Вензель твой в сердце моем...

Дни летят как в тумане, его всё нет. Сколько времени прошло? Не знаю. Бежать на бейсбольную площадку с надеждой, как на крыльях, ждать до самого звонка, и уходить ни с чем — разбитой и опустошенной. Но я терпеливая. Я дождусь. Я встречу его, и всё будет как раньше.

Очередной полет к бейсбольному полю на предельной для моего неспортивного организма скорости. И… удача. Он здесь — смеется над шутками членов команды. Смотрю на него неотрывно и улыбаюсь. Так широко, как никогда. Так открыто, как не могла улыбнуться прежде. Он оборачивается, видит меня, и… улыбка на его губах меркнет. Словно кто-то задул свечу. Кто? Почему? Зачем? Он отворачивается, а я бреду в школу. Одна, как и всегда.

Вечером я смотрю на календарь — он болел всего четыре дня, а они показались мне вечностью… Выходные — в школу идти смысла нет. А затем понедельник, и история повторяется. Просто теперь Вселенная стала смотреть на маленького человечка как и весь мир. Безразлично, холодно, отрешенно… Но человечек всё равно бежит каждое утро к этой Вселенной и улыбается ей. Потому что иначе он уже не может. Потому что Вселенная приковала его к себе несокрушимыми цепями, и он, как Прометей, обязан провести вечность с орлом безразличия, выклевывающим его печень. Но и это не важно, потому что человечек, не получив ничего взамен, всё же может подарить частичку себя.

Утро за утром, день за днем, одинаковые будни, одинаковая серость, но улыбки человечка столь же ярки, сколь и прежде, а ответа нет и не будет — он знает это, но всё равно надеется. Глупый маленький человечек…

Однажды, проходя мимо класса Ямамото-сана, когда большинство учеников разошлось по домам, я слышу его голос и голос того парня с сигаретой.

— И что, она правда безумна? — спрашивает Ямамото-сан. Сердце кольнуло. Опять…

— А ты как думаешь, бейсбольный придурок? — фыркает курильщик. — Ладно еще, что она лыбится, как ты, так она ни с кем не разговаривает почти, всех чурается, а на уроке запросто может вскочить и выйти из класса или начать бродить по нему с отрешенным видом. Сам же знаешь: она «легенда» школы — местный фрик.

— Знаю, но не понимаю, она правда сумасшедшая или нет.

— Справку у нее потребуй! Всё, идем, мы Джудайме ждать заставляем!

— Да нет… Зачем мне справка? — смеется он. — Жаль. Я думал, она и правда такая. А это всё болезнь. Ну да ладно. Идем.

— А я что говорю? Катись уже, бейсбольный придурок…

Сердце замирает, и я бегу вперед — на улицу. Подальше от них. Безумна? Он поверил той фразе, сказанной мной второпях. Он и впрямь решил, что я сошла с ума! Сказать ему? Или не стоит? Попытаться вернуть всё? Или оставить всё в прошлом?

Он выходит из школы и встречается со мной взглядом. По привычке улыбаюсь ему, как обычно: открыто и искренне, от всей души. А в ответ… получаю улыбку. Снисходительную, жалостливую… Наигранную. Фальшивую. Не такую, как всегда. Потому что в глазах лишь жалость, а тепла нет, и лишь по форме это — улыбка. По содержанию же — попытка подбодрить, когда хочется лишь жалеть… А ведь жалость унижает… Но мне не привыкать. Так почему же мне так больно?

— Я не сумасшедшая, — шепчу я, но он слышит, и улыбка слетает с его губ. — Я правда не сумасшедшая, Ямамото-сан!

— Конечно, — вновь улыбается он, еще более снисходительно, чем прежде. — Я и не говорю этого.

Больно-то как… Он «не говорит», а ведь секунду назад сам это сказал… Улыбка меркнет на моих губах. Ее уничтожает не порыв ветра, как огонь свечи, — ее уничтожает град, как молодые всходы. Без права взойти снова.

— Не расстраивайся, — кивает он. — И не сдавайся. Улыбнись, и мир улыбнется в ответ.

Улыбнется? Правда? Улыбаюсь ему, натянув на губы странное подобие ухмылки. Какой-то дикий оскал. И в его глазах явственно читаю безумную жалость и холод отстраненности. Безумные миру ни к чему. Вселенной — тем более. Сумасшедшие ведь даже не знают, что на самом деле чувствуют, да? Он фальшиво улыбается, а я резко хмурюсь. Хватит. Хватит игр. Хватит притворства. Я никогда не была веселой, я никогда не улыбалась миру искренне. И только Вселенная видела правду. Видела, но не чувствовала. Потому что, Ямамото-сан, безумные знают о своих чувствах всё. В отличие от тех, кто мыслит «здраво».

