Вернуться в Антарктиду

Взрослые порой играли в нелепые игры. Их поведение отличалось непоследовательностью. Не только ближний папа, который иногда расползался прямо на глазах, и сквозь него проступал дальний, но и мама, сквозь которую никто не проступал, тоже иногда говорила одно, а думала другое. Везде и на всем лежал отпечаток хаоса, он был привычен, но все равно ставил в тупик. Беспорядок хотелось пригладить, подровнять, и Адель пыталась это сделать. Получалось не всегда, но когда все-таки получалось и при этом ничего другого не ломалось, она чувствовала, что сердце ее наполняется светлой радостью.

Больше всего Адель желала, чтобы колечки, из которых складывались пирамидки, подходили по размеру: большие внизу, маленькие наверху. И чтобы цвет их гармонировал, чтобы время не перепутывалось в их оттенках и не резало глаза, когда начинало троиться. Однаео люди, которые ее окружали, не видели колечек и потому мешали ей, внося в конструкцию нелепые элементы. Даже Мила.

Адель и сама признавала, что не все у нее получается. Если она не думала как следует, то тоже портила конструкцию. А еще она заметила, что и у папы не все выходит. Когда папа заставил повара взорвать баллон, демонстрируя эффект послушания, получилось нехорошо. Папа не сумел выбрать красивое колечко, и это было очень, очень обидно.

Адель страдала, когда мама или папа ошибались. И очень не хотела, чтобы ошибся дядя Ваня. Мама ему доверяла, и Адель хотела сделать доброе дело и всех спасти.

Она сделала все, как договаривались. Она не сказала маме про злых бандитов, которые отберут каменное солнышко, хотя мама выпытывала правду. И она показала свой рисунок с цифрами дяде Ване, и тот сильно удивился. Вот только все это никак не защитило их от плохого колечка – оно наплыло на них, и мама пострадала.

Когда маму схватили и толкнули сильно-сильно, она упала, а Адель вскочила на ноги, свалила стул и закричала.

Она кричала и кричала, и к ней отовсюду бежали Мила, Вова, Радмир и Доктор. И дядя Ваня тоже бросил свои расчеты с чужими цифрами и прибежал. Они выглядели очень испуганным, и все спрашивали, что случилось. Но Адель не говорила, а только плакала громко-громко.

Папа ошибся. Или случилось совсем ужасное: он обманул ее! Злой дядя добрался до мамы и тыкал ей в голову пистолетом. Адель было жалко маму, обидно за папу и страшно из-за того, что надвигалось на них из тумана внутри ужасного, гадкого колечка.

Это было очень-очень плохое колечко! Оно собиралось разрушить все хорошее, разорвать привычный мир.

Адель ревела, и Доктор предположил, что она заболела.

Но Мила сказала:

– Это другое! Она что-то знает. Что-то там произошло.

Мила чувствовала Адель гораздо лучше, чем все прочие. Лучше мамы. Но маме связали руки и заклеили рот, потому что она дралась и ругалась. Плохой дядя стукнул ее, и на щеке у нее краснела ссадина. Адель хотела быть сейчас рядом с мамой, пусть даже та ее не чувствовала, а не с Милой, которая чувствовала, но была знакома плохому дяде. Дядя хотел получить Милку обратно и злился, что в самолете ее не оказалось.

– Аделин, что случилось? – допытывалась Мила. – Что-то с Виком или с твоей мамой? Ты что-то увидела?

Адель плакала и отталкивала ее руки, не давая себя обнять. Если тете Миле показать то, что видит сейчас мама, Миле тоже станет плохо. Адель точно знала, что так делать нельзя. Милкины колечки придут в движение, начнут менять форму и станут такие же неаккуратные, какие были когда-то у дяди Вовы. От этого будет плохо всем. Совсем плохо.

Однако Мила никак не желала отстать, и тогда Адель сказала, заикаясь и глотая окончания:

– Я видела перстень!

Мила спросила:

– Какой перстень?

– Плохой. Колючий. С иголочкой. Иголочка колется, и из-за этого появляются плохие мысли.

– Ты укололась? – задала Мила самый дурацкий вопрос из всех возможных.

Адель думала, что Мила уже все поняла, но она снова ничего не поняла. Хотя очень хорошо знала плохого дядю с плохим перстнем на пальце.

– Я не хочу, чтобы тебя укололи, - сказала Адель сквозь рыдания. – Но тебя укололи. Вчера. И ты стала как новогодняя елочка.

А потом позвонил дядя Вик и рассказал, что произошло. Взрослым стало не до Адели, и она затихла в уголке, шмыгая носом. Она не знала, куда себя деть. Люди вокруг суетились, исходя темными клубами мыслей и эмоций, они дымились как вулканы, и было трудно дышать от той пыли, что они накидали. Адель кашляла и чихала, и Мила принесла ей две пачки бумажных салфеток.

– С твоей мамой все будет хорошо, - сказала она, догадываясь, как скверно у Адели на душе. – Мы обязательно ее выручим. Ты же из-за этого плакала, дорогая? Ты все видела.

Адель высморкалась и отдала Миле испорченный платок:

– Это папа виноват, - сказала она, - он обещал, но все получилось не так. Все получилось наоборот.

– Знаешь, Аделин… - Мила прикусила губу, сомневаясь, но Адель читала в ее мыслях.

– Знаю, - обиженно ответила она, - мне дядя Юра тоже так говорил. Только мой папа хороший! Он же хороший, правда?

Слезы все-таки не удержались в глазах и полились по привычным дорожкам. Мама в таких случаях говорила, что щеки будут полосатые. В зеркале действительно высыхающие дорожки слез выделялись какое-то время, но потом исчезали. Зато соленый вкус на губах оставался, если не умыться, а сразу побежать играть. Сейчас играть совсем не хотелось, все было плохо, не до игры.

– Папу могли обмануть, - нашла компромисс Мила, но Адель знала, что она все придумывает.

– Это не мой папа, - сказала она и надулась. – Тот, который далеко и который близко – это не папа. Мой настоящий папа хороший, а этот – плохой.

Мила вздохнула:

– Мне очень жаль, что так получилось. А что тебе сказал дядя Юра?

– Он сказал, что папе нельзя верить, потому что он не папа. Я это и сама знаю. И еще дядя Юра сказал, что плохого папу нельзя пускать в дверку. Почему он так сказал?

Мила озадачилась и снова запыхтела как вулкан, плюющийся дымом и пеплом.

– Может быть, Юра что-то узнал? – предположила она. – И пытался нам передать через тебя?

Адель шмыгнула забитым носом. Слезы закончились, она устала.

– Когда дядя Юра с тобой говорил? – осторожно поинтересовалась Мила, гладя ее по волосам.

– Когда-то. Вчера. Я искала нужный мостик, но они все были неправильные. И он опять умер.

– Мы спасем Юру, - сказала Мила. – И маму спасем. И вообще все будет хорошо, потому что иначе нельзя.