Весна – любовь моя

На листке бумаги Николай Алексеевич по старой офицерской привычке набросал нам схему пути: как выйти из деревни, по какой полевой дороге лучше идти и как разобраться на месте, когда придём в район тяги.

Вышли заранее. Быстро дошли до первого ориентира – колхозного клуба, после которого следовало повернуть на дорогу, выводящую в поля. Клуб помещался в длинном сером и унылом здании с высоким крыльцом и раскрытыми настежь дверями, возле которых стояло несколько празднично одетых парней с дымящимися сигаретами в руках. Над входом, как и положено к празднику, висел красный, слегка замызганный флаг, а изнутри уже доносилась мелодия и слова модной тогда песни: «Мишка, Мишка, где твоя улыбка?» Мишки среди нас не было, но Жека улыбнулся и сказал, что хочет заглянуть внутрь. Передав мне ружьё, он быстро взбежал на крыльцо. Мне показалось, что ему преградили дорогу, но он, отстранив чьи-то руки, вошёл. Но почти сразу вышел, и мне слышно было, как он заговорил с одним из стоящих у входа:

– «Чего это у вас, ребята, тут девчонок так мало, в город, что ли, убегают?»

– Нам хватает – угрюмо ответил кто-то, и все они неприязненно посмотрели сначала на Жеку, а потом и на нас с Лёшей.

Не предав этому значения, отправились дальше по указанной в схеме дороге. Совсем недалеко от клуба её почти полностью перекрывала широкая лужа, образованная небольшим весенним ручейком, уносящим от домов и огородов талую воду. По обе стороны дороги тянулись изгороди последних дворов, и только вдоль них, совсем впритирку, и можно было пройти, перешагнув через узкие промоины. Сама же лужа была вкось и вкривь, судя по следам, изъезжена тракторами и тяжёлыми прицепами, поскольку каждый водитель, чтобы не застрять в колее, выбирал себе путь по новому месту. Пока мы с Лёшей осторожно пробирались по правому краю, Жека сунулся, было, в воду, – на что ж, мол, тогда и резиновые сапоги, но вынужден был прижаться к изгороди. В луже было не только глубоко, но и вязко. «Ещё один вариант миргородской лужи» – пошутил тогда, кажется, Королюк.

А дальше – пошли поля. Я люблю весенние поля. Но только именно весенние. Осенью в них скучно до самого снега. И лишь он следами зайцев и других четвероногих может оживить эту скуку. Другое дело весной, когда в полях кипит жизнь. В хорошую погоду вспугнутые из-под ног взлетают жаворонки и, зависнув в небесной синеве, льют на землю свои нехитрые песни. Где-нибудь с большой лужи или из придорожной канавы взлетят утки. Если поля большие, просторные, то сначала вас там встретят чибисы, активно интересуясь вашей особой своим традиционным вопросом – чьи вы? Потом издалека можно увидеть стаю не то отдыхающих, не то кормящихся гусей, а два непонятных издалека островерхих предмета, торчащих посреди поля, при приближении вдруг окажутся парой журавлей. И уж почти каждому полю не обойтись без кроншнепа, а то и нескольких пар горластых чаек, которые теперь всё чаще заменяют грачей.

В этих полях жизнь тоже била ключом, и не было разве что гусей, хотя один раз вдалеке, на небольшой высоте – одна их стая в сторону Ладоги прошла.

К месту по схеме вышли точно и даже нашли брошенную Некрасовым стреляную гильзу.

И тяга удалась! Мы с Жекой взяли по паре, а Лёша даже трёх. Он очень любил вальдшнепиную охоту, умел на местности на глаз определить для себя наивыгоднейшую позицию, и ему всегда везло. А стрелял он на тяге почти всегда без промаха, сказывалась хорошая стендовая подготовка в стрельбе по мишеням с прямолинейным, как у вальдшнепа полётом. Словом, все были довольны и счастливы, а главная охота была ещё впереди…

Возвращались домой неторопливо, не представляя никаких приключений, перебрасываясь фразами и смакуя так удачно проведённую тягу, свои меткие выстрелы и погоду в этот прекрасный тихий вечер. Заря погасла. В потемневшем небе загорались первые звёзды и там, в высоте, иногда шелестели крыльями пролётные утиные стаи, в дальних полях прокричали, давая отбой, журавли, и каждому, наверное, думалось – так бы всегда…

Впереди засветились огоньки деревни. Но музыка уже не слышалась, угомонились, видно, деревенские танцоры.

