Ветер перемен, часть первая

– Ну что парни, порадовали!
– В ресторан зашёл полковник.

– Сидите, сидите!
– махнул он рукой на нашу робкую попытку обозначить вставание при появлении старшего по званию.
– Поэтому вот - лично от меня!

Начальник ГДО поставил на стол бутылку Советского шампанского.

– Уууу!
– довольно загудели Виталий и Сергей. Мы с Жекой и Маловым, как самые молодые, сочли за лучшее промолчать и только невольные улыбки выдали наши чувства.

– Выпьете с нами, товарищ полковник?
– Виталий, как старший взялся открывать бутылку.

– Нет, сынки, - остановил его полковник.

– я уйду, тогда и выпьете. Всё, ужинайте и через - он глянул на часы, - двадцать пять минут чтобы были на сцене. Дадите мне микрофон. И песня с вас. Как обещал!
– последние слова он адресовал мне.

– А какую, товарищ полковник?
– пришлось и мне вступать в разговор.

– " Темную ночь" знаете? Вот её мне и сыграете.

И полковник не дожидаясь ответа пошёл на выход.

– Ну, бляяя, - скривился Виталий, - что делать будем?

Песни этой в нашем репертуаре не было и разучивать было поздно.

– А что делать?
– я пожал плечами.
– Мужик нам такую аппаратуру подогнал, хоть и на вечер, ещё и бутылку шампанского. Как ты ему скажешь - "А мы не умеем"?

– Не скажешь! А делать-то что?!
– Лёха Брусков даже вилку отложил в сторону.

– Ты ешь, время идёт, - я аккуратно отрезал кусочек шницеля, - ох и вкуснотища, парни!

– Сань, харе прикалываться!
– Виталий тоже выглядел растроенно, - Как выходить из положения будем?

– Так выход один - наливай шампусика!
– и видя, что Виталий начинает потихоньку звереть, примирительно выставил руки.
– Всё -всё, больше не буду! Дашь мне гитару и я спою один. Вариантов больше нет!

– А нормально будет?
– с сомнением сказал Виталий.

– Конечно нормально!
– заверил я его.
– Эта песня вообще для сольного исполнения написана, так что всё будет абгемахт, как говорят немцы.

– А ты откуда знаешь, как они говорят?
– встрял до сих пор молчавший Малов.

Блин, постоянно у меня вырываются словечки, которые трудно им объяснить.

– А работать над собой нужно, Саня, тогда и вопросов таких задавать не будешь!
– мысленно показал я ему язык.

– Ну Виталь, разливай уже!
– обрадованный, что проблема решена, сказал Сергей протягивая бокал.

Через двадцать минут мы были на сцене. Пузырьки шампанского сделали своё коварное дело и чувствовали мы себя на подъёме. В таком состоянии самое время творить - никакого страха сцены и все творческие задатки прут из всех фибр души.

Полковник подошёл к микрофону.

– Товарищи офицеры, уважаемые гости! Прошу прощения, что отвлекаю вас от празднования Нового года. Но мне хотелось бы в этот замечательный вечер вспомнить тех, кому мы обязаны нашим сегодняшним благополучием и самой жизнью. Ровно тридцать лет назад в такой же Новогодний вечер погибла вся моя группа батальонной разведки. Я чудом выжил. Меня подобрала сестричка уже на нейтральной полосе, без сознания. Но речь не обо мне. Я всегда в этот вечер вспоминаю моих ребят. Я обязан им жизнью. Мы все им обязаны. Извините, я волнуюсь, да и никогда не был мастером речей. Сегодня круглая дата их гибели и я прошу почтить их память минутой молчания.

Закончив свою сбивчивую речь, полковник склонил седую голову. Весь зал молча поднялся. Среди праздничного убранства зала стоящая молча толпа людей производила почти жуткое впечатление, как что-то инородное. Да, не должно быть праздников со слезами на глазах. А их не становится меньше. И сколько будет ещё. Эти люди думают, что самое страшное в их жизни и в жизни их страны уже было. Но они ошибаются...

– Спасибо.
– полковник поднял голову.
– Я попросил наших замечательных музыкантов исполнить любимую песню разведчиков, которую мы пели на фронте и за линией фронта тоже.

Полковник повернулся к нам и кивнул головой.

Я взял у Виталия гитару и вышел вперёд.

Слишком много света.

Для такой песни нужен полумрак. Я посмотрел в окно, за которым, я знал, сидел Антон. Он не подвёл. Свет в зале полностью погас, остались гореть только огни на ёлке и одинокий луч прожектора упал на гитару, оставив в тени моё лицо. Идеальное оформление.

Вьётся в тесной печурке огонь,

На поленьях смола как слеза.

Начал я негромко под гитарный перебор.

И поёт мне в землянке гармонь,

Про улыбку твою и глаза.

Я пел и перед моим мысленным взором проплывали картины войны . Сначала Великой отечественной, потом афганской, Карабах, Приднестровье, Первая чеченская, Вторая, Абхазия, Грузия, Украина...

Господи, когда же кончиться этот кровавый марафон?! Когда же насытится Молох войны? Когда уже, наконец люди хоть немного начнут соответствовать высокому званию Человек? Или этого не будет никогда? Да, человек так и остался по сути зверем - диким и необузданным. В своей мании разрушать всё вокруг он, в конце концов истребил и самоё себя.

До тебя мне дойти нелегко,

А до смерти - четыре шага...

Я вдруг совсем по иному понял эти строки. Да, до смерти осталось пройти совсем немного. Всем нам...

Последний звук гитарной струны затих в абсолютно безмолвном зале.

Куда-то подевалось праздничное настроение. Не переборщили мы с полковником: он со своей просьбой, а я - с исполнением? Сколько раз я слышал такие вот призывы почтить память, минуты молчания после которых тут же продолжалось бурное веселье. Но сегодня что-то уж слишком...

Я поднял глаза. Зал продолжал стоять. Они и не садились, что ли? Я совсем отключился от действительности.

И вдруг гром аплодисментов! Сразу же включился полный свет. Люди продолжали стоя аплодировать. Я с удивлением оглянулся на ребят. Абсолютно обалдевший вид у всех. Виталий очнулся первым и захлопал в ладоши. Ничего себе, такого что-то не припомню. Как-то мы привыкли обходится без этого. Чаще можно услышать критику.

Я обернулся к залу и поклонился. Этого мы тоже никогда не делали, но как-то же надо ответить на эти аплодисменты.