные стачки, направленные на «отжатие» предприятий концессионеров.

Кроме того, указанные 2 миллиона тонн зерна из-за которых весь сыр-бор и завертелся составляло экспортом СССР за предыдущий год. В этом году Политбюро планировало отгрузить столько же или больше. А тут такая неприятность… То есть никакой угрозы голода технически не имелось. Проблема намечалась с экспортом зерна, ведь в предыдущем 1926 году он составил более 20 % от всего экспорта Союза.

Тяжело.

Особенно в сочетании с тем, что главным пунктом импорта СССР в эти годы было разнообразное сельскохозяйственное сырье. В первую очередь для легкой промышленности, без которых оно бы встало или испытало серьезный кризис.

Проблема. И проблема весьма серьезная. Но всецело проистекающая из действий руководства страны. И если поначалу, там, в будущем, изучая этот вопрос, Михаил Васильевич посчитал это все за очередную попытку «собрать сметану на говне», чем регулярно грешило Политбюро. То позже пришел к твердой убежденности в том, что это была целенаправленная провокация, легшая в основу намеченных планов для социального преобразования сельского населения. То есть, перековки из крестьян, бывших по сути мелкими буржуа настоящих пролетариев.

Тем более это все было очевидно Фрунзе, так как в его понимании являлось стандартным приемом. Именно его использовали для раскачки ситуации и в 1917 году, и в 1991-ом. Так что ничего нового и необычного он тут не увидел.

В этой же истории все пошло совсем по другому пути.

Прежде всего отказ от экспорта революции и разгром Коминтерна привел к тому, что оснований для «военной тревоги» не имелось. А намеченную коллективизацию отложили на неопределенное время. Из-за чего никаких провокаций, необходимых для оправданий смены курса, никем не проводилось.

Иными словами, само по себе все прошло бы относительно спокойно. Но нарком сумел протолкнуть комплекс мер для парирования возможного кризиса. Например, он продавил через Политбюро, а потом и через Пленум ЦК так называемые «элементы социализма» в НЭПе. Одним из таких элементов стала сетка тарифов максимальной маржинальности. Она вводила ограничение на предельное количество посредников и максимальный процент наценки на каждом этапе для разных категорий товаров и услуг. То есть, тут он действовал прямо «по де Голю», который использовал этот же механизм в свое время, чтобы придушить озверевших спекулянтов.

Для исполнения же этого нововведения продавил создании ОБЭП при ОГПУ. Маленькое ведомство, ведущее проверки выявленных нарушений. Пока маленькое, но уже весьма продуктивное. Благо, что проверить выполнения этой нехитрой «сетки тарифов маржинальности» было несложно.

Как следствие — в самые сжатые сроки в стране начали падать цены на товары и кое-какие услуги. Что прямо отразилось на простых обывателях. И рабочие к осени 1927 года наконец-то сравнялись в среднем по своим реальным дохода с дореволюционной Россией…

К удивлению Михаила Васильевича, на ниве борьбы с финансовыми преступлениями отличился старший оперуполномоченный ЦА ОГПУ, майор госбезопасности О. Бендер. Как? Да просто. С его феноменальным чутьем на аферы и махинации, он довольно легко вычленял ключевые точки в общей картине, и быстро находил каналы, по которым денежки и прочие ценности текли от спекулянтов и уголовников к их покровителям. Составлял планы, схемы. Проводил очень толковую аналитику. А потом отдавал это все коллегам. Для которых по получению столь дельных раскладов остальное становилось лишь делом техники. Даже спецназ не всегда "выгуливать" приходилось — многих банально брали дома или в местах увеселения обычные сотрудники УГРО.

Вот и вышло, что товарищ Бендер стал очень уважаемым человеком.

С одной стороны, он получал приличные деньги. Ведь Феликс ввел с подачи Фрунзе премию в виде процента от изъятого у преступников, которую платили после приговора суда.

С другой стороны — почет и уважение. Шутка ли? Именной Кольт ему вручил лично глава ОГПУ при большом стечении народа. Самолюбие Остапа такие «мелочи» грели до чрезвычайности. А тут еще и Фрунзе его частенько вызывал, подкидывая задачи в виде расшифровки схем, по которым воруют чины в войсках. Там было посложнее из-за закрытости структуры, но благодаря своему таланту, а также полному карт-бланшу от наркома, о справлялся и с этим…