Ветлуга поёт о вечном

Не готовился к ней, и не смог одолеть

Страха жизнь потерять ради чести своей.

И хоть жил он царём, всё же умер как раб.

Полководцы его, и солдаты его

Честь свою берегли, ради веры своей

Жизнь отдали свою. Он же предал всех их.

Вот об этом теперь мы подумать должны.

И рожденье, и жизнь человеку даны,

Чтобы к смерти своей он достойно пришёл,

И достойно бы принял последний удел.

– Мудр и ты, брат Макарий, – Варнава сказал. –

А теперь воздадим мы молитву Творцу,

И пусть будет всё так, как положено быть.

Нам же – стойко сносить да Творца восхвалять. –

Встали в яме они на колени тогда

И творили молитвы, и силы свои

Укрепляли молитвой и духом своим.

И окончив молиться, они улеглись,

Чтобы сил не расходовать и отдохнуть.

Долго, молча, лежали. Никто говорить

Не хотел. Только слушали пение птиц.

Вдруг какие-то мелкие камешки к ним

Полетели на дно. Тихон поднял один,

Посмотрел, удивился:

– Глядите, друзья,

Кто-то кинул орехов. Не сторож ли наш

Жалость к нам проявил? Вот, берите… –

Они разделили орешки и съели скорей,

Да наверх посмотрели, хотели сказать

Благодарность тому, кто решил укрепить

Их в насильном посте. Вдруг над ямой, вверху,

Видят белку. И та снова бросила им

Три орешка лесных. И пропала опять.

– Вот так чудо! – Варнава сказал. – Ну и ну! –

Я-то думал, что стражник до нас снизошёл.

Оказалось, что белка нам носит еду!

– Я не верю глазам. Как же то может быть? –

Проронил тут Макарий. – Не чудо ли тут!

– А орешки-то сладкие, – Тихон сказал. –

Друг наш, белочка, милая, скинь нам ещё.

Где ты спряталась? Выгляни. Где же ты там? –

Вдруг опять показался пушистый комок

Возле ямы, и снова слетели на дно

Три орешка лесных, а затем три грибка

Прошлогодних, сухих. И комочек исчез,

Только хвостик пушистый мелькнул наверху.

8. Борьба за жизнь Бакмата

Время тихо текло над Ветлугой рекой,

Волны тихо неспешно катились на юг.

Им была безразлична минутная жизнь;

Было им всё равно, что творится вокруг.

А у тихого берега возле куста

Старой вербы лежал полумёртвый Бакмат.

И хотя без сознания был он, ему

Важен был каждый миг, продлевающий жизнь.

Верный конь его рядом на страже стоял,

Опустив скорбно голову; гривой своей

Щекотал он хозяину нежно лицо,

Но не двигался тот, и почти не дышал.

Вышла к берегу Овда, колдунья лесов,

Трёх волчиц и волчонка она привела,

Чтобы тело Бакмата забрали они,

Чтоб душою его ей самой овладеть.

Конь учуял волков. Захрапел он, заржал;

Стал он землю копытами сильными бить.

Окружили волчицы Бакмата, хотят

Подобраться поближе, схватить, разорвать

И насытиться кровью и мясом его,

И насытить волчонка, который стоял

Чуть поодаль, пугаясь жестоких копыт.

Только конь от хозяина не отступал

Ни на шаг, на волчиц он кидался, хрипя,

Бил копытом. Одной он попал по хребту;

Отлетела она, заскулила, и встать

Не могла уже, болью сковало её.

Попыталась тогда и колдунья сама

Успокоить коня; подошла и клюкой

Замахала у морды его вороной:

– Чу! Проклятый, остынь! А не то превращу

В мухомор придорожный, в трухлявый пенёк! –

Конь ведёт черным глазом, встаёт на дыбы,

Словно хочет взлететь, унестись в небеса

И хозяина с грешной земли унести.

– Чу! Проклятый! – Тут крикнула Овда. – А ну!!! –

И хотела клюкою ударить коня.

Тот попятился, снова вскочил на дыбы,

Да копытом и выбил у Овды клюку.

А потом он на ноги передние встал,

И копытами задними резко брыкнул

Да волчицу другую подальше отшиб,

Что хотела уж было Бакмата схватить

За сапог и увлечь. Овда ахнула тут:

– Ах ты мерзость! – и руку она подняла,

Чтоб заклятием страшным коня умертвить.

Только видит: рука у неё расцвела

Луговыми цветами, и вьётся над ней

Стоя бабочек мелких. Она в тот же миг

Поняла, в чём причина. Назад отошла,

Да клюку подняла. Лишь схватила клюку,

Вмиг исчезли и бабочек рой, и цветы.

Обернулась колдунья: стоит у реки

Вещий Дед, а на посохе сокол сидит.

– Что мешаешь, старик?! Ты же знаешь и сам,

Что марийскую душу могу я забрать,

Чтобы сила её мне защитой была,

И чтоб наши леса охраняла она… –

Вещий Дед отвечал ведьме Овде тогда:

– Много гибнет марийцев на нашей земле,

Поищи себе душу другую. – На то

Отвечала колдунья, тряся головой:

– Я за этой душой наблюдала давно.

Сильный дух у него, и душа – стоит трёх.

Не мешай мне, старик! Знаешь ты: я – сильней! –

Вещий Дед отвечал ведьме Овде тогда:

– Ты сильней, я не спорю. Да только душа

То не наша уже: от марийских богов

Отвернулась она. Ты не можешь забрать,

Если сам Кугу Юмо, верховный наш бог,

Отпустил эту душу. В одном своём сне

Видел я, что Бакмат не сегодня умрёт.

Он теперь под охраной не наших богов,

Хоть и сам он об этом не знает ещё.

Так что диких волчиц от него отгони

И ступай себе в лес. Пусть хранит он тебя.

– То-то я удивилась, что конь, словно бес,

Защищает его, не боясь ни волчиц,

Ни меня. Вот в чём дело. Когда б подошла

Я поближе, сама бы учуяла дух,

Отступивший от наших марийских богов… –