Вернуться в сказку

Мария кивает. Она прекрасно понимает, что это значит. Хоффман показывал ей свои эксперименты; наверное, будь она пацифисткой или идеалисткой, она обязательно бы возмутилась теми методами, которыми этот мужчина докапывался до истины: принцесса слышала крики, плач тех, кому не посчастливилось стать подопытными этого человека, пожалуй, девушка даже жалела их, но вряд ли могла в чём-то осуждать графа, наверное, другого пути у него и не было, и не могло бы быть, Мария понимала это. Интересно, а кем была в его подземелье Роза? Во всяком случае, она не была похожа на остальных подопытных, на руках её не было ни одного пореза, вроде не было даже синяка, во всяком случае, Мария не обратила тогда на это внимания. Граф сказал, что она просто задохнулась во время какого-то пожара. Или отравилась тем, что было вылито для того, чтобы потушить огонь. Ожогов на теле Розы было совсем немного, вряд ли они могли быть причиной её смерти.

Она понимала. Понимала, почему именно граф просит её притвориться той девушкой. Чтобы никто не узнал. Хоффману не нужны проблемы. У него и без них часто болит голова. Зачем ему лишние волнения? Мария ещё раз кивает. Она обязательно справится с тем, что от неё требуют, просто не может не справиться.

Девушке хочется спать. Сколько у неё остаётся времени до их прибытия? Наверное, когда она проснётся, у неё будет болеть голова… Но у графа должны быть с собой какие-то таблетки. Во всяком случае, Мария сейчас надеется на это.

Юноша стоял посреди храма. Это место немного пугало его, здесь он был впервые; предыдущие одиннадцать лет он мог разве что разглядывать картинки в книгах, что хранились в отцовской библиотеке… Купол здания находился так высоко, что просто кружилась голова рассматривать все эти витражи, фрески… Всё это было так увлекательно, что юноша просто не мог оторвать свой взгляд от этого. Как звали того парня, который приезжал в поместье отца, чтобы отпевать сестру? Может быть, он верил во всё это именно из-за этого блеска, золота, драгоценных камней, что украшали каждую картину здесь, каждую статую. Всё это было настолько великолепно, как парень никогда раньше не мог себе представить.

Правда, внутреннему голосу всё это великолепие не нравилось. Джордж слышал, как кто-то внутри него возмущается, требует того, чтобы парень немедленно вышел из этого здания. Джорджу не хотелось выходить отсюда. Здесь всё было настолько незнакомым, красивым, что хотелось остаться подольше, посмотреть на это… Парень с удовольствием разглядывал это всё.

— Юноша, что же вы стоите здесь? Исповедь давно прошла. Вы опоздали, — слышит юный Блюменстрост голос какого-то старого человека.

Джордж удивлённо поворачивается. Перед ним стоит пожилой мужчина, не слишком высокий, в каком-то странном одеянии, впрочем, наверное, тот человек, отец называл его клиром Леафаном, был одет во что-то подобное, Джордж уже не помнит, в последний раз он видел того человека десять лет назад, ровно десять, в день смерти Мари.

— Я не на исповедь, — произносит Джордж тихо.

Он и сам не до конца понимает, что это такое. Отец никогда не объяснял ему этого. Впрочем, когда этот человек что-то объяснял своему сыну? Проще было запереть своего ребёнка, окрестить его умалишённым, нежели что-то объяснить ему. Джордж не знает, что такое исповедь. Просто не знает. И, следовательно, он не совсем понимает, что это такое. Да и что он вообще может знать о мире за пределами особняка, в котором рос?

— Тогда что же вы тут делаете, юноша? — удивляется пожилой мужчина.

