Везучий, подонок!..

Потакая неумолимым соблазнам, Общий Кот воровал нарезку по графе товароведа «мясные/рыбные деликатесы, салаты и холодные закуски», но рыбу целиком, сардельки, мясо и колбасу не утаскивал. Забудешься, наваляют, подсказывал кошачий инстинкт. От диетического корма из магазина аристократ помойки с презрением отворачивался.

Соседи повздыхали, скрывая нежданную радость, и на прочие причуды Общего Кота махнули рукой: пусть живёт.

На десерт бродяга-кот благорасположен был слопать порцию свежего творога со сметаной. А осетрину второй свежести, граждане, говорил Общий Кот, выразительно покручивая хвостом, верните товароведам! Между прочим, я бы повесил этот лозунг прямо на кассе, думал Субботин. Манную кашу на молоке Общий Кот признавал лишь изредка, как некий компромисс с житейскими тяготами, но в строгом исполнении, без комочков. Однажды Милица прозевала убавить газ под ковшиком с манкой, зависнув на телефоне, и каша чуточку пригорела. Старушка была подвергнута кошачьему остракизму – он так смотрел на меня! Я до сих пор жёстко фраппирована, всхлипывала старушка.

На полном серьёзе певица уверяла соседей, что Кот шипел и ругался матом, плевал комочками каши и клялся, что он при ней на кухню ни ногой. Михеев верил, Субботин только посмеивался: болтай, кошара, что хочешь – куда деваться с подводной лодки? Когда Общий Кот оставался без надзора, мог поиграть лениво с растрёпанным рыжим бантом, забытым внучкой одной из подружек оперной дивы. В момент кошачьей игры старушки, толкаясь локтями, толпились за дверью на кухню, хихикали в кулачок и подглядывали, как гимназистки в банкетный зал. В период отопления Кот грелся на подоконнике.

Игнорируя возгласы типа «невозможно кухню проветрить!», он провожал городских прохожих задумчивым взглядом лодыря.

Шерсть у Кота была расцветки «безумный калейдоскоп». Шалава мамочка, дружище. Родила вас в лужу с разноцветными чернилами, язвил несносный Михеев. Не шалава, а мать всех грехов, вступала в дискуссию Милица Львовна. Субботин соглашался с обоими: почему бы, собственно, шалаве не стать матерью всех грехов? Припоминаете, как очень скорбная по части социальной ответственности девушка Мария из Магдалы стала христианской святой? Что, безнравственно смотрится? Пусть тот, кто сам без греха, начистит мне кастрюлю картошки, резюмировал Вилька, лишая соседей дискуссионной инициативы.

Общий Кот, как и положено венценосной особе, имел в квартире целых три прозвища. Милица звала его Обормотом, это было весьма близко к тексту. Субботин призывал Бартоломью: кот жмурил рыжие веки, но шёл на зов – похоже, из любопытства. Михеев кликал котика Мамыкой. Общий Кот, накормленный и обласканный, любил поплакаться в жилетку Михеичу, начиная монолог решительным «мам-мы». Егорыч уверял, что Мамыка, тёртый калач, в часы раздумий выкрикивал: «Хам-мы!» и виртуозно матерился, подобно маляру, случайно опрокинувшему на себя ведёрко с белилами.

– Да вы ешьте, ешьте! Пирожки с капустой, на сливочном масле, – приговаривала Милица Львовна. – Вам печь-то некогда, Виля, а домашнего хочется.

– Ой, как хочется! – вздохнул Субботин. Он в поездах всегда почти что глаз не смыкал. – Я вот сегодня хачапури…

И сразу осёкся под тяжёлым, угрюмым взглядом Кота. Совсем обедать разучились, сказал Субботину этот взгляд.

– Милица Львовна, простите великодушно, – озвучил Вилька немую просьбу Кота. – Не найдётся ли у вас пары кусочков колбаски? Лучше варёной. И без жира.

Кот одобрительно кивнул и выжидающе уставился на старушку.

– Сейчас посмотрю. Как не быть, вот она!

Обед состоялся. Соседи праздновали победу. Блаженно улыбаясь, Милица раскуривала чёрную пахитоску. Вилька давно не курил и уж тем более не позволял никому из пришлых. Было и без этого неуютно.

Коммуналки, как всем хорошо известно, бывают только двух типов: плохие либо очень плохие. Здешняя была до ремонта скверной, держалась на природном гуманизме соседей. В огромной квартире неизменно пахло мочой, войной с тараканами и вчерашним супом, пролитым на плиту. Меблировка субботинской комнаты, вымощенной классическим дубовым паркетом, обставлена была крайне просто, в стиле военного коммунизма:

– красивый камин в углу, о нём мы уже рассказывали, два разномастных стула, давно не модный стол-книжка, плоский телевизор, висевший на стенке с облупленными обоями, плюс исцарапанный котом книжный шкаф из карельской берёзы, вызывавший в памяти, по странной аналогии, трагические судьбы русской интеллигенции;

– прикроватная тумбочка, поверхность которой завалена сточенными карандашами, пустыми шариковыми ручками, механическим будильником, звонившим порой некстати, подвирающим калькулятором, старыми кроссвордами, разрозненными записями и парочкой растрёпанных детективов в мягких обложках;

– мягчайшая софа без спинок, старое кожаное кресло коньячного цвета в стиле «липовый чиппендейл», брошенное при переезде и ставшее лёгкой добычей.

Берёзовый книжный шкаф, со всех сторон изодранный Общим Котом – вероятно, из ненависти к пустой трате времени – служил заодно сервантом, храня бокалы и безделушки. Но вот чего не знали соседи, да и никто другой: в нижней полке шкафа был оборудован тайник, где хранились скромные накопления, важные документы, а также Лялькин злополучный компьютер. Вздохнув, Субботин выключил ноут и вновь убрал его со стола. Пора возвращаться в офис.

Глава 4-я. Вылазка.

Среда, 23 марта 2008 г., 14.40.

Ни новостей больше, ни предчувствий. Обретя душевное спокойствие, риэлтор собрался выйти, когда из соседней комнаты донёсся стук молотка.

– Михеич! – воззвал Субботин. – Ты что, ещё дома?

– Почти уехал, – ответил голос за стенкой.

– Зайди сегодня на ужин. У меня от поездки немного денег осталось. Будем пить хорошую водку. И закусывать блинами с икрой. Вот, кстати: есть у тебя икра? Возьми с собой, зайдёшь без стука.

– Икры полно, трехлитровая банка. Правда, кабачковая. Хорош трепаться, Билли, шериф здесь чуточку занят.

– Строчишь мемуары? Броня крепка, но башня вся помята?

– Лампу чиню. Абажур надо сменить, – кротко отозвался Михеев.

– А как там в общем и целом? – не унимался Вилька, хлопая себя по карманам. Нет, ключики придётся заказывать. Ан, вот они! На буфете. Не иначе, сами пришли… за стенкой прозвучал скупой ответ:

– Всё в ажуре, голова в абажуре… вот только сменщик подводит.

– Какие проблемы?! Натрави на него ремзону!

– Пошёл ты, Билли… знаешь, куда?

– Знаю. Уже иду.

Субботин ожидал стажёра не раньше пяти, но тот сам себя пригласил к половине третьего. Презрев условности, Рогачёв до приезда шефа вовсю обживался в офисе агентства «Антигуа». Нагрянув, как коршун, Гена, опытный столичный сердцеед, сразу же завладел вниманием обитательниц субботинского сераля. Нина, Марина и Катя, разновозрастные, но обаятельные, тормошили юношу, наперебой расспрашивали и хохотали.