Вензель твой в сердце моем...

— Но я же обещал поступить с тобой в один университет, а в итоге!..

Его перебили:

— А в итоге не получилось. Но зато ты смог попасть в местный институт, радуйся: останешься в Намимори, рядом с Хибари-саном. Он же и в институте обязательно устроит Дисциплинарный Комитет; наверняка, ты и там станешь его Правой Рукой, я уверена!

— Да, но я всё равно хотел учиться в Токио. Иначе кто будет тебе, дурынде, помогать на новом месте?

— Не волнуйся, я справлюсь! — звонкий смех, словно переливы колокольчиков на ветру. Впервые он звучал так. Так свободно… — Новый город, новые возможности, новый воздух! Я уже не маленькая девочка, Тецуя, не пропаду. А через пять лет мы снова встретимся. Да и… приезжай ко мне на каникулы.

Она замялась, он тоже, оба чуть покраснели и отвели друг от друга взгляды.

— Вроде как, я там снимать квартиру буду, так что сможем посидеть за колотым льдом, поглазеть на старые фотоальбомы…

— Приеду, — неуверенно ответил Тецуя. Он еще не сказал ей самого главного, да и как можно было говорить о чувствах, когда она собиралась на пять лет исчезнуть из его жизни! Но ведь она уезжала не от него. Она уезжала из этого города, где даже воздух казался ей прогнившим. Она просто хотела дышать полной грудью, не задумываясь о том, получится ли спокойно выдохнуть… Этот город для нее пропах табаком, алкоголем и кровью. И только один человек умел подарить свежесть, словно гроза весенним утром…

— Но если что, звони. Я приеду и помогу.

— Ладно, если вляпаюсь в неприятности, первым позову тебя, мой рыцарь, — за ехидным тоном скрывалась искренность, и он это знал.

— Вот и правильно, такую плаксу ведь только я готов всю жизнь защищать!

Ответа не последовало. И так было сказано слишком много. Она улыбнулась, кивнула и, быстро развернувшись, зашагала прочь — к вокзалу.

***

Летнее марево окутывало Токио плотным коконом. Выжимая из людей живительную влагу, оно словно вознамерилось создать в сердце Японии город-призрак, населенный мумиями. Асфальт помогал небесному светилу как мог: впитывая жар, он усиливал его и сохранял до самой ночи. Впрочем, сейчас был полдень, и градом катившийся с людей пот, ударяясь о серое полотно дороги, испарялся почти моментально, не оставляя следа.

Красные капли оставляли после себя коричневую корку.

Искореженные машины, заполонившие перекресток, дарили асфальту ранее неизвестную ему влагу, и он с недоумением избавлялся от нее, не понимая, почему не получается остаться девственно-чистым. Светофоры мигали, полицейские что-то кричали, сообщали по рации, что техника дала сбой рядом с вокзалом… Люди стояли вокруг искалеченного металлолома, некогда красовавшегося на городских улицах блестящими капотами, и снимали происходящее на видео. Кто-то проходил мимо, спеша на обед, кто-то плакал, кто-то смеялся, фотографируя себя на фоне почти постапокалиптического пейзажа.

Только один человек стоял рядом с машиной и улыбался. Он держал за руку девушку, чьи волосы красной губкой прилипли к кожаному сидению такси.

— Ты только держись, Сакико. Мы же решили вместе поесть колотый лед и посмеяться над старыми фото…

Он сжимал ее ладонь изо всех сил, но она почему-то не чувствовала боли. Осколки изредка падали на асфальт, лишая окна автомобиля последних признаков жизни.

— Спасатели скоро приедут, они совсем рядом, просто застряли в пробке…

— Тецуя…

— Не говори ничего, не надо. Просто держи меня за руку. Я приехал, как обещал, и знаешь… я же обещал…

— Тецуя… ты сильный, — она улыбнулась — как обычно без тени надежды, как всегда с верой в него. В него одного…

— Ты тоже. Так что…

— Не смей плакать… это моя… привилегия, — хриплый, почти не слышный за шумом, криками и скрежетом металла голос был полон нежности. Но в нем не было и тени страха — не так, как раньше…

— И не собирался! — мужчина фыркнул, тряхнул головой, и привычная хулиганская прическа качнулась, заставляя волосы вырваться из плена лака. — Я приехал, чтобы сказать тебе самое главное, и я скажу! Обязательно скажу, потому что…

Она перебила его.

