Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— Это страшно, когда остаешься один и думаешь, — сказал Ирша. — Мысли тогда черные. И все по кругу. Бегут и бегут. В этом вихре только мы, смерть и еще что-то…

— Ты-то откуда знаешь? — подавшись вперед, спросил Тищенко.

— Сегодня понял: вот так вдруг прозрел… может, замахнулся слишком высоко. Говорила мне мама… — И замолчал.

Тищенко улыбнулся. Не иначе, и ему вспомнилось, как наставляли его родители. Честно служи, ни с кем не ссорься, остерегайся плохих людей. Они гордились его успехами и пугались их. И снова наставляли: не выделяйся. И теперь еще раз — уже в который! — снова почувствовал родственность судьбы своей с судьбой этого парня. Он тоже долгое время преклонялся перед авторитетами, долго и медленно освобождался из этого плена, потом как-то вдруг

понял, что и сам не глупее других, признанных и известных. И на многие прославленные проекты смотрел уже без трепета, отмечая просчеты и несовершенства. Это не породило гордыни, потому что умел ценить работу и титаническую и просто большую, которой пока не изведал сам. Но от преклонения перед именами освободился, смог уже раскованно думать, осмысливать созданное другими, а это, понимал, было тем фундаментом, на котором, если хватит сил и таланта, он возведет свой, давно взлелеянный в мечтах солнечный дом-башню.

— Так что тебе говорила мать?

— Да… не имеет значения. — На лице Сергея отразилось колебание. — Я сегодня понял очень многое и пришел к вам только потому, чтобы… — Он снова задумался, подбирая слова: — Лишь бы вы… Вам нужно сказать, что вы не разглядели меня. Не разобрались…

Тищенко решительно поднялся.

— Вот что я тебе, парень, скажу: не мели глупостей. Знаю, вы все считаете меня либералом, ну и считайте. А я… я не либерал! Я еще поборюсь и докажу, на чьей стороне правда. А сейчас давайте обедать. Ирина, там что-нибудь есть у тебя?

— Есть колбаса, перец в томате. Можно яичницу. — Она думала о другом.

— Спасительница наша — яичница. Единственное блюдо, которое превосходно готовит моя жена.

Ирина обиделась.

— Еще умею пюре, макароны…

Тищенко снова улыбнулся открытой, почти детской улыбкой, и его большое, тяжелое лицо стало нежным и немного смущенным.

— Ну что ты оправдываешься! Ты мне вместо всех этих борщей и вареников подарила столько… Знаешь, Сергей, я до женитьбы был страшным сухарем.

— Неправда, — быстро перебила Ирина. — Ты и тогда был таким же отчаянным сорвиголовой и взбалмошным. Всем восторгался…

— Глупостями.

— Почему же глупостями? — так же твердо и серьезно не согласилась Ирина.

— Начала таскать меня по концертам… Правда, симфонической музыки я так и не воспринял. — Его глаза вмиг сверкнули воспоминанием и радостным вдохновением. — А «Весть»? Ты видел, Сергей, «Весть» Чюрлёниса? Ирина объездила всю Прибалтику…

— За твои деньги, — по-прежнему упрямо пробиралась куда-то в мыслях Ирина.

Тищенко шутливо отмахнулся от нее.

— Я поначалу не оценил. А потом… Гора в тумане, и рядом с ней — огромные крылья. Птица. Да нет, Сергей, до Ирины я просто не жил! — Он смотрел влюбленно и благодарно. Не замечая этого, гордился Ириной перед Сергеем и этим доставлял ей лишние муки.

— Василий! — взмолилась Ирина. Было заметно, что выдержать эту пытку она долго не сможет.

— Видишь ли, Ирочка. Может, это действительно сентиментально… Я тебя понимаю: экскурсантов по закоулкам своей души водить не следует. Но Ирша — свой, и пусть этот старый холостяк знает, в чем счастье. Мне сегодня, если бы не жена, было бы в десять раз тяжелее. А вот иду и знаю, что есть человек, который ждет меня всегда и верит мне беззаветно. — Ирина побледнела, хотела что-то сказать, но он, мягко коснувшись ее плеча, остановил: — Нет, с тобой нелегко. Ты непростая штучка. — И повернулся к Сергею. — Пошли как-то на концерт. Возвращаемся. Спрашивает, о чем я думал во время концерта. Ну о чем, говорю. Сначала ни о чем, а потом о подстанции: если кирпич будет плохой, все насмарку. А она: ты же глухой, тупой и вообще дурак. Это же осужденный шел на эшафот!

— «Дурак» не говорила.

— Не хватало еще этого… — хмыкнул Тищенко. — Да если бы сказала…

— Побил бы?

