Ветер и мошки

— Так это следующий дом! — сказала Таня.

— Наш — Свиридова, пятнадцать, — сказал Камил.

— Очуметь! Как так строят? Извините.

Волков, качая головой, пропал из поля зрения. Шаги его затихли внизу.

— Ну, все, — сказал Камил, закрывая дверь. — Люди начинают слетаться на сосиски с макаронами.

— У нас такое часто бывает, — сказала Таня.

— В смысле? — удивился Камил. — Слетаются на сосиски с макаронами? Висят на деревьях под окнами и стучат по пустым тарелкам? Разворачиваются в колонны и требуют своей доли?

Таня рассмеялась, видимо, представив нарисованную Камилом картину. Даже шутливо стукнула его кулачком в плечо.

— Нет, Вась, я про дом. Многие думают, что он стоит по Гончарному переулку.

— Наверное, и твой дом найти непросто, — сказал Камил.

— Ага.

Они переместились на кухню, где Камил показал результат своих усилий. Кастрюля была еще горячая, из-под снятой торжественным жестом крышки рванул пар. Белые, разваренные макароны как стружка усыпали розовые сосисочные снаряды.

— Красота, — сказала Таня.

— А то!

— Поедим с Олежкой?

Камил кивнул.

— Конечно! Куда мы без него?

Таня выставила три большие белые тарелки и настояла на том, чтобы ей досталось всего полторы сосиски. Камилу и Олежке — по две. Две оставшиеся вареные сосиски ушли в запас. Для них была выделена отдельная миска.

— Это если ночью захочется перекусить, — объяснил Камил, чем вызвал странный смешок у Тани.

Макарон, конечно, визуально было не густо, но стоило их насыпать горками по краям тарелок, как они стали смотреться выигрышно. А уж когда свое место занял хлеб, блюдо и вовсе приняло вполне ресторанный вид.

— И чай, да? — спросила Таня.

— С остатками шоколада.

— Ага.

Расположились на диване, подперев Олежку плечами каждый со своей стороны. Тарелки были поставлены на два табурета. К ним прилагались вилки. Включенный телевизор моргал кадрами «Поля чудес».

Таня сразу взялась кормить Олежку, отсыпав ему большую часть своих макарон. Тогда Камил, подмигнув Олежке, пока Таня не видела, сбил вилкой свои полгорки в ее тарелку. Парень с пятнышком розовой кожи над виском довольно засопел.

— Эй, вы чего тут? — с подозрением посмотрела на них по очереди Таня. — Сговариваетесь за моей спиной?

— Мы! — сказал Олежек.

— Раскручиваем барабан! — скомандовал Якубович с экрана.

Камил же принялся с отсутствующим видом жевать сосиску. Впрочем, то, что Таня изогнулась и то и дело пытается коснуться локтем своего левого бока, не могло ускользнуть от его внимания.

— Так, давай я, — предложил он, когда она, на мгновение зажмурившись, остановила вилку у открытого Олежкиного рта.

— Спасибо. Я сейчас.

Таня скрылась в коридоре. Камил, вздохнув, наколол несколько макаронин.

— Что-то ты плохо за ней присматриваешь, — сказал он Олежке и поднес хлеб. — Кусай давай.

Олежек укусил.

— Теперь макароны.

Олежек губами стянул макароны с вилки.

— Жуем.

— Мы!

— Ах, сосиску?

— Мы.

— Понятно.

Камил наколол и поднес сосиску. В телевизоре отгадывали длинное, закрытое белыми прямоугольными табличками слово. Две буквы «е» и одна буква «а». Ведущий принимал подарки. Камилу же думалось о том, что весь дом, весь этот город и, возможно, весь мир полны несчастных людей.

И он ничем не может им помочь. Убить разве что.

— Ну, как вы здесь? — спросила, вернувшись, Таня.

Она была бледна, но смотрела весело.

— Ф — фы! — сказал с набитым ртом Олежек.

Макаронина вылетела из него и с рикошетом от табурета упала на пол.

— Он в восхищении, — сказал Камил, подбирая макаронину.

Олежек засопел.

— Тогда, наверное, и я поем, — сказала Таня.

— Обязательно! — Камил передал ей тарелку. — Съедаешь все до крошки. Я прослежу. Нет, мы с Олежкой будем следить в четыре глаза.

— Здесь, кажется, много, — растерялась Таня, обозревая свою порцию.

— Ешь!

— Мы! — подтвердил Олежек.

— Я, честно…

— Таня! — строго сказал Камил.

— Хорошо, — сдалась Таня. — Подчиняюсь мнению большинства. Хотя это не демократия, а какая-то узурпация. За меня все решили, макарон навалили, как будто я с голодного острова, ешь и молчи.

— Но ты довольна? — спросил Камил.

Таня подумала и кивнула.

— Да!

Ужин продлился до конца «Поля чудес». Как Таня не отнекивалась, а съела все, и Камил видел, с какой скоростью улетала еда с тарелки. Олежке для тренировки в пальцы левой руки была вставлена вилка с сосиской, и он дважды, самостоятельно, смог поднести ее к губам. Правда, на второй раз устал так, что вилка выпала, и Камилу с большим трудом удалой поймать ее, готовую сигануть в кувырке с коленей.

— Приз — в студию! — крикнул восхищенный Якубович.

Кстати, слово они не отгадали. Слово было «Беллинсгаузен». Пили чай с шоколадом, и шоколад оказался на удивление вкусный. Василий тут же напомнил из отнорка, что еще бы он был фуфлом с ценой в целую бутылку.

Дурак, сказал ему Камил.

Ему было то хорошо, то неуютно, и беспокойно, тепло, холодно, жарко. Не удавалось даже уследить за сменой состояний. Душа похрустывала, сворачивалась и разворачивалась. То звала прыгнуть из окна и вернуться, то поцеловать Таню, то сплясать, то выйти и больше не появляться. Какие они тут все, звенело в Камиле. Какое оно тут все! Он вспомнил слова Волкова про чесотку изнутри.

Так и есть, так и есть!

— Ну вот, почти девять, — сказала Таня, когда вместо шоу на телевизоре появилась заставка скорых новостей.

— Уже? — удивился Камил.

— Мы, — сонно сказал Олежек.

— Да-да, сейчас я тебе постелю, — отозвалась Таня. — Василий, вы приподнимете Олежку на несколько секунд?

— Силы мои, конечно, уже не те… — сказал Камил.

Сдвинули табуреты, отнесли посуду. Камил взял Олежку на руки, как спортсмен — вес. Есть рекорд!

— Мы.

— Не мы, а я, — сказал Камил.

— Мы.

— Ну, если с этой стороны…

Таня разровняла постельное, что-то переменила, заправила клеенку, взбила подушку. Получилось быстро.

— Кладите нашего бойца.

— Кладу.

Камил опустил Олежку.

— Василий, я вам на кресле здесь, хорошо? — сказала Таня.

— Никаких возражений.

— Спасибо.

Благодарность прозвучала, как отголосок случившейся беды.

Пока Таня раскладывала новое постельное место, Камил пустым взглядом уставился в телевизор. Экран мельтешил картинками, но придать им смысл не получалось никак. Камил не смог бы даже сказать, что он смотрит — художественное кино, репортаж или короткие новостные клипы. Он чувствовал время, проходящее сквозь него.