— Ты всегда меня защищал… Ты мой рыцарь… А теперь…

— Нет, Сакико…

— Да. Теперь моя очередь. Живи и будь счастлив, Тецуя… А я буду тебя защищать.

Он смотрел в черные глаза, полные удивительного спокойствия и уверенности, словно она знала всё наперед и давно уже смирилась, словно всё так и должно было быть… словно он заглянул в Бездну.

— Я не хочу…

— Ты должен. Ты ведь… сильный. Рыцарь.

Светофоры мигали, путая цвета. Машины гудели, срывая голоса клаксонов. Люди кричали, сажая заряд батарей в телефонах. Осколки продолжали падать на асфальт неиспаряемым дождем.

Он держал ее руку и улыбался, она улыбалась в ответ, не чувствуя боли. Избавившись от нее навсегда. Асфальт ждал его слез, чтобы высушить их, не оставив следа, но он не мог позволить себе такую роскошь. Ведь у него впереди была целая жизнь — жизнь, которая обязательно должна стать счастливой. Вот только защищать в ней теперь ему будет некого…

========== Закат для двоих (Моретти) ==========

Закат отражался на поверхности пруда ярким многоцветьем, словно водную гладь укутали в лоскутное одеяло. Холодный ветер срывал с деревьев пожелтевшую листву и разбрасывал по узким аллеям, стараясь похоронить под ней вязкую грязь. Парк превращался в болото, сам того не замечая, и люди всё чаще обходили его стороной. Но не мужчина, стремительно приближавшийся к скамейке у пруда. Склонив голову и втянув ее в плечи, мужчина поднял воротник спортивной куртки, натянул вязанную шапку, получше пряча уши в тепле мягкого полотна, и, глядя на асфальт, укрытый разноцветными грязными листьями, приблизился к лавочке.

Пруд смотрел на закатное небо безразличным пустым взглядом, способным лишь отражать то, что видит. Взгляд Моретти был почти таким же. Мужчина сел на самый край лавочки и тяжело вздохнул. Женщина, сидевшая рядом, поправила складки длинной шерстяной юбки. Неестественно стоявшие ноги не почувствовали прикосновения.

— Мы любили этот парк, — тихо сказал Моретти, глядя на пруд так же, как тот смотрел на небо. Безразлично.

— Любили, — эхом отозвалась женщина.

Повисла гнетущая тишина, и лишь ветер беспощадно обрывал с деревьев листья, все без разбору: и желтые, и еще не успевшие умереть.

— Больше я сюда не приду, — наконец прервал молчание Моретти. Закат окрашивал его бледную кожу в тускло-розовый, абсурдно неестественный цвет, подчеркивая острые скулы и впалые щеки. Он делал мужчину похожим на мертвеца.

Женщина лишь вздохнула.

— Зачем ты тогда это сделала, скажи, а? — тишина казалась ему сейчас невыносимой, он хотел заполнить ее хоть чем-то… хотя бы обвинениями. — Зачем ты полезла в эту проклятую лодку одна?! Да, мы договорились, что встретимся тем вечером, но я же позвонил — у меня было задание!..

Он прикусил губу и замолчал. Она не ответила. Они оба знали, что он винит себя, но не срываться на нее сейчас у него просто не получалось…

— Всегда думал, что раз я мафиози, то это я в наибольшей опасности. Перестрелки, разборки с другими семьями… мне не раз доставались пули, — ему вдруг показалось, что он на исповеди, но в пустом парке с безразличным ко всему прудом исповедоваться… кому? Той, кто больше сюда не придет, как и ты? Так глупо… Но так необходимо.

— А я всегда за тебя боялась. Стоило лишь телефону зазвонить, кидалась к нему сломя голову, — прошептала она. Ей эта исповедь тоже была необходима. Несмотря ни на что…