Весна – любовь моя

Сколько раз во время поисков наступал на свой трофей ногой, и только по хрусту костей понимал, что топчу давно искомую птицу. Сколько раз, придя утром, с удивлением обнаруживал вчерашнюю «пропажу» лежащую открыто на тропинке или чистой полянке, но – в стороне от того места, которое буквально выползал вчера. Но один такой случай запомнился особо.

Произошло это в районе станции Бабино на берегу небольшой, но красивой речушки Равань, притока Тигоды, которая в свою очередь является крупным левым притоком могучего Волхова. В юности наша немногочисленная охотничья компания очень любила эти края. Тогда, в шестидесятых годах, место это в охотничьем плане считалось у нас просто сказочным: – на речных, обширных в весеннюю пору разливах – масса пролётноё утки, скромный, но достаточный по нашим масштабам, тетеревиный точок в поле возле реки и богатая вальдшнепиная тяга в светлом берёзово-ольховом лесу. И всё это – в километре от деревни, где познакомились мы однажды с приветливыми хозяевами, и ездили потом к ним несколько лет. Хотя и водилась за этим краем дурная слава «сто первого километра» куда селили людей с поражением в правах.

Бывало, что хоть разорвись, – какой охоте отдать предпочтение. Утром можно в шалаше на току посидеть или на разливах караулить селезней с манком и чучелами. Вечером – опять выбор, идти стоять тягу или опять же на речку, там вечерние зори бывали иногда интересней утренних. И какое счастье, если на майские праздники подворачивались три свободных дня, в которые можно было насладиться всем.

В тот раз охотились вдвоём с Жекой Матвеевым. Сразу по приезде начали с тяги. Погода случилась не из лучших, временами налетал злой холодный ветер, и вальдшнеп летел плохо, высоко и с большой скоростью. Я сделал только один выстрел, зато – удачный. Жека стрелял трижды, но поскольку я стоял далеко от него, то результат мне был невидим. Когда окончательно стемнело, пересвистнулись, и я пошёл к нему, идти домой было как раз в ту сторону.

Он стоял, покуривая в ожидании меня.

– Как отстрелялся? – поинтересовался я.

– Неважно – ответил он – Одного промазал, одного подобрал, одного не нашёл.

– Далеко упал?

– Не очень, и я хорошо видел – куда. Всё в том месте истоптал, но безрезультатно.

– Может быть, подранок?

– Исключено! – твёрдо сказал он – Пошли!

– Куда? – не понял я.

– Куда, куда, – домой! – он усмехнулся – К тётке Шуре. Я что-то продрог и жрать хочу, а у неё наверняка картошка в чугунке только нас и дожидается. Даже в темноте я увидел его широкую и добрую улыбку.

– А как же вальдшнеп? – запротестовал по своей привычке я.

– Никуда он до утра не денется, зверья в этих полях и перелесках мы с тобой никогда не замечали. Завтра утром пойдём на речку, заглянем сюда и подберём, – он помедлил и уже со смешком закончил – Если найдём…

На том и порешили. И была действительно горячая картошка, солёные огурцы, а к ним – розоватое, домашнего посола свиное сало. Всё было замечательно и вкусно, хотя признаюсь, что к салу я вообще-то был всегда равнодушен.

Утром по дороге на речку зашли на место, где должен был быть вальдшнеп, но, к огорчению, сразу ничего не нашли, а утки на речных разливах так призывно крякали, что задерживаться нам совершенно не хотелось, и более серьёзные поиски мы отложили до возвращения с утиной охоты.

Погода продолжала хмуриться. Сидеть неподвижно в шалаше под моросящим дождичком – занятие не самое увлекательное, даже если у вас в руках ружьё и есть в кого из него стрелять. И всё же мы выдержали пару часов, но когда у каждого в руках оказалось по селезню, заспешили, оскальзываясь на раскисшем от дождя поле, к теплу и блинам, которые обещала к обеду напечь добрая тётя Шура. И чуть не прошли мимо, но меня будто что-то кольнуло, едва поравнялись мы с последними берёзками перелеска, где стояли вчера на тяге. Женьке очень не хотелось задерживаться, но я всё-таки настоял. Подойдя к тому месту, где мы вчера с ним встретились, я, как заправский следователь, начал командовать:

– Встань там, откуда вчера ты произвёл тот выстрел, – сейчас мы проведём следственный эксперимент. Жека ухмыльнулся, но выполнил мою команду.

– А теперь вспомни – откуда налетал вальдшнеп, представь направление его полёта, место над которым ты его стрелял и возможную точку его падения. Он взял в руки ружьё, долго крутился на месте, как бы заново прицеливаясь и поводя стволами, потом уверенно сказал:

– Иди вон к тем берёзкам, он должен быть там! По его указанию я пошёл и «зафиксировал» место, о котором он говорил, только после этого он присоединился ко мне. Местечко оказалось на удивление чистое, почти без травы, где трудно было бы спрятаться даже колибри, а не то, что вальдшнепу.