А вот и лужа, и в ней отражаются несколько крупных звёзд. Но не только звёзды… Прочертив дугу красным огоньком, упал в лужу брошенный окурок сигареты, отразились вспышки от затяжек ещё двух. Не замеченные нами издали стояли в тени изгороди люди. Стояли с обеих сторон, по четыре человека с каждой. Невольно мне вспомнились слова песни Высоцкого: «…Они стояли ровно в ряд, их было восемь…» Это что же, ждут нас? Подойдя вплотную к воде, мы остановились. На минуту воцарилась тишина, а потом уверенный и нахальный голос произнёс:

– «Ну, чего встали, шлёпайте по луже, у нас тут асфальта нет. Или вы не охотники, воды боитесь?»

Я, как инициатор поездки, решил взять первый удар на себя:

– Ребята, – сказал я, – Не надо задираться, дайте нам нормально пройти. Воды мы не боимся, но у нас товарищ на протезе, ему и так-то ходить трудно, а там вязко, он может поскользнуться, упасть. Раздались смешки. Ведь именно этого, наверное, они и хотели. Ради этого и собрались тут, чтобы посмотреть, как мы вывозимся в грязи, посмеяться, поиздеваться над нами, городскими. Какой-то совсем ещё мальчишеский голос петушиным фальцетом и явно не своими, а взятыми с чужого голоса интонациями провякал:

– «Ходют тут всякие, а потом у нас из клуба девки пропадают». Остальные опять засмеялись. В «бой» решил вступить Жека:

– Парни, кончайте дурью маяться, девчонки ваши нам не нужны, мы с тяги идём издалека, устали и в грязь не полезем. Давайте-ка, освободите проход!

Вновь гнусаво и презрительно заговорил, видимо, тот, что встретил нас первыми словами:

– Идём с тяги, идём с тяги, а не пора ли вам самим задать отсюда тягу?

– Ну, что нам пора, а что не пора мы решим уж как-нибудь без вас, – Жека уже начал злиться и повысил голос, – Ну-ка, освободи дорогу! – и он сделал решительный шаг в сторону изгороди.

– Женя, погоди, не заводись – вмешался молчавший до этого Королюк и, обращаясь миролюбивым тоном к толпе, спросил:

– Ребята, а вы когда-нибудь видели, как вальдшнепы на тяге летают? Смотрите, примерно так! С этими словами он быстро снял с головы элегантную шапочку-финку собственного пошива и подбросил её высоко вверх и вперёд за лужу. Все головы, естественно, повернулись в сторону её полёта. И неожиданно для всех раздался почти мгновенный дуплет. Я даже не заметил, когда он сорвал с плеча ружьё, успел лишь увидеть, как буквально в метре от ног стоящей группы в серебристо отсвечивающей воде, разделявшей нас лужи, вскипели два фонтана, и она вместе с грязью выплеснулась на стоящих плотно друг к другу парней, на их парадную, праздничную одежду. Взревел нестройный хор озлобленных голосов:

– Да вы что! Да вам за это! Вот мы вас сейчас!

Одному, кажется, попало в лицо и в глаза и он, оттираясь, верещал особенно яростно. Мы с Жекой, как по команде, взяли ружья на изготовку. Щёлкнул эжектор открываемого Лёшей ружья, выбрасывая стреляные гильзы, мгновенно он дослал в патронники новые патроны, и закрываемая колодка его МЦ лязгнула солидно и уверенно. Ружьё настолько быстро вернулось в боевую готовность, что это, мне кажется, произвело на разъярённую толпу особо сильное впечатление, и теперь на них смотрели уже три пары стволов.

– Ну что, может, повторить? – спокойно спросил Королюк – Только теперь я могу взять повыше.

Видимо, тот самый малолетка, что отпустил реплику о пропадающих из клуба девках, не выдержал и бросился бежать. Кто-то закричал и пытался его остановить, но главарь сказал глухо:

– Пошли, – и вся толпа быстро ретировалась.

Мы постояли немного, давая им возможность отойти подальше, потом обошли аккуратно лужу и, подобрав по пути Лёхину шапочку, тронулись к дому дяди Коли, не выпуская из рук оружия.