Вернуть мужа. Стратегия и Тактика

Мы продолжаем сидеть на столом. Я на узком его конце, Максим на широком. Завороженная каминными угольками, я пытаюсь упорядочить свои хаотичные мысли. Подбежать? Обнять? Протянуть руки? Гордо выйти из гостиной? Убежать на улицу и вызвать такси? Крикнуть ему, что я люблю его? Спросить, почему он так себя ведет и что скрывает? Ударить его еще раз? Может, разбить пару тарелок? Признаться ему, что я не могу жить без него? Попросить налить мне вина?

Видимо, все мои вопросы отражаются в моих округлившихся от волнения глазах. Максим встает и отходит к огромному окну-стене, через которое видны ухоженные дорожки, какие-то необыкновенные кусты, усеянные мелкими желтыми и розовыми цветочками, выложенные фигурным камнем дорожки и ровно подстриженные газоны, освещенные фонарями с желтым уютным светом.

Обнимаю себя за плечи, унимая легкую дрожь. Максим не пытается ко мне подойти и говорит издалека, оставаясь у окна:

– Как там у твоего Есенина? "Как мало пройдено дорог, как много сделано ошибок"?

– Есенин не мой, он наш, общий, - вяло отвечаю я, чувствуя, что у меня поднимается температура от напряжения. Кипяток отчаяния ошпаривает меня: муж хочет признаться мне в измене, иначе о каких ошибках он говорит?

– Когда я говорил, что хотел бы, чтобы ты не приезжала в торговый центр и не увидела меня с ней...

Плюгавенький нервничает и знаками показывает мне, что в этом месте надо перебить Максима. Но я молчу, и Максим продолжает:

– Я имел в виду, что действительно хотел этого. Прости, но и до сих пор хочу. Хотя это совершенно глупо и привело к таким последствиям.

Тараканы выстраиваются в плотную шеренгу. "Компактно построенный отряд имеет явное преимущество перед рыхлым строем!" - выкрикивает плюгавенький.

– Чтобы не делать ошибки - нужен опыт. Чтобы накопить опыт - нужно делать ошибки. Иначе опыт этот бесполезен, - дрожащим голосом говорю я, словно отвечаю хорошо выученный урок.

– Я хочу этого не потому, что обманываю тебя, - поворачиваясь от окна-стены, говорит Максим тоже дрогнувшим голосом.
– А потому, что планировал, что вся эта история не коснется тебя вообще. Поверь, ее лучше не знать совсем.

– Поверь?
– начинаю я цепляться к словам. Не выдержала все-таки.

Плюгавенький, получив от меня слово-сигнал, радостно вопит: "В атаку, ребятушки!"

– Варежка, - Максим неожиданно оказывается возле меня и одним движением вытаскивает из-за стола в свои крепкие, болезненно-крепкие объятия.
– Услышь меня, родная моя девочка! Я перемудрил, перехитрил самого себя, пытаясь перестраховаться. Мне казалось, что только я один смогу выдержать и сыграть нужные мне эмоции. Что тебе вообще не придется ни о чем беспокоиться.

Немногочисленные партизаны, вместо того, чтобы поддерживать регулярные части в тылу, выстраиваются напротив мобилизованных и храбро готовятся защищать мою любовь к Максиму.

– Чтобы переиграть этого человека, надо иметь холодную голову и подкладывать ему только искренние эмоции. Я не мог позволить себе втянуть тебя в эту игру. Это не твой мир, не твоя война.

Вилы и топоры против винтовок со штыками. Плюгавенький медлит, не повторяя приказа.

– Я сотни раз представлял себе, что изменилось бы, если бы я все тебе рассказал. И сотни раз приходил у одному и тому же выводу: пришлось бы просить тебя играть, притворяться, обманывать. И я придумал себе, что все устрою по-другому. Что это все пройдет мимо тебя, не задев. Я ошибся во всем. Чтобы не заставлять тебя обманывать моего отца, я сам невольно обманул тебя.

Тараканьи войска и партизанская кучка продолжают сверлить друг друга взглядами, надеясь на психологический срыв противника.

Горячие ладони Максима прожигают мою спину. Под легким белым летним жакетом только кружевной лифчик.

– Когда я узнал, что ты увидела нас в кафе, я растерялся. Этого не должно было случиться. Казалось, расскажи я тебе свой план - и все разрешится наилучшим образом. Ты обязательно мне поверишь и поддержишь. Но я понимал, что по телефону этого не сделаешь, а в пару слов смысл происходящего не уложить. Вернее, уложить, но получается банальность: "это не то, что ты подумала".

Рука Максима ложится на мой затылок, пальцы запутываются в кудрях:

– Его почти невозможно обмануть. Но он, увидев твою настоящую реакцию, поверил. Надо было радоваться, но я испугался. Мне стало страшно, что невольно, не зная правды и сути происходящего, ты подыграла мне своими искренними и живыми эмоциями, своей обидой и горем.

Началась рукопашная. Противники дрались не на жизнь, а на смерть. Партизаны, несмотря на малочисленность и отсутствие огнестрельного оружия, умудрялись сдерживать регулярные войска.

Максим поймал мой взгляд в серо-голубой плен:

– Я проклял себя. И совершил еще одну ошибку. Вместо того, чтобы успокоить тебя, твою ревность, я сам нырнул в эти отвратительные эмоции. Вовка вернулся, а с ним вернулся мой страх. Забывая, что ты не понимаешь происходящего в моей семье, я кормил свой страх болью и отчаянием. Ни один разговор с тобой у меня не получался. Совсем. Я почти утратил веру в свою способность убеждать людей в том, что мне нужно.

Даже численный перевес не позволял плюгавенькому справиться с партизанами, и он взревел от злости.

– Что ты чувствуешь к этой... Насте?
– хрипло спрашиваю я, своим вопросом вдохновив партизан, вселив в них веру в победу.

– Чувствую?
– Максим удивленно смотрит на меня, не отпуская из своих рук.
– Я бы не стал использовать этот глагол.
– Мне жаль эту девушку. Она пешка в игре нашего с ней отца и в моей, к моему стыду, тоже. Но иначе нельзя. Она сама решилась на этот спектакль. Когда задумываешь играть чужими чувствами, будь готов, что будут играть твоими.

– Вашего с ней отца?
– вырываюсь я из его объятий.
– Вы все, Быстровы, вообще нормальные? Ты же говорил, что она не сестра тебе! Не клиентка, не любовница, не сестра?!

– Я прекрасно помню, что я говорил. Эти слова - роковая моя ошибка. И, видимо, за нее я расплачусь тобой, если ты так решишь. И никого, кроме себя, я в этом не виню. Сутки! Мне нужны были одни сутки, чтобы он вышел на тебя и убедился в том, в чем я хотел его убедить. Я думал, что защищаю тебя. Я снова ошибся. Неинформированные люди принимают такие действия за манипуляцию. Я думал, что манипулирую им, а сейчас, в эту самую минуту, понимаю, что ты обязательно решишь, что я манипулирую тобой.

Максим отпускает меня и устало трет свое лицо ладонями, словно пытается стереть несуществующую грязь. Я потрясенно молчу, но мысленно продолжаю вдохновлять своих отважных партизан: "Продержитесь еще чуть-чуть!"

Плюгавенький бесится, брызжет слюной, бегает вокруг дерущихся тараканов и пытается поддержать их моральный дух.

– Я просто хотел, чтобы эта грязь тебя не коснулась. И вместо этого затянул тебя в самую гущу. Я добился от него того, чего хотел. Он думает то, что я позволил ему думать.