– Ты уверен, что это то место? – не унимался я. Но он в ответ лишь зло сверкнул глазами.

– И точно уверен, что он падал мертво? Он «взорвался»:

– Да сколько тебе раз повторять надо, – Да, падал мертво и вот за эти берёзки! Нервно закурив, он прислонился спиной к одной из них. Худосочная берёзка от его прикосновения качнулась, и я вдруг заметил какое-то шевеление в её густых ветвях, одетых в зеленеющие шарики будущих листьев. Сделав к ней шаг, чтобы лучше разглядеть, я на высоте трёх метров сразу увидел зависшего шеей в развилке сучка нашего пропавшего вальдшнепа. Раньше мы не видели его только потому, что все наши взгляды были устремлены на землю. Перехватив мой взгляд, Жека тоже увидел его, после чего мы поглядели друг на друга и заулыбались.

– Совсем, как гимнаст на трапеции в цирке – прокомментировал я этот необычный факт.

– Ну да, – согласился он – Только уж очень долго висит, представление-то давно закончилось!

Тяга над лужей

Памяти А. Королюка

Мой отец охотником не был, и братья его, мои дядья, тоже этой страсти избежали. Так что среди взрослых родственников найти себе наставника и компаньона мне сначала было невозможно. А так хотелось! Но, как мне помнится, на похоронах отца случайно выяснилось, что есть у нас уже давно «потерявшийся» родственник по отцовской линии и, как ни странно, охотник. И что меня ещё поразило, – он был полным тёзкой и однофамильцем великого русского писателя и поэта. Звали моего найденного дядьку Николай Алексеевич Некрасов. И даже стихи и рассказы он писал, публикуя их в охотничьих журналах тех лет. Отставной военный, вышедший на пенсию, он большую часть года проводил в деревне, живя бобылём, с единственным компаньоном – таким же старым, как и он, рыжим гончим кобелём по кличке Рыдай.

Так получилось, что по приглашению Николая Алексеевича, я пристроился в течение нескольких лет наезжать на охоту в деревню Пятиречье Приозерского района, где он жил летом и куда мне было разрешено привозить надёжных друзей.

А ими я уже начал потихоньку обзаводиться, потому, как считал и считаю, что охотнику одному быть нелегко и скучно без компании. Ведь не даром говорят: «рыбак рыбака видит издалека», то же самое относится и к охотникам. И скоро к самому главному моему другу и охотничьему компаньону Жеке Матвееву стали присоединяться: Борис Бобров по прозвищу Жорик, Гена Москвичёв и Лёша Королюк, сразу занявший в моей жизни второе место после Матвеева, являясь примером мужества, неукротимой охотничьей страсти и верности дружбе.

Начинал он, как и я, с одностволочки, лазая по тростниковым берегам Ладоги и постреливая уток. А лазать в крепких местах, и даже просто ходить по твёрдой дороге ему было гораздо труднее, чем нам, поскольку носил он на ноге память о войне в виде протеза выше щиколотки. Но несмотря на это, неукротимый ленинградский пацан-блокадник заставил себя научиться кататься на лыжах и велосипеде, а вдобавок ещё и увлёкся таким сложным физическим занятием, как охота. Там, на охоте, в ладожских камышах и заметил его один добрый человек и привёл с собой на стрелковый охотничий стенд. Лёша был одноклассником моего старшего брата и появлялся иногда в нашем доме. Когда я с ним познакомился, и мы поняли, что нас объединяет одна страсть, он уже имел звание чемпиона города среди юниоров по стендовой стрельбе, и до мастерского значка ему оставался всего один шаг.

В ту весну всё складывалось на редкость удачно. Намечались три дня счастливой охоты – два первомайских праздничных, плюс выходной. С работы меня отпустили пораньше, Женя с Лёшей, оба студенты, готовы были ехать хоть с утра, и таким образом мы смогли отбыть из Ленинграда на раннем поезде, с которого в Соснове могла подвернуться «попутка», что так потом и оказалось. Мы ехали в Пятиречье, на целых три дня!

Дядя Коля встретил нас с радостью, поскольку жил в деревне уже месяц и успел соскучиться по собеседникам. Сказал, что отправит нас на новую хорошую тягу, которую нашёл недавно, но предупредил, что идти придётся далеко. Сам он с нами не пойдёт, побаливает от погоды старая рана ноги. Посочувствовал Королюку, каково, мол, на протезе, но Лёшка отмахнулся, не желая даже обсуждать эту тему. Он всегда относился болезненно к этому вопросу, и не желал считать себя слабей других.