Вензель твой в сердце моем...
Шрифт:
Эрнеста молчала, думая о том, что Ёмицу сейчас в Италии и не успеет примчаться даже на океанское побережье, не то, что спуститься на шестьдесят метров под воду. Размышляла о том, что спасателей надо сначала организовать, проинструктировать, ознакомить с планировкой «Космо» и лишь затем доставить на катерах, оснащенных специальным оборудованием, к месту погружения. Вспоминала, как проходят спасательные операции и что водолазы делают в первую очередь: ищут живых, затем пытаются связаться с ними и, наконец, начинают операцию по спасению, но на всё это нужно время. А еще она пыталась рассчитать, как скоро в этом коридоре иссякнет кислород.
— Знаешь, если мы не будем верить, они не успеют. Самое главное, чему ты научила меня за эти три года, Эрнеста-доно, — никогда
Девушка закрыла глаза. Легкие отчаянно старались не делать глубоких вдохов. Пальцы слегка дрожали. Ёмицу не приедет. Водолазы не успеют. Воздух закончится минут через двадцать.
А верить надо не в чудо, а в самого себя.
Резко распахнув глаза, Эрнеста улыбнулась и открыла медальон. Три веселых улыбки подарили тишине почти пустого коридора немного радости. Небо, недостижимое на этой глубине, даровало подводной братской могиле частичку жизни. А три пары глаз пристально всматривались в еще живых пленников консервной банки, которую методично и скрупулезно пыталось раздавить давление в семь атмосфер.
— Базиль, сделай мне одолжение, — четко, уверенно, без колебаний.
— Какое? — удивление, сдобренное непониманием и подозрением. Кислородное голодание ведь не вызвало помутнение рассудка? Паника не взяла верх над разумом?..
— Прекрати добавлять к моему имени суффикс «доно», — с усмешкой ответила девушка шестнадцатилетнему Базилю, застывшему на фотографии. Тогда на подобную просьбу он ответил отказом, сказав, что только по имени обращаться невежливо. Теперь, спустя три года, просьба прозвучала вновь.
— Хорошо, — несколько неуверенно ответил парень, не отводя взгляд от подруги. Коллеги. Почти сестры.
Легкие вдохнули чуть больше спасительного кислорода, чем следовало, сердце слишком сильно ударило по ребрам, а душа уничтожила обреченность, не дававшую двигаться вперед. Последний раз посмотрев в глаза еще счастливому шестнадцатилетнему Базилю, девушка захлопнула медальон. Захлопнула дверь в свое прошлое.
— Мы выберемся, — уверенно сказала она, глядя на кодовый замок, запиравший водонепроницаемую дверь. — Знаешь, я всегда говорила, что не надо думать о плохом, тогда оно не притянется. Но, Базиль, я никогда не говорила, что мысли о хорошем притянут удачу. Потому что удачу свою человек куёт сам. Иначе беды просто заполнят пустоту бездействия.
— Ты о чем? — парень побледнел, напряженно всматриваясь в родные зеленые глаза лучшей подруги.
— Они не успеют, и ты это знаешь, — Эрнеста осматривала коридор, не пытаясь подняться. Голос ее был спокоен и не оставлял сомнений в разуме оратора. Вот только слова заставили ладони парня, сидевшего в ледяной воде, вспотеть.
— Кислород закончится раньше, чем спасатели доберутся до нас. Если мы просто будем ждать, через пятнадцать минут не сможем даже подняться на ноги, а еще через пять — задохнемся.
— Если мы откроем двери, нас затопит! — он не верил, что девушка сошла с ума, но ее размышления свидетельствовали именно об этом. На первый взгляд…
— А теперь послушай меня, — в ее голосе зазвенел металл, и впервые с момента, как водонепроницаемые двери остановили бушующий поток воды, Эрнеста посмотрела парню в глаза. И он понял, что она мыслит абсолютно здраво. Просто увидел в зеленой бесконечности нечто, чего не видел никогда.
