Вернись и начни сначала

— Не бойся! Пара месяцев – и они о тебе забудут. Появятся новые лица. На всех сбежавших не хватит патрульных, — успокаивала меня темнокожая Жасмин Дженнингс, моя соседка. – Учителя физики Айзека Голдвина перестали показывать уже через месяц, других – еще быстрее. Никто из наших тебя не выдаст. Если поедешь в Хоупфул-Сити и увидишь патрульных — переходи на другую сторону, носи капюшон и темные очки. В твоем лице ничего особенного. Нелегко опознать. Камер в Трущобах нет. И вообще у нас здесь свои законы.

Я невольно глянула в круглое зеркало на стене учительской. Тревожные серые глаза, короткие темные кудри, бледное лицо, будто с него стерли румянец. Спрятать волосы, закрыть глаза темными линзами очков – и мое лицо будет походить на тысячи других. Невысокая, тонкая, как мальчишка—подросток, я кажусь моложе, и это радует, ибо тоже позволяет затеряться среди сотни тысяч изгоев.

Квартира, которую мне подыскал Курт, состояла из двух маленьких комнат. В одной даже была крошечная электроплита, чайник, раковина с холодной водой. В другой — кровать, стол и кресло. Кровать была узкой, вместо матраса – старое одеяло. Кресло сильно обтрепанное. Но я не унывала. С помощью Курта прибила к стене полку – поставила немногие книги, которые прихватила с собой. Стол украсила ноутбуком, а кровать застелила бельем. Санузла в квартире не было. Общий туалет находился в конце коридора. Душ в подвале. Теплая вода шла только ночью. Впрочем, меня это устраивало. Ночью я почти не спала.

— Со стиркой придется туго, — заметила Жасмин, которая в первый же вечер принесла пакет кексов и газировку. – Внизу есть прачечная, но очередь туда – на месяц вперед. Если ты привыкла к чистоте и уюту, Трущобы не для тебя.

В голосе Жасмин слышалось недоверие. Она сомневалась, что я справлюсь. Я вежливо улыбнулась.

— Старые привычки остались в прошлом. Все привыкают, и я смогу.

— Все – не ты. Я, к примеру, выросла здесь. Мы жили в похожем блоке в паре кварталов к северу. Мы с сестрой с ранних лет привыкли ухаживать за собой. Мать вечно была под кайфом или в отключке, отца я не видела. Когда мне стукнуло шестнадцать, и я переехала к Тэтчеру, ничего не изменилось. Иногда у нас водились деньги. Он подарил мне цацки и модные шмотки, должно быть, стянул из богатого дома в Хоупфул-Сити. А потом его убили, и я все продала, чтобы выжить.

— Зачем? В Центре дают еду и вещи. Немного, но прожить можно, — начала я и, увидев насмешку на ее лице, добавила: — Мне Курт сказал.

— Что он понимает? – усмехнулась Жасмин, вынула из кармана сигарету, зажигалку, чиркнула пальцем и жадно затянулась. Глянула, куда сбросить пепел, подошла к окну и рывком открыла скрипучую раму. – В иные дни у меня не было ни цента. Я не могла заплатить за квартиру, и старый Фрэнк грозился выкинуть меня на улицу. Вдобавок, тогда я еще «торчала», и мне каждый день нужны были деньги на дозу.

«Наркоманка! – решила я. – Этого еще не хватало».

— Осуждаешь? – сморщилась Жасмин и выдохнула дым в распахнутое окно. – Я уже год как чистая.

Я присмотрелась: красивое лицо с шоколадной кожей, блестящими глазами и крупными винными губами. Черные волосы упруго курчавятся вокруг головы. Джинсы и рубашка не новые, но чистые. Вроде не врет.

— Как я могу осуждать? — я пожала плечами. – Каждый справляется, как может. Но знай, если тебе будет трудно или плохо – можешь прийти ко мне. Я – психотерапевт.

Жасмин недоверчиво глянула на меня и вдруг звонко расхохоталась:

— Живой психолог? Ты не врешь? Я думала, вас давно уничтожили нейрохакеры. Выжгли вам мозги.

