Великий перелом

— А где мы их возьмем эти лагеря?! — крикнул кто-то.

— Создадим. В конце концов негоже, чтобы люди, совершившие преступление против общества, попросту сидели в тюрьме и харчевались на налоги простых работяг. Пускай отрабатывают. У нас вон сколько всяких интересных месторождений открыто по Уралу, Поволжью и Западной Сибири. К ним требуется прокладывать дороги и не только. Вот пусть и потрудятся, вместо того, чем трутнями сидеть по нарам. Расстрелянный же человек компенсировать вред, причиненный обществу, уже не сможет…

Предложение вызвало неоднозначную реакцию. Но, в целом скорее положительную, чем негативную. Слишком уж сильно члены ЦК испугались. А страх всегда порождает неконтролируемую агрессию…

Под конец заседания вышел Томский. И выступил с предложением ввести в Политбюро Дзержинского и Фрунзе, так как они по своей сути и так выполняют функции члена Политбюро. Де факто.

Возрождений не последовало. Даже воздержавшихся не было.

После смерти Зиновьева на его место в этой организации продвинули Молотова. Теперь же оно было расширенно еще на два человека и состояло из Сталина, Троцкого, Рыкова, Бухарина, Томского, Каменева, Молотова и Дзержинского с Фрунзе.

На самом деле после смерти Зиновьева шли разговоры о том, чтобы на его место продвинуть Фрунзе. Ведь он вел крайне активную деятельность, как по военной части, так и по хозяйственной. И статус члена Политбюро облегчал бы ему решения массы задач. Но Сталин смог парировать эти настроения и «пропихнуть» Молотова. Дополнительное усиление Фрунзе ему было ни к чему. Сейчас же он одним из первых поднял руку, голосуя «за».

Испугался.

Ведь одно дело подкармливать волков в вольере и совсем другое узнать, что они едва не вырвались на свободу, стремясь тебя самого сожрать. Да и выступать против на этом голосовании было не в его интересах. Формальных оснований для отказа никаких не имелось. И если бы он не поднял руку, то кое-кто мог бы и вспомнить, как он был «Вась-Вась» с Тухачевским и его компанией последние месяцы.

Страшно то стало не только ему.

И идея оказаться «сожранным» так тщательно взращённым им партийным аппаратом нравилась Иосифу меньше всего…

— Михаил Васильевич, — спросил Молотов сразу после завершения Пленума. — А зачем вы просили за жизни этих мерзавцев?

— Да? Зачем? — присоединился к вопросу также подошедший Сталин.

— По трем причинам. Первое — в этом заговоре есть много мутных мест. И нам следует его расследовать максимально тщательно. Наши партийные игры — это наши партийные игры. — произнес Фрунзе, выразительно взглянув на Сталина. — Но по косвенным данным в этом деле очень тесно замешана французская и английская разведка. Как на стадии его формирования, так и потом. Более того, скорее всего именно внешние силы и спровоцировали нападение. А вам ли не знать, как умеют манипулировать и обманывать эти «прекрасные люди».

— И вы хотите, чтобы они не понесли заслуженного наказания?! — нарочито громко удивился Сталин. — Они ведь в вас стреляли!

— Провокация — это суть преступления. Феликс подозревает, что как минимум части заговорщиков кто-то напевал на ушко. И накручивал их. То есть, провоцировал. А они, в силу своей умственной недоразвитости поддались на льстивые речи. Если мы их расстреляем, то никогда не узнаем, как и кем это было сделано. И окажемся уязвимыми перед новым ударом.

— А вторая причина? — после небольшой паузы спросил Молотов, кивнув, принимая довод наркома.

— Мы хоть и отказались от идеи Мировой революции, но разве нам не нужно искать союзников? Пусть даже не военных, а экономических? По данным ГРУ очень благодатной почвой для сотрудничества является Монголия и страны Латинской Америки. И было бы недурно расширить там наши представительства. В том числе за счет военных инструкторов. А кого посылать?

