Весной, в субботу

– Да какая там любовь!
– он махнул рукой.

– Не скажи - существует. Что у тебя было десять лет назад, творится со мной сейчас. Влюбился в меня один человек, очень хороший: вежливый, внимательный, инженером у нас работает. А умница! Ты как на это смотришь?

– Зачем спрашиваешь? Ты свободна.

– Да я-то свободная. А вот он женатый, и дочь у него есть. Правда, ради меня и жену готов бросить и девчонку. Стоит мне только одно слово сказать, пальцем поманить, - врала безбожно и остановиться не могла. Таким-то макаром хоронила последнюю, нежданно мелькнувшую надежду.

Он молчал, по-прежнему стоял у окна, слушал и тускнел. Шумилова глянула на него и перестала сочинять. Глубоко вздохнула.

– Жалок ты мне, Серафим. Работаешь-то сейчас где?

– На мясокомбинат вернулся. Только мастером не взяли, слесарем пока.

– Ладно, так и быть: можешь переезжать. Всё одно почти каждый день у нас сшиваешься. Может, ты и прав насчёт будущего, но пока семью ещё не отменяли.

– Аня! Аня!
– Губы у него запрыгали, голос сорвался, но в глазах мелькнуло сомнение.
– Шутишь, что ли? Испытываешь на верность убеждениям?

– Господи, да какие у тебя убеждения! Не в твоём возрасте по общежитиям таскаться. Спать будешь в зале, на диване.

– Да я... да я... ниже травы! Детям себя посвящу, круглосуточно с ними...

Шумилова досадливо махнула рукой, и он осёкся.

– Так мне действительно... можно переезжать?
– спросил через минуту, внимательно вглядываясь в неё.

Она подтвердила кивком, но, не желая выставлять себя диктатором, добавила:

– Вообще-то ещё с детьми переговори. Как скажут, так и сделаешь.

– Дмитрий рад будет!
– вскричал Шумилов.
– Да и Венедикт... рукопожатием обменялись! Бегу!
– пятясь к выходу, восклицал, опасливо поглядывая на неё: не шутит ли, не передумала ли?

Анна без аппетита перекусила. А обед, или уже теперь ужин, не успела приготовить. Как и утром, некстати, проверещал звонок. "Да господи! Кого ещё несёт? Отдохнуть не дадут". Однако пошла открывать. Антонина Фёдоровна, собственной персоной.

– Вот пришла по вашу милость, Анна Егоровна.

– Что такое?

– Прошу состоять в нашей команде. Я с вами беседовала, и вы отнеслись с пониманием к нашим потугам. А тут как на грех один член нашего комитета загрипповал, другая в отъезде. Осталась я да Владимир Федотыч Бойченко, что, конечно, недостаточно, ибо не очень представительно. Выручайте уж!

– Да куда мне, - Шумилова замотала головой.
– Я и сказать-то ничего не смогу. Буду как ворона.

– И не надо ничего говорить! Без вас, что надо, скажем.

– Да и некогда. Сами знаете, до обеда работала.

– А мы вас надолго не оторвём. На час, не более. К трём персонажам зайдём.

Прилипла, как смола. Никак не отвяжешься.

– Если на часик... Как там на дворе, тепло?

– Вполне тепло. На солнце снег тает.
– Антонина погладила бежевое пальто.
– Я, как видите, уже сменила зимнее на демисезонное. Следуйте моему примеру.

– С удовольствием!
– легкомысленно откликнулась Шумилова и почти сразу же спохватилась, вспомнила, что демисезонного у неё нет, а есть куртка, но не в куртке же спортивного типа ей на люди появляться.
– Хотя ладно... в зимнем схожу! А то меня что-то знобит слегка.

У подъезда их ждал пожилой мужчина в каракулевой шапке с козырьком, подтянутый, выбритый, с морщинистой шеей. Шумилова немного его знала - он самый Владимир Федотыч и есть, ветеран завода.

Солнышко по-прежнему трудилось. Сугробы за дорожкой потемнели, стала мокрой кора на стволах деревьев. У бордюрчика нерешительно пробивался первый ручеёк. Шумилова посмотрела вокруг, пощурилась. Эх, действительно старуха! Ну нисколечко весна не действует... Хотя что-то маленько ворохнулось.

Сначала поднялись на третий этаж крайнего подъезда. Дверь открыл мужик лет сорока - небритый, в нательной рубашке, доходившей ему чуть ли не до колен. Увидев комитетчиков, он испуганно вздрогнул.

– Ну и вид у вас, Анохин, - брезгливо сказала Антонина Фёдоровна.

– Да что вы всё ходите, ходите!..
– возроптал Анохин.

– И будем ходить!
– сурово отрезала Лосева.
– Владимир Федотыч, дайте ему брошюру о губительном воздействии алкоголя на организм... Или нет, сами зачтите.

Пенсионер вытащил брошюру, надел очки и стал зачитывать. Когда он дошёл до воздействия алкоголя на печень, Анохин болезненно сморщился.

Лосева повернулась к Шумиловой:

– Анна Егоровна, может, вы что-нибудь от себя добавите? На основе вашего житейского опыта?

Шумиловой стало жарко в зимнем пальто. Она нерешительно пожала плечами. Подходящего, по случаю, опыта у неё, трезвенницы, к сожалению, не было. Но она знала Анохина. Раньше он работал наладчиком в её цехе, и успешно расправлялся с любыми поломками.

– Что ж ты загулял, Алёша?
– осудительно покачала головой.
– Совсем не вовремя. Щас у нас работы много. Заказы пошли один за другим. А дядя Паша с дядей Мишей не справляются.

– Толку теперь с меня, - пристыженный Анохин вытянул вперёд дрожащие пальцы, как будто его проверял инспектор безопасности дорожного движения.

– Ну, дрожат. Подумаешь, - сказала она, и в качестве контраргумента привела афоризм, которым хвастливо пользовались знакомые по работе мужики: - Мастерство-то не пропьёшь, Алёша.

– Так-то оно так...
– неуверенно сказал Анохин.

– Ну, а если так, то и не перетакивай.

Затем комитетчики, оставив брошюру алкоголику, вышли из подъезда и уже в другом доме долго и безуспешно стучали в побитую и оцарапанную - как будто котами - дверь. Лосева наконец сказала: "Нет, тут жилым не пахнет", - и двинулась поперёк двора, в пятиэтажку напротив.

– Теперь навестим мисс Климову, - разъясняла она.
– Девчонка бросила школу, нигде не работает. Есть сведения, что панель посещает. Видимо, решила первую древнейшую профессию освоить. Мать у неё дежурит по суткам, так она пользуется моментом. Наталья Викторовна Климова и просила меня зайти. Ой, беда! Сейчас много таких развелось - которые своим телом торгуют. А прейскурант всё снижается.

По протоптанной дорожке, минуя присевшие сугробы, пересекли двор. Поднялись на верхний этаж. Шумиловой стало совсем жарко. Она, сдерживая одышку, подумала: "Неудобство, тяжко-то клиентам сюда взбираться. Если которые в годах, так и весь пыл растеряют".