Прощай, моя Вселенная. И прости, что больше не смогу дарить тебе тепло.

— Ха. Хаха… Хахахаха… ХАХАХАХАХА!!!

Безумный смех срывается с губ. Точка поставлена. Да и ладно. Мне ли привыкать? Только сердце всё равно болит. Бегу за ворота и слышу за спиной его голос, но слов не разобрать: в ушах стоит мой собственный смех. Одна дорога за другой, дома сменяют друг друга, улица перетекает в улицу, а затем ноги сами собой приводят на бейсбольную площадку. Сажусь прямо на землю и смотрю на небо. Оно безразлично не только к улыбкам, но и к слезам. Интересно, а Вселенная жалеет тоже не только улыбку, но и глупую, никому не нужную соленую влагу, бегущую из глаз человечка?.. Минута, другая, час. «Счастливые часов не наблюдают». Несчастные, похоже, тоже. Но почему я называю себя несчастной? Это ведь не так. Я потеряла будущее, но не прошлое. Оно всегда будет со мной. Всегда… И моя Вселенная не исчезнет. Она просто замрет. Замрет на отметке прошлого за день до того, как болезнь поразила ее. Ведь тогда она меня еще не жалела…

Чувствую прикосновение теплых ладоней на своих плечах и закрываю глаза. Я знаю, что это лишь иллюзия. Но сон слишком сладок, чтобы открывать глаза.

— Прости, — слышу сквозь толщу песка и пыли времен, что застилают разум. Распахиваю глаза и оборачиваюсь. Но никого нет. А на плечах лишь могильный холод одиночества. Сон или явь? Иллюзия или реальность? Не важно. Потому что Вселенная сказала свое последнее слово.

— Прощаю, — киваю я и поднимаюсь, понимая, что не могу заставить себя улыбнуться, да и не хочу. Знаешь, Ямамото-сан, ты ведь всегда останешься единственным, для кого Безумная Юки улыбалась искренне. А еще ты останешься единственным, в кого она, несмотря ни на что, верит…

========== Идеал (Скуало) ==========

Что такое идеал? Нечто абстрактное, недостижимое, то, до чего не дотянуться, как до звезд, то, к чему никогда не прикоснуться… Для нее он был этим самым идеалом. Тем, что не могло существовать. И лишь его голос доказывал, что он реален, потому как это было единственное, что выбивалось из образа абсолютного совершенства.

— Врой, мусор! Опять стоишь здесь! Сколько можно?! Когда ты наконец начнешь готовить обед вовремя, никчемный отброс?!

Да, она лишь мусор. Лишь бесполезная кухарка, которую наняла Вария — элитный отряд убийц. А он капитан этого самого отряда. Мечник, отрубивший себе кисть левой руки, чтобы понять стиль боя своего сильнейшего соперника. Он всегда шел до конца, каким бы безумным не казался этот путь, и ее это восхищало. Ведь сама она не умела добиваться поставленных целей. Она была лишь сторонним наблюдателем в этой жизни. Но разве зрители не имеют права на существование?..

Каждый день — повторение предыдущего. Приготовить завтрак, убраться в особняке, выслушать претензии ото всех членов Варии, приготовить обед, быть униженной мальчиком в шапке-лягушке, приготовить ужин, наполнить ванны, быть обруганной всеми, на кого натолкнется, и молчать, молчать, молчать… Просто потому, что это ее судьба — быть немым свидетелем жизни, не участвуя в ней, не сопротивляясь, не надеясь ни на что. Да и может ли она сказать хоть что-то в ответ, когда сам босс Варии называет ее бесполезным мусором, а юный гениальный иллюзионист — никчемной посудомойкой? Вряд ли. Потому что несмотря ни на что, даже на свою роль, она всё-таки хочет жить…

Декабрь — холодный месяц. Даже в Италии он приносит пронзающий до костей ветер, и дыхание превращается в пар, а окна украшают ледяные узоры. Но в ее жизни ничего не меняется. И этот холод застыл в ней навечно.

— Врой, мусор! Сколько можно копаться?! Нам надо быть готовыми к вечерней операции!

И она всеми силами старается приготовить обед как можно быстрее, но ведь это вряд ли возможно. Вот только она всё равно попытается. Потому что об этом ее просил… нет, ей это приказал голос ее идеала. Неидеальный, слишком громкий голос… Вот только почему-то Суперби Скуало, в отличие от остальных, никогда не пытался ее унизить или причинить боль. Странно? Возможно. Однако она этому не удивлялась. Потому что идеал не может поднять руку на беззащитную женщину, разве нет?..