— Они же станут мстить! — воскликнул удивленный Сталин. Опять же перегибая палку с излишне наигранными эмоциями, что заметили многие вокруг.

— Не все. Для этого и нужно разобраться — кто непримиримый враг, а кто просто оступился и оказался втянут на скользкую дорожку. У нас действительно очень мало людей компетентных и опытных. И отрывать от армии или флота кого-то просто так — чревато ее заметным ослаблении.

— А третья причина? — поинтересовался Молотов, повторивший свой жест с кивком в качестве принятия аргумента.

— Директория. Я считаю, что нам нужно постараться максимально избежать ее печальной участи. В свое время Свердлов уже устроил массовый террор, который едва не стоил нам победы в Гражданской войне. И нам нужно быть осторожным, чтобы нечаянно не спровоцировать начало массового террора. Процесс это совершенно самодостаточный, как горение дров в сарае. И потушить его далеко не всегда также просто, как начать. Вон — бросьте непотушенную папиросу летом в жару на сухой торф. А потом попробуйте потушить бушующий лесной пожар, в котором у вас будет буквально земля под ногами гореть…

— Мне кажется вы сгущаете краски, — заметил Молотов. — Революция должна уметь себя защищать. Да и преступников должно наказывать. И неизбежность наказания должна стать предостережением для остальных.

— Все верно Вячеслав Михайлович. Все верно. Но для того, чтобы наказывать — нужно выявить виноватых, а потом установить у каждого степень вины. Иначе у нас получатся законы уровня какого-нибудь Дракона.

— Как это? Почему дракона?

— Жил в незапамятные времена такой человек в Греции по имени Дракон. Законы у него были простые и незамысловатые — почти за все — смерть. Как вы понимаете — здравого в этом мало. Кстати, в честь него назвали и чудовище, о котором вы подумали. Кроме того, это будет провоцировать волны «дворцовых переворотов». Ведь оступившиеся члены партии, зная, что теперь их ждет смерть, в случае вскрытия преступления, станут охотно вступать в решительные заговоры ради собственного выживания. В том числе и с иностранным управлением.

— Не глубоко ли вы копаете? Мне кажется все проще.

— Может и так. Но я думаю, что в суп очень важно добавить соли и перца ровно столько, сколько требуется. Если положить мало — он станет невкусным, а если много — есть его станет попросту невозможно. В обоих случаях это грозит Союзу катастрофой. И нам вместе с ним…

Поговорили.

К концу разговора вокруг них уже образовался кружок слушателей. И позиция Фрунзе нашла в целом очень живой отклик. У многих членов ЦК рыльце было в пушку. Иной раз даже доходящим до натуральной шерсти с густым подшерстком. Поэтому снижение ставок, задранных до небес революционными обстоятельствами, они примеряли на себя и очень к ним располагались.

А вот Сталин дергался и явно злился.

Тщательное расследование вело его к катастрофе, так как оно бы безусловно доказало причастность Иосифа к заговору. Тем более, что Фрунзе явно дал понять — он об этом прекрасно знает. И, возможно, давно знал. Если же появятся вески доказательства, то это станет не только крестом на карьере Сталина, но и, возможно, на его жизни.

Впрочем, Михаил Васильевич очень вежливо парировал его возгласы о справедливости. И старался всяческими намеками показать — что ему не стоит опасаться расследования.

Причем говорил это совершенно искренне. Ведь рентген-излучение потихоньку «проливалось», облучая генерального секретаря потихоньку на его рабочем месте. Да — очень слабенькое. Но в пересчете на сто-двести часов воздействия — вполне действенное. По задумке наркома из-за его продолжительного влияния у Иосифа Виссарионовича должны были критически снизиться лейкоциты в крови. Ну и, как следствие, он бы погиб от вполне себе обычной болячки. Той же простуды, без сопротивления организма вышедшей на осложнение какое-нибудь, например, воспаление легких. Или еще чего.