— В соседнем отсеке вода пробила стекло. Оно расположено в пяти метрах от этой двери. Тот отсек полностью затоплен. Даже будь у нас кислород, долго бы мы не продержались: давление в отсеках изменилось, и теперь давление снаружи больше, чем внутри океанариума. Его расплющит рано или поздно. Посмотри наверх — прямо над нами в потолке углубление. Задраенный люк, непонятно куда ведущий. Мы с тобой не смогли его открыть, но это и не важно: главное, он достаточно глубокий. Полкорпуса туда помещаются «на ура», и если до того, как вода ворвется в этот коридор, мы успеем подняться к люку по этой лестнице, — девушка кивнула на неприметные скобы, впаянные в стену, —
то у нас будет шанс. Велика вероятность образования воздушного мешка, но я не об этом сейчас. Вода заполнит коридор, но нас не смоет, и мы останемся в сознании. Метр до двери, пять до окна по горизонтали. Шестьдесят по вертикали при давлении в семь атмосфер. Я знаю, ты сегодня не брал коробочку, и дельфин нам не поможет, — девушка подбадривающе улыбнулась, а в глазах Базиля застыло чувство вины, — но всё же шанс есть. Один из миллиона, но он есть, Базиль.— Легкие не выдержат, — покачал головой парень. — Да и проплыть шестьдесят шесть метров…
— Базиль, — ее голос стал холодным, уверенным и абсолютно бесстрастным, — сколько времени мы проживем, если всё пойдет как сейчас?
— Пятнадцать минут, — нехотя признал парень. Он никогда не понимал, как аналитическому сотруднику удается в экстренных ситуациях быть решительнее многих агентов, работавших «в поле». Но он точно знал, что чем опаснее ситуация, тем рациональнее мыслит его лучшая подруга.
— Сколько времени прошло с аварии?
Базиль посмотрел на часы. Стрелки, словно в насмешку, методично отсчитывали уходившие секунды и молекулы кислорода.
— Два часа.
— Сколько времени необходимо на то, чтобы подготовить спасательную операцию и начать ее?
— Часа полтора. В лучшем случае.
— Сколько времени уйдет на поиск выживших, а затем на то, чтобы проникнуть внутрь?
Базиль промолчал. Он понимал это с самого начала, но отказывался принимать. Его душа отчаянно цеплялась за надежду на чудо и веру в удачу. Он просто боялся взглянуть правде в глаза, потому что ее глаза — это глаза бездны. Такие же спокойные как те, в которые он вглядывался сейчас. Бездна принимает жизнь. Она принимает смерть. И она не желает грезить.
Фатализм? Реализм? Безразличие? Что делает глаза бездны такими спокойными? Отстраненное наблюдение за «разумными» существами, опыт множества поколений, бесконечность проносящихся мимо нее циклов из рождений и смертей. И всё это, пройдя под руку с извечно побеждающим временем, дарует главный козырь, уничтожающий все тревоги.
Мудрость.
Веселая девушка, так задорно смеявшаяся над пугливыми рыбами и так боявшаяся смотреть в одиночестве фильмы ужасов, не имела ни опыта в преодолении смертельной опасности, ни сил оставаться безучастной к бедам окружающих, ни поддержки миллионов лет. Она лишь хранила в памяти информацию о различных чрезвычайных ситуациях и стремилась защитить того, кто был слишком дорог. Дорог настолько, что она перестала мечтать о несбыточном. И посмотрела в глаза реальности.
— При быстром подъеме с глубины, — продолжила Эрнеста, так и не дождавшись ответа, — может развиться кессонная болезнь — кислород в крови преобразуется в пузырьки. Может заложить уши, может начаться судорога. Много чего может произойти, Базиль. А главное, давление в семь атмосфер попытается уничтожить легкие. Ныряльщики не могут дышать обычным воздухом, иначе им конец, потому регулятор акваланга подгоняет давление кислорода под давление окружающей среды. Но фридайверы — люди, погружающиеся без акваланга — делают это на задержке дыхания. Главная рекомендация — совершать при подъеме глотательные движения, чтобы хоть немного выровнять давление в среднем ухе. Но я не об этом. Мужской рекорд в погружении без каких-либо приспособлений, включая ласты — сто один метр. А значит, теоретически, выбраться отсюда возможно…
— Теоретически, — перебил девушку Базиль. — А практически — нужны годы тренировок, чтобы научиться задерживать дыхание на нужный промежуток времени, подстраиваться под глубоководное давление, да даже просто плыть! Я далеко не профессиональный пловец, а ты вообще плохо плаваешь!
Эрнеста усмехнулась. Потому что Базиль не знал, насколько плохо она плавает. Металлический монстр, медленно умиравший в темноте Тихого океана, вновь протяжно застонал. Свет неуверенно мигнул, словно сомневаясь, что сможет продержаться достаточно долго… для чего? Для открытия кодового замка или для прибытия спасателей? А может, для того, чтобы засвидетельствовать чью-то смерть?