Парень пожимает плечами. Что он тут делает? Просто ему хотелось посмотреть, что именно привлекало его знакомого в церкви. И, пожалуй, он почти нашёл это. Почти. Джордж смотрит на все эти картины, статуи, слушает тихое пение хора… Всё это слишком странно. И слишком гармонично. Слишком красиво. Джордж никогда не бывал здесь раньше, и всё кажется ему новым. Каменные колонны, огромные каменные колонны, как кажется пареньку сейчас, служат вовсе не для украшения. Если вскочить на подножие, можно будет спокойно наблюдать за тем, что происходит в центре храма. Джорджу хочется вскочить туда. Было бы интересно наблюдать за всем этим. Правда, народу сейчас тут нет… Мраморный пол здесь — тоже произведение искусства. Джорджу почти жаль ходить тут. Причудливые линии, растительный орнамент — как можно ходить по этой красоте? Юноша не понимает смысла в том, чтобы делать такой пол в месте, куда каждый день приходят тысячи людей. Зачем? Чтобы каждый мог ступать грязной обувью по произведению какого-нибудь архитектора, художника? Чтобы никто не замечал, как на полу появляются грязные лужи?

— Любуюсь картинами, сэр, — произносит парень ещё тише, чем раньше.

Священник удивляется ещё больше. Возможно, этот мужчина даже разозлился на этого мальчишку, правда, виду он старался не показывать. Лишь тяжело вздыхает, видимо, коря нынешнюю молодёжь за невежество, и просит Джорджа следовать за ним. Юноша пожимает плечами и идёт туда, куда его просят пройти. Себе он твердит, что, даже если случится что-то нехорошее, он сможет за себя постоять — магия внутри него не дремала никогда, значит, не будет дремать и сейчас, если понадобится.

— Картины… Юноша, вы когда-нибудь бывали раньше в храме? — голос пожилого мужчины кажется уставшим.

Наверное, можно было понять этого человека — возможно, ни одному приходящему сюда ему не приходилось объяснять элементарные истины. Джордж качает головой. Нет, он не был никогда. Впрочем, возможно, его, как и других младенцев, в возрасте двух-трёх месяцев относили в храм, чтобы прочитать какие-то молитвы, но он уже и не помнил этого. Священник вздыхает и продолжает куда-то идти. Юноша следует за ним и не задаёт пока ни одного вопроса.

Вскоре они оба оказываются в какой-то галерее. Картин там куда больше, и все они другие. Джордж с интересом смотрит на них и понимает, что на некоторых изображено почти то же самое, что и в самом храме. Или как ещё назвать то огромное помещение?

— Благодарю вас, сэр, — тихо шепчет Джордж, разглядывая одну из картин, особенно поразивших его.

На ней изображён странный человек. Отчего-то он кажется юноше слишком знакомым. Кто он такой? Парень хотел бы узнать, кто это. В его глазах странный красный блеск. Будто бы тот самый, который иногда замечает Джордж, глядя в зеркало в минуты приступов.

— Кто это, сэр? — спрашивает юноша, глядя прямо в глаза человеку, изображённому на картине. Отчего-то кажется, что изображённый здесь мужчина живой. Что это именно он смотрит на Джорджа так, что…

Священник вздыхает и сам подходит к этой картине. На секунду юноше кажется, что человек, изображённый на картине, пошевелился, дёрнулся… Священнослужитель грустно смотрит на Джорджа, от этого взгляда становится не по себе даже больше, чем от взгляда человека на картине.

— Этого человека называли Танатосом. Порой его величают богом смерти. Не человек — исчадие ада!

В голове Джорджа тут же всплывает тот день, те слова отца: «Не ребёнок — исчадие ада! Разве ты не видишь, Эллис, что он проклят?!» — парень вздрагивает от этой мысли. Тут же промелькнувшее было доверие к пожилому священнику исчезает. Юноша выбегает из галереи. Несколько минут — и парень за пределами храма. Храма, куда он более не вернётся. Джордж уверен в этом. Медальон, который постоянно висел у него на груди, вдруг начинает будто обжигать. Парень срывает его и кидает куда-то в сторону. Какая-то девушка, что стоит рядом, удивлённо и испуганно смотрит на него. Прохожие спешат побыстрее уйти отсюда, чтобы не видеть того, чего им видеть не хочется.