Ветер Безлюдья

— А что за автоматы?

— В трущобах любой уличный автомат, без карточек и монет, снимаешь трубку, набираешь номер и он связывает. Это все моя дырявая голова. Пошли-пошли, и руку давай, а то там ступени крутые.

Я, чувствуя, что не могу перестать улыбаться до ушей, послушалась и Виктор подвел меня колодцу в подвал. С торца дома в трущобах всегда был такой отдельный вход, утопленный в землю. По не самым хорошим воспоминаниям, если им не пользовались, то в яму скидывали мусор или справляли нужду. Но в этом колодце было чисто и ничем не пахло.

Виктор поддержал меня при крутом спуске, открыл дверь и дальше повел по низкому непроглядному коридору. Нюф, легко спрыгнув за нами, был слышен по шуршанию. Мой персоник молчал. Или уже действовала зона отключки, или я нисколько не волновалась по поводу того, что меня затащили в место, которое ассоциировалось с чем-то опасным Да, темно, сыро, неуютно, но я совершенно уверенно шла за Виктором, не отпуская его руки. А идти пришлось долго, по ощущениям судя — весь дом по его длине, чтобы выбраться из другого выхода. Только там уже колодец оказался иным, не таким утопленным, и с каменными ступеньками вбок. Почтовый Двор по прежнему заснежен, хорошо освещен фонарями и светом из окон, и весь окутан атмосферой старины. В некоторых окнах я заметила свечение гирлянд. И тут ждали нового года.

— Пошли сразу в гости, Нюф уже выгулян, да и родители давно хотят с тобой познакомиться. Я ведь о загадочной Эльсе рассказал в тот же день, как тебя узнал, а потом ты пропала.

— Да я хотела связаться, а сегодня смогла понять, как позвонить.

— Каюсь, моя вина. Да.

Виктор взглядом вины не выразил, наоборот, даже лукаво посмотрел на меня и открыл дверь в подъезд, пропуская. Но Нюф кинулся первее, привыкнув, что это для него и опять чуть не сбил с ног.

— Собакен! Это что за наглость? С завтрашнего дня буду учить тебя джентльменскому поведению!

Грозный, но не злой окрик разнесся эхом внутри, а в ответ раздалось «Вхаф!».

— Это он не нарочно.

— Да я уж поняла.

И еще поняла, что кличка Нюф, как у соседских Таксофона и Ёрика, это Ньюфаундленд. Такая простая вещь, а не приходила в голову раньше.

Квартира Виктора оказалась просторной. Ощущение этого было не только от порядка, но и от высоты потолка. Эдакое хорошее сочетание плюсов ячеек полихауса без тесноты большинства трущобных квартир. Пол паркетный, мебель старая и темная, обои бумажные. Все аутентичное, старое и ухоженное. Нигде по первому взгляду я не увидела ни пластика, ни алюминия или дюраля.

Мама Виктора была похожа на своего сына, вернее, он на нее, — и внешностью и именем.

— Виктория Августовна.

Представилась так, по имени отчеству, поздоровалась за руку, и сразу оглядела меня особым взглядом.

Виктория Августовна напоминала мне своим профилем и густыми черными волосами гречанку, а по фигуре — крепкую славянскую женщину, в полноте и физической силе. А вот Ефим Фимыч оказался пониже ее, сутулый, уже седой и лысоватый. Его крупный нос, темные глаза маслинами и широкая улыбка отсылали образно куда-то на юг, к виноградникам и полям. Ему бы шляпу соломенную и трубку, то образ был бы законченным.

— Рада знакомству, — искренне пожала им руки, не зная точно, как лучше высказать свою признательность. — Извините, что без гостинца.

— Это не страшно, и не надо. Проходи, садись, мы как раз собираемся ужинать. А мы давно тебя в гости ждали, голодная?

— Нет.

— Тогда бокальчик вина, — добавил глава семьи и сам себе одобрительно закачал головой.

Виктор рядом не оставался, ушел Нюфу лапы от снега мыть, я скинула куртку и рюкзак, разулась, а хозяйка показала на тапки:

— Хочешь так ходи, а хочешь, вон тапочки гостевые. И проходи в зал, не стесняйся. Мы новым людям рады. Во Дворах все друг друга знают и давно, со стороны редко приходят. А уж с континента и подавно. Последний раз два года назад семья была, из тех, что здесь жить остались, а так, приходя-уходя, за весь год только ты и появилась. Я ведь за пределы не хожу.

— Да, — подтвердил Ефим Фимыч, открыв в зале дверцу старого большого буфета и позвякивая посудой, — это молодое поколение туда нос сует. Витя вот иногда выбирается на метро вашем катается.

Я ничего не это не ответила, отметив про себя, что молодежь под сорок, уже не совсем молодая. А родители Виктора стариками не выглядели. Это мои поздно меня родили, а вот их сын, кажется, появился у четы годам к двадцати, если не раньше.

— Буду рада, если расскажите, что это за такое волшебное место?

— Это конечно. Но ты главное отличие знай — со злым умыслом люди сюда не ходят, не попадут просто. И мы тебе поэтому все расскажем, а ты со своей стороны, если что, можешь все открыто рассказывать нам. У нас тут по-семейному, и не только у нас, а вообще — во Дворах.

— Спасибо.

— Так, я сейчас на кухне все закончу и накрывать буду.

— Помочь?

Виктория Августовна одобрительно улыбнулась, но от помощи отказалась. Усадила в кресло к телевизору и отметила «будь гостьей».

Телевизор в этой комнате тоже был, как и у тети, большого экрана. Но не плоский, а совсем древний — телескопный. И каналы не наши, а что-то незнакомое. Желтоватый состаренный кадр показывал исторический фильм, снятый лет сто назад.

Я улыбнулась. Не смотря на древность ленты, этот фильм я видела. Его очень любила моя бабушка, которая признавалась, что своего сына назвала Алексеем потому, что нравился ей очень герой Алеша Корсак.

Виктор был занят, хозяин выбирал вино, а я невольно уставилась с ностальгией в экран. Там как раз показывали что-то трагичное, что-то про казнь и про передачу креста, — их диалог шел мимо сознания, и только одно злое высказывание прогремело из динамиков: «Я устал от человеческой подлости и глупости!». Герой ударил рукой по столу, вздрогнула и я.

Этот возглас внезапно обострил мое осознание всего, что происходило сейчас. Я сидела в гостях у приятных, пока еще мало знакомых людей, в кресле, в зале с круглым столом по центру — накрытым скатертью, в освещении низкой оранжевой люстры. Здесь было тепло — по доброй атмосфере, по температуре и освещению. Витали вкусные запахи — еды из кухни, старого дерева от мебели, открытого «подышать» вина. Звенели тарелки, скрипел паркет, из ванны доносилось ворчание и хозяина, и пса, который не желал мыться.

А за окнами при всем при этом пошел снег, густо падая хлопьями. Совсем не так, как тот же снег в окне тетиной квартиры.

И я почувствовала острый приступ счастья и покоя, которого так давно хотелось ощутить. Вне суетливости современности, вне занятости и нехватки времени. Не с раздором и взаимной неприязнью родителей, а с чувством семьи и любви. Чужой семьи. Не своей, но все же… это как будто все было таким знакомым! Виденным однажды во сне!

— К столу. Витя, Нюфа пока закрой, нечего ему тут мокрой шерстью пахнуть. И клянчить будет.