Верь мне, Есения

Парень, не особо церемонясь, извлекает ее руку из-под одеяла, подвеска, словно укоряя нас — таких здоровых и беспечных — сияет еще ярче, переливаясь на солнце всеми оттенками красного.

— Подожди-ка, а кто у тебя родители? — прищурившись, интересуется Ванора, доставая из кармана небольшой блокнотик и карандаш.

Лали, орошая слезами грудь Стюарта, на минуту отвлекается и непонимающе хлопает глазами.

— Зачем тебе это?

— Да так, чисто научный интерес, — принимается грызть карандаш наша староста.

— Папа — алхимик, главный научный сотрудник в институте Корка, мама — домохозяйка, занимается благотворительностью, — медленно отвечает соседка.

— Любопытно, — вытаскивает изо рта карандаш Ванора, чтобы записать полученные сведения.

— А у остальных? — отлипаю от Кейна и сажусь возле одногруппницы, дабы хоть краешком глаза взглянуть на загадочный список, справедливо полагая, что Лали не первая ею опрошенная.

— Ну, я немного успела осмотреть, только наш этаж… — листает свой блокнот староста. — Но… Красный камень у Зигфрида из первой группы, Летиции и Роберты из второй, Маркуса и Катарины из четвертой…

— То бишь, тех, у кого родители занимают какие-то важные должности… — подает голос Кейн.

— Ну… выходит так, — еще раз пробегается глазами по именам в записях Ванора.

Глава 55

Озвученный вывод зависает в воздухе, заставив всех нас еще раз посмотреть на свои браслеты.

— Вы хотите сказать, что нас нарочно заразили? — икает, подавившись слезами Лали.

То, что кажется очевидным, звучит настолько ужасно, что поверить в это просто невозможно.

— Подождите с такими заключениями, — осаждает наш пыл блондин. — Через неделю посмотрим… У нас пол-академии с непростыми родителями, это еще ничего не значит.

После таких слов одна половина нашей компании награждает его скептическими взглядами, а другая, крепко задумывается.

Я, тоже нырнув в свои мысли, начинаю грызть ноготь. Все складывается, как мозаика — заразить детей, чьи родители были неугодны властям или имели значимый вес в обществе, и контролировать тем самым важных мира сего. Но каким образом болезнь, которая передается воздушно-капельным путем настолько контролируемая, что “выбирает” неслучайных жертв? Такого просто быть не может… Либо она, все-таки, передается другим способом…

— Ребята, — тихо зову, привлекая внимание. — У меня есть еще одна любопытная новость.

Взгляды окружающих скрещиваются на мне, и я в волнении сплетаю пальцы в замочек, сжимая их до побелевших костяшек. А вдруг моя идея на самом деле глупая? Не хочется выставлять себя перед всеми дурочкой какой-то. Но… и не сказать я не могу.

— Ребята, мне кажется, она не передается через воздух, — оглашаю я и со страхом смотрю в знакомые лица, но кроме легкого любопытства ничего прочитать на них не могу, посему продолжаю дальше. — Я была с Талботом, когда он заболел. Я вызвала скорую. Стюарт вообще живет с ним в одной комнате, Гисберт сидит рядом на парах…

— А я его на балу поцеловала, — выдает, заливаясь краской Лавон…

— Да, Лавон вот целовалась с ним, — невозмутимо продолжаю дальше. — И никто из нас не заболел. Никто! А Лали больна, хотя даже близко в эти дни с ним не общалась… Как так?

— Может, болезнь еще не проявилась? — снова принимается грызть карандаш Ванора.

— Может, — пожимаю плечами.

— Тогда такой вопрос, — нарушает молчание Гисберт. — Как они смогли заразить тех, кто был нужен? Все заболевшие учатся не просто не в одной группе, а даже на разных курсах и никак не пересекаются.

— Ну не скажи… — отрицательно качает головой Ванора. — Есть место, где мы все бываем одновременно — буфет на большой перемене.

— И как ты себе это представляешь? — фыркает одногруппник. — Злоумышленник взял под мышку зараженную лисмой крысу, предварительно надрессировав ее кусать по сигналу, и ходил среди толпы, указывая на потенциальных жертв? Тебя кусала крыса? — повернувшись к Лали, он внезапно задает ей вопрос. Соседка, слегка опешив, отрицательно качает головой, а Гисберт, ткнув в нее пальцем, продолжает вещать. — Вот видишь, ее не кусала!

Теория заговора, распадается, как карточный домик, но моя интуиция криком кричит, что он есть, что он существует.

— Это все справедливо, — медленно говорит Кейн. — Если болезнь существует. А если нет? Если камни просто заколдованы менять цвет, в зависимости от, скажем, родовой принадлежности, магических способностей, алхимического состава крови?

— Болезнь есть, — хмуро опровергаю его слова. — Талбот был явно болен. Я видела язвы.

— Но не заразилась! — поднимает вверх палец Ванора.

— Нет, — качаю головой и еще раз смотрю на камень.

В этот момент снова раздается стук в дверь. Мы все смотрим на часы, понимая, что это комиссия. Губы Лали начинают дрожать от страха, а глаза снова наполняются слезами. Я хочу кинуться к соседке, но меня опережает Стюарт, который вновь обнимает плачущую девушку, а затем, ловко стягивает с рук свой и ее браслеты, и быстро меняет их местами.

— Молчи, — тихо говорит он. — И не трогай украшение, слышишь! — приказывает, заметив, что девушка дергает цепочку, пытаясь сорвать ее с запястья.

Никто не успевает ничего понять, когда дверь отворяется, и в комнату вваливается штук пять лекарей, трое из которых смахивают больше на стражников, чем на врачей. Быстро осмотрев профессиональным взглядом наши подвески, видимо, самый главный среди членов комиссии указывает на Стю.

— Этот! — .глухо заявляет он, вперившись в парня удивленным взглядом.

Мы и пикнуть не успеваем, как Стюарта, схватив под руки, забирают, а Лали вновь заливается слезами.

Глава 56

Комиссия проходится по этажам, собирая свою жуткую дань, как костлявая старуха с косой. Единственное, что удается узнать от мрачного неразговорчивого ассистента лекаря — ребята будут в изоляторе, отдельно от тяжелобольных. Мы же еще неделю проведем в закрытой общаге, до проявления первых признаков. Кому же повезет остаться с белыми камушками, тот счастливо отправится домой, остальные останутся влачить жалкое существование в застенках импровизированного диспансера, который на скорую руку соорудили в больничном крыле.