Василий Васильевич смотрел на нее, как смотрят мужья на любимых жен, когда первое безумие любви прошло, все устоялось, утряслось и сложилось так хорошо, сплелось в такое тихое многоцветье, что, ежедневно всматриваясь в этот венок, открываешь для себя все новые и новые краски, с трудом веря, что тебе так повезло.

А

Ирина взглянула на себя со стороны, представила всю картину — он, она и Ирша — и увидела во всем этом не только трагическое, но и что-то шутовское, лживое, и рот ее свела судорога. Тищенко в эту минуту перевел взгляд на Сергея.

— Сама знаешь, что нет, — сказал обезоруживающе мягко и как-то беззащитно. И именно эта беззащитность пронзила сердце, толкнула Ирину к обрыву, она балансировала на краю пропасти и только этим спасалась.

— А может, было бы лучше, если бы бил. Может, тогда бы…

— Ну что ты! Сергей, ты слышишь?

Ирша хмуро смотрел на обоих.

— Женщину бить нельзя. Как и птицу. — Василий Васильевич засмеялся — своему счастью, удачно сказанной фразе, даже удивился: она была рождена любовью, раньше бы он так не сумел.

— Жизнь — это не только поэзия, но и борщ. Поэзия проходит… — все так же хмуро сказал Ирша и пристально посмотрел на Тищенко.

Ирине показалось, что в этот момент он его ненавидит, ненавидит как своего соперника, он не раз говорил ей об этом, мол, стоит ему представить, как она возвращается в свой дом, к мужу… Она подумала: сейчас нужно спасать Сергея, он может выдать себя, и сразу успокоилась, нашла силы сосредоточиться, приготовилась в любой момент прийти ему на помощь.

— Поэзию нужно искать в себе, — сказал Тищенко. — Ладно, давайте обедать. — Он начал ставить к столу стулья, в беспорядке сдвинутые в угол. Тяжелые, старомодные стулья брал одной рукой и переставлял как игрушечные. Широкоплечий, неповоротливый с виду, он был сильный и ловкий, оживленно-веселый даже сейчас. — У меня есть план…

— Простите, Василий Васильевич, — решительно обернулся от окна Ирша, — никакой план теперь не поможет. И вы напрасно сказали, что курировали проект. Когда я его заканчивал, вас не было, вы были в Югославии. И те исправления, о которых вы говорили… просто вы исправили мою очевидную глупость.

Тищенко встал рядом с Сергеем, задумался. Он умел сосредоточиваться, когда что-то не выходило, когда никто не мог найти правильного решения, тогда его мысль становилась острой и будто ввинчивалась в пласты чужих сомнений. Лучше всего ему думалось во время ходьбы. Он и сейчас, заложив руки за спину, неторопливо принялся ходить по комнате. Когда приближался к буфету, тонко звенели — стояли вплотную — фужеры на высоких ножках, когда подходил к окну, звон затихал. На какой-то миг снова задержался около окна.

На взгорье стояли уютные домики, и участки один от другого были отгорожены высокими заборами. Там разрослись густые сады, огороды, хозяева старались друг перед другом, и не последнюю роль в этом азартном соревновании играли цены на базаре. Именно тут, на окраине, появились первые телевизоры с маленьким экранчиком, и телерадиокомбайны, и «Победы», а потом уже и «Волги». Дом, в котором жили Тищенки, был горсоветовский, но и к нему прилегала небольшая деляночка, и шесть квартиросъемщиков тоже разбили ее на клетки. Сажали лук, редиску, картофель, клубнику. Участок Тищенко не был вскопан. Василий Васильевич собирался посадить здесь клены, да все не доходили руки. Вот и сейчас, уже прошла весна, он даже выкопал ямки, но они стояли пустые, возле них возвышались унылые холмики, земля уже осела и подсохла. И в эту минуту он загадал: если и в этот год не посадит клены, в его жизни что-то не исполнится заветное. А поэтому тут же решил: послезавтра, в воскресенье, поедет на трамвае в Пущу-Водицу и накопает саженцев. Довольный, отошел от окна.

— Во-первых, главная причина не в песке. И вообще проектант тут ни при чем.

— А в чем же? — почти одновременно спросили Ирина и Сергей.

— Ниже, в суглинке — прослойка лёсса. Не случайно все произошло весной. Он вобрал в себя воду. Геологи схалтурили. Двенадцать километров отсюда — Зосивская станция, там тоже лёсс, и геологи это приняли в расчет. Я смотрел документацию.

— Почему же ты не сказал на совете? — удивленно спросила Ирина.

— Это пока лишь догадка. И догадался я только сейчас. А тогда… просто не подумал. А мог бы. Нужно было подсказать, чтобы перепроверили техническое заключение. Моей вины здесь немало.

Поделиться с друзьями: