Великий перелом

Чисто.

Спокойно.

Аккуратно.

И ни у кого даже подозрения не должно было бы возникнуть из-за смерти «верного ленинца» и «большого друга физкультурников».

Что будет дальше?

Большой вопрос.

Потому что кроме ухода Сталина шли очень большие трансформации и в партии. Так, несмотря на смерть Зиновьева, его дело продолжало жить и всячески поддерживаться. Например, был составлен список типовых вопросов для «среза знаний». И с его помощью велись планомерные «замеры», отбраковывающие членов ВКП(б) с недостаточным образованием и кругозором. Вопросы ведь касались не только идеологии, но и естествознания в целом. Кое-кого из них переводили в статус кандидатов, но большинство отбракованных просто вычеркивая как профессионально не пригодных.

Из-за этого «фильтра» к сентябрю 1927 года очень много членов партии, «набранных по объявлению», отсеяли. Настолько много, что это стало даже пугать Сталина. Но он в моменте ничего не мог поделать. Для того, чтобы переломить тренд требовалось время. Да и удары политически на него следовали один за другим, вынуждая уходить в глухую защиту и лишь изредка огрызаться.

Но это был первым магистральным фильтром. Простым и таким, что лежал на виду, убирая из партии «селюков» и «пролетариев» в худшем смысле этого слова. Второй фильтр действовал через ОГПУ, которое чем дальше, тем больше прорабатывало «дело сатанистов», «дело Коминтерна», «ягодное дело» и «дело Свердлова». А через них потихоньку подчищая низовой слой старых партийцев, выбивая из них наиболее невменяемых.

Понятное дело, что не через расстрелы, как в 1930-е. Нет. Большинство из таких людей просто исключалась из партии «с волчьим билетом». То есть с запретом не только восстановления в партии, но и без права занимать какие-либо руководящие должности в СССР в принципе. Попадая, до кучи, под наблюдение «органов». Как без этого?

Совокупно эти два фильтра привели к тому, что к сентябрю 1927 года численность ВКП(б) упала до 172 тысяч человек. То есть, потеряв три четверти своего состава. И процесс чистки продолжался.

При этом оставшиеся люди оказались представлены наиболее образованными и наиболее грамотными персонажами. Во всяком случае — на низовом уровне. Где, среди прочего, кардинально усилились позиции грамотных крестьян и квалифицированных рабочих, которым никакие радикальные идеи были явно не по душе. Они жили простым, сермяжным умом, не склонным «бороздить большой и малый театры». А потом они совершенно точно бы не поддержали ни курс на коллективизацию, ни сворачивание НЭПа, ни прочие «чудеса».

Процесс миграции от радикального уклона левых идей к умеренному и здравому социал-демократизму шел вполне бодро. Простой «кадровой чехардой», «вычищающей» из партии идеалистов, радикалов и представителей беднейших слоев общества. Что само по себе довольно сильно корректировало ориентиры этой толпы.

Оставалось лишь провести «рихтовку» верхушки. И как-то это все оформить публичными актами, разворачивая модель развития в сторону чего-то похожего на «Скандинавский социализм» или «северную социал-демократию». Но не все сразу. Большего слона нужно кушать маленькими кусочками. Слишком уж много всего требовалось сделать в этом плане…

[1] — Василий Иванович у меня патроны кончились! — крикнула Анка.

— Ну ты же коммунист!

И пулемет застрочил вновь…

[2] Кроме материалов статистики это очень наглядно продемонстрировала реформа совнаркомов 1950–1960 годов, когда на местах при ослаблении доминанты Госплана стали строить жилье, магазины и предприятия для производства товаров народного потребления. В чем острейший дефицит. Ведь экономика — это не 100500 танков и прорва объектов тяжелой промышленности. Экономика — это ведение хозяйства в целом, комплексно. То есть, в том числе, институт обеспечения народа всем потребным для жизни. Госплан же СССР всю свою историю грешил острейшим перегибом в сторону тяжелой и военной промышленности.

[3] К 1940 году печально известные «шарашки» уже вполне существовали, аккумулировав достаточно прилично технической интеллигенции. Их начал создавать еще Ягода в 1930–1931 годах.

Часть 3. Глава 3

1927 год, сентябрь, 12. Москва

— Ну что, не справились? — с усмешкой спросил Михаил Васильевич у английского посла, когда они вновь уселись за стол переговоров. Для второго раунда консультаций.

— С чем? Я вас не понимаю.

— Не прикидывайтесь. Следствием было установлена связь покушения с английским посольством. Вы просто не успели подчистить все хвосты. И не только с покушением, но и с самим заговором. И я могу так сказать — вы смелый человек, потому что вы лишь чудом избежали ареста и только по моей просьбе.

Посол побледнел, но, стараясь сохранить «товарный вид лица», процедил:

— Вы не посмеете. Я пользуюсь дипломатической неприкосновенностью!

— Да вы, я погляжу, шутник. Как там у вас на Родине говорят? Если джентльмен не может выиграть по правилам, джентльмен меняет правила. Так что ли? Или вы думаете, что если вам можно нарушать все писанные и не писанные правила, то остальным это делать нельзя? Не заставляйте меня думать о том, что вы кретин с интеллектом улитки. Вы оставлены на свободе и сейчас не даете бурные признательные показания только по одной причине — в вас есть кое-какая заинтересованность.

Послом промолчал, поджав губы.

— Вы бы так его и арестовали? — смерив очень характерным взглядом англичанина, спросил французский посол. Он ведь не верил в то, что получится все сделать чисто.

— А что меня должно остановить? Доказательства его причастности к заговору есть. Просчитать его действия было делом плевым. Ваши, кстати, тоже. В тот же день, как начались переговоры с германцем за вашими посольствами было выставлено наружное наблюдение. И его глупые, топорные действия удалось задокументировать очень качественно. Включая арест части исполнителей и посредников. А вот французы нас удивили. Мы полагали, что вы также побежите смешно что-то предпринимать.

— Вы блефуете, — нервно сглотнув произнес английский посол.

— Заходите как-нибудь ко мне в гости в наркомат. Дам почитать дело на вас. По законам СССР там на несколько расстрелов накопилось. И обсуждая вас мы гадали, как быть? Ведь если один раз виновника расстрелять, то это будет несправедливо. Он ведь ответит не за все преступления. Я предложил расстреливать крупными резиновыми пулями из гладкоствольных ружей дюймового калибра где-нибудь час или два. Ослабленными зарядами, разумеется. Но, увы, товарищи мое предложение не поддержали. Дескать, это неуважение к божьим коровкам…

— Михаил Васильевич, прошу вас, — осторожно произнес Чичерин, явно смущенный такими высказываниями. А вот граф Игнатьев боролся с желанием посмеяться. Да и французская делегация сдавленно улыбалась.

— Ладно. Побалагурили и ладно. — усмехнулся Фрунзе. — Давайте к делу. Вы, я полагаю, очень хотите заключить с СССР договора о наибольшем благоприятствовании концессий?

— Нет, но…

— Жаль, — перебил его Фрунзе. — Очень жаль. Потому что СССР очень заинтересовалась возможностью присоединения к Вашингтонскому договору об ограничении морских вооружений.