Видессос осажден

Никакой гул предвкушения не пробежал по собравшимся видессианским сановникам, когда посол появился в дверях. Напротив: придворные замерли и замолчали. Они смотрели прямо перед собой. Нет - их головы были направлены прямо вперед. Но все их взгляды скользнули к маленькой, стройной фигурке, силуэтом вырисовывающейся на фоне холодного зимнего солнца снаружи.

Посол скользнул к Маниакесу, двигаясь почти так же плавно - нет, чудо: двигаясь так же плавно - как Камеас. В положенном месте перед троном он пал ниц. Пока он лежал, прижавшись лбом к полированному мрамору, трон с визгом поднялся, пока не оказался на несколько футов выше от земли, чем был до этого. Эффект иногда сильно впечатлял посольства из числа варваров. Маниакес не ожидал, что макуранцы будут в благоговейном страхе, но обычай есть обычай.

Со своей новой высоты Автократор сказал: "Поднимайся".

"Я повинуюсь", - сказал посланник Абиварда, поднимаясь на ноги одним плавным движением. Его лицо было безбородым и прекрасным, как у женщины. Когда он заговорил на хорошем видессианском, его голос звучал как серебряные колокольчики. Должно быть, его кастрировали в раннем детстве, потому что он никогда не трескался и не менялся.

"Назови себя", - сказал Маниакес, продолжая ритуал, хотя посол уже был представлен ему наедине.

"Ваше величество, меня зовут Елииф", - ответил прекрасный евнух. "Я пришел объявить Маниакесу Автократору, его брату по могуществу, о восшествии на престол Абиварда, царя царей, да продлятся его годы и увеличится его царство: божественного, доброго, мирного, которому Бог даровал великое состояние и великую империю, гиганта из гигантов, созданного по образу и подобию Бога".

"Мы, Маниакес, автократор видессиан, наместник Фоса на земле, с радостью и надеждой приветствуем восшествие на престол Абиварда, Царя царей, нашего брата", - сказал Маниакес, даруя Абиварду признание, которое Шарбараз, утверждавший, что макуранский Бог был создан по его образу, последовательно отказывался даровать ему. "Долгих лет жизни Абиварду, царю царей".

"Долгих лет жизни Абиварду, царю царей!" - эхом повторили собравшиеся придворные.

"Ваше величество, вы милостивы, даровав Абиварду, Царю Царей, дарование вашего сияющего лика", - сказал Елииф. Каким бы прекрасным и хорошо поставленным ни был его голос, в нем не было особой теплоты. Он говорил не с невозмутимостью Камеаса, а с тем, что показалось Маниакесу хорошо скрытой горечью. Он, конечно, был евнухом, что, безусловно, давало право любому мужчине - или получеловеку - быть ожесточенным. И черты его лица, какими бы красивыми они ни были, обладали холодным совершенством скульптуры, а не теплотой плоти.

"Да будем мы жить в мире, Абивард, царь царей, и я." Это тоже было частью ритуала, но Маниакес произнес эти слова с большой искренностью. И Видессос, и Макуран нуждались в мире. Он смел надеяться, что они смогут найти какое-то небольшое пространство в нем.

Абивард, царь царей, подумал он. Человек, который был или мог быть его другом, воин, наживший такого смертельного врага, а теперь правитель, который в конце концов решил править от своего имени, а не от имени своего племянника, сына его сестры от Шарбараза.

Это вызвало в памяти другой вопрос: "Что случилось с Шарбаразом, бывшим Царем Царей, уважаемый господин?" - спросил Автократор, дав Елиифу титул, который должен был иметь высокопоставленный евнух в Видессосе.

"Ваше величество, сейчас его судит Бог, а не смертные", - ответил Елииф. "Незадолго до того, как я отправился в этот город, его преемнику отсекли голову от тела". Было ли это сожалением? Елииф, по-видимому, находился при дворе на протяжении всего правления Шарбараза. Как бