Вернись и начни сначала

— Постойте здесь, я приведу Кристину, — скомандовал Иван и оставил меня наедине с Люком.

— Будете кофе? – спросил Люк, когда я сняла, наконец, грязные перчатки и расстегнула куртку. На станции было довольно тепло.

Люк провел меня к кофейному автомату и нацедил стаканчик дымящейся жидкости. Я с наслаждением пригубила пахучий напиток.

— Для девушки Ивана вы слишком молодая, — заметил Люк. Я чуть не поперхнулась.

— Иван сказал, что я – его девушка? – спросила я, пожалев, что не узнала раньше, что за «легенду» он мне придумал, лишь бы не спугнуть Кристину.

— Сказал, — ответил Люк, с любопытством разглядывая мое лицо. – Похоже, вам тоже стирали память. И не раз.

— Это так заметно? – спросила я. Хотя сама привыкла к некоторой растерянности, внезапному погружению в себя на лицах пациентов, перенесших эту процедуру.

— Вы смотрите так, будто пытаетесь что-то вспомнить, но не можете. Меня чистили один раз, после чего я долго не мог работать. Хорошо, Сэм нашел меня и привез сюда. Иначе после очередной чистки вместо физики мне пришлось бы заниматься уборкой помещений.

— Я была здесь. В детстве, с отцом. Еще до войны. В квартале отсюда был парк развлечений, и мы приезжали сюда по воскресеньям. Катались на аттракционах, стреляли по воздушным шарам, плавали по реке на лодке. Мать не любила такое времяпровождение и обычно оставалась дома. А мы с отцом были здесь счастливы.

— Ваши родители живы? – нахмурившись, спросил Люк.

— Да. Но теперь все иначе, — мне не хотелось говорить об этом. И он не спросил. Лишь тихо сказал:

— Теперь у каждого все иначе.

Мои отношения с родителями не назовешь теплыми и дружелюбными. Сколько помню, мама вечно ко мне придиралась, винила то в неряшливости, то в недостаточных способностях к точным наукам (она всю жизнь занималась математикой). Отец был нейрохирургом, обладал слишком мягким характером и не мог достойно противостоять властности и напору моей матери.

Родители не одобрили мой выбор колледжа, и мне пришлось зарабатывать на учебу своим трудом. По вечерам я трудилась официанткой, а в выходные работала курьером. Я поступила в колледж в 2142-м году, когда подписали мирный договор. Хоупфул-Сити еще только начал отстраиваться. В городе повсюду были стройки, метро не работало, и мне приходилось добираться до колледжа на велосипеде.

Благодаря своему упорству, которое мать считала вредностью, я хорошо училась. Но родители по-прежнему считали мою профессию «никчемной блажью», а мои стремления наладить личную жизнь – жалкими потугами дурнушки.

Все изменилось, когда родился Димка. Сыночек у меня получился красивый, смышленый, добрый. Родители сменили гнев на милость и теперь часто приезжали к нам в гости. Помогали деньгами, дарили подарки. Я видела, как мать ласкает моего сына и чувствовала, как теплые лучи ее любви согревают и мое сердце. И ошибалась. Когда не стало Димки, они вылили на меня целый ушат гадостей. Я – эдакая росомаха, не смогла уследить за единственным ребенком. Убила их любимого внука. Вместо любви и поддержки я получила злобу и ненависть. И такое их отношение в те дни лишь обострило мою депрессию.

— Вы не жалеете, что оставили прежнюю жизнь? — спросила я Люка. – Дом, родных, карьеру.

— И да, и нет, — нахмурился Люк. – Мой выбор был не тяжелее, чем у других.

Десять лет назад тридцатилетний Люк Чапман работал вместе с Сэмом Воткиным. Люк тогда был молодым ученым, только окончившим университет, а Сэм — маститым доктором наук, обладателем наград и званий. Люк был горд и счастлив трудиться под эгидой Сэма. Институт хорошо платил за работу, Люк купил дом в пригороде Хоупфул-Сити, женился на Элис. А потом все рухнуло.

В год, когда у Люка и Элис родилась дочь Миранда, к власти пришли Новаторы. Открыли нейроцентры, ограничили права и свободы граждан Хоупфул-Сити. У Люка был выбор – остаться в Хоупфул-Сити и работать на Новаторов или бежать. Решить было непросто. Побег в Трущобы ставил его семью вне закона. Если сбегут, Люк никогда не станет доктором наук, не сможет опубликовать свои работы на научных сайтах, не получит признание. Жизнь в Трущобах сделает его невидимкой для научного мира. Изгоем для бывших друзей и знакомых. Его жене Элис придется отказаться от уютного дома с лужайкой, покинуть родных, забыть о легкой и комфортной жизни. Их дочь не сможет учиться в хорошей школе, не поступит в колледж. Над ними всегда будет висеть дамоклов меч закона. В любой момент их смогут арестовать и подвергнуть принудительной чистке памяти.

Но Люк не одобрял законы Новаторов, их стремление насильно загнать граждан в нейроцентры, подчистить их воспоминания, превратить в покорных марионеток, «беззаботиков». Люк, как и Сэм, участвовал в протестах оппозиции и, когда все закончилось, и протестная волна захлебнулась, бежал в Трущобы.

— Не сказать, что я был плохим семьянином, — усмехнулся Люк. — В последний вечер в Хоупфул-Сити я предложил Элис остаться. Знал, что им с дочкой будет лучше в городе, где жили родители Элис. Где все привычно и знакомо. Но тогда, семь лет назад, Элис еще любила меня и последовала за мной. Хотя в тот момент мы даже не представляли, с какими трудностями придется столкнуться. Знай об этом заранее, возможно, решили бы по-другому.

Я внимательно слушала. Странно. Люди часто были откровенны со мной, когда не знали о моей профессии. Но стоило им узнать – замыкались в себе, закрывались, словно моллюск в раковине.

Откуда-то сверху послышались голоса. Я поставила пустую чашку на край стола и подняла голову. По лестнице спускался Иван, за ним шла тоненькая девушка с забавно торчащими прядками волос. Будто кто-то взял ее за волосы и обрезал концы тупым ножом.

— Так вот ты какая, — приветствовала меня Кристина, оглядывая с головы до ног. – Интересно, где вы познакомились?

Не зная, что ответить, я бросила сердитый взгляд на Ивана. Он стоял, облокотившись на перила лестницы, и явно потешался над моим замешательством.

— Мы познакомились в Трущобах, Крис. Где же еще? Получали одеяла в Центре, помнишь, те, из синтетики. Аня стояла за мной в очереди, и мы разговорились.

— Раньше с девушками знакомились на вечеринках, а теперь в очереди за одеялом, — раздался новый голос. Я подняла голову и увидела, что к нам спускается еще один обитатель Конечной. Невысокий, но крепкий, с гладко выбритым подбородком и внимательными серыми глазами. Его голову прикрывал капюшон толстовки. Глаза – линзы очков в тонкой оправе.

Он протянул мне бледную руку, и я машинально ее пожала. Рука оказалась сухой и теплой.

— Я – Сэм. А вы, должно быть, та самая Аня?

Я представила, что нетактичный Иван мог рассказать им обо мне, и поняла, что краснею.

— Аня Дивинская, — сухо сказала я, бросив еще один гневный взгляд в сторону Ивана.

— Очень приятно, Аня. Надеюсь, этот повеса не разочарует вас.

Он подошел к Ивану и негромко сказал:

— Мне нужно, чтобы ты взглянул на пару чертежей. Не поднимешься со мной? Кристи и Люк пока угостят Аню чаем.