— Как видишь, не всех. Я осталась и собираюсь продолжить работу. Знаешь место, где можно недорого снять офис?

— Офис в Трущобах? – Жасмин вновь рассмеялась, выбросила окурок и захлопнула окно. – Да у нас такого отродясь не водилось. Здесь тебе не Хоупфул-Сити.

— Если не офис, то комнату. Два кресла, стол. Ничего лишнего.

Она прищурилась, почесала ногтем затылок и неуверенно сказала:

— Можно в нашей школе. Там полно места. Найдется и для тебя.

На другой день, выяснив, где находится эта школа, я поехала туда.

Правительство Хоупфул-Сити не выделяло деньги на школы, расположенные в Трущобах. Ибо Трущоб в городских законах и актах не существовало. Все, что находилось за пределами городской черты – уже не относилось к Хоупфул-Сити. У жителей Трущоб был выбор: уехать, получить гражданство Хоупфул-Сити и отдать детей в «хорошие» городские школы. Либо сдать детей в систему опеки. Или оставаться в Трущобах и учиться, как придется. Без надежды поступить в колледж.

«Кто родился в Трущобах, здесь и останется». И это было правдой. Редко кому из детей удавалось преодолеть высокий барьер, отделяющий жизнь изгоя от «светлого пути» гражданина Хоупфул-Сити. Правда, были те, кто не желал мириться с нищетой и бытовой убогостью и сбегал в благополучный Хоупфул-Сити. А после, пройдя сеанс в нейроцентре, забывал, откуда он родом и кто его родители.

Я оставила машину на пустой парковке и направилась к серому двухэтажному зданию, одной стеной прилепившемуся к унылому кирпичному дому с узкими щелями—окнами. Тяжелая железная дверь школы протяжно скрипнула, когда я потянула ее на себя, будто попросила смазки. Я вошла, отпустила дверь, и она с лязгом закрылась.

В школе тускло горел свет. Напротив входа висела широкая черная доска, на которой мелом писали расписание уроков. В тот день на краю доски кто-то прилепил бумажку с адресом школьной вечеринки. Я подошла ближе и слегка потянула за край – жвачка. Звонков с уроков не было, но, когда я свернула в полутемный коридор, двери классов распахнулись и пространство быстро заполнилось учениками всех возрастов. Запахи дезодоранта, сигарет, дури забили мои ноздри и мне вспомнилась школа моего детства. Чистые белые стены, темные глаза Ника Брэвиса и резкий голос мисс Симмонс, вызывающий меня к доске. Я медленно прошла сквозь журчащую толпу и нашла дверь с надписью «Учительская».

На другой день я приступила к работе. Мне выделили стол и кресло в глубине библиотеки на втором этаже. Окна библиотеки покрывал толстый слой грязи, а пыльные и ветхие книги имели такой забытый вид, будто о них не вспоминали со времен войны.

— Здесь мало кто бывает. Библиотека – не самое посещаемое место в Трущобах. Хотя книг здесь достаточно. Во время войны сюда доставили книги из городской библиотеки, в которую попал снаряд. Потом в Хоупфул-Сити хотели построить новое здание и вернуть книги обратно, но к власти пришли Новаторы, а им ни к чему старые книги из Трущоб. У них, знаете ли, цифровая эра, и всю информацию можно получить, нажав пару клавиш.

Эльза Тейт, директор школы, седовласая, полная, в тонких очках, проводила меня в мой новый «офис». Она же помогла найти пару стульев, которые вкупе с крепким, тяжелым столом и узким креслом, обтянутым виниловой кожей, украсили мой новый «кабинет». Кресло для пациентов я поставила спинкой к двери, а сама устроилась за столом. На другой день Курт объявил в Центре, что в Трущобах появился новый психотерапевт, и ко мне потянулись пациенты.

***

Он пришел однажды вечером, когда школа уже опустела, и лишь в библиотеке еще теплился живой огонек настольной лампы. Меня поразили его глаза. Красивые, небесно-голубые, но полные гнева и боли. Будто он видел все, много пережил, и в его сердце больше не осталось места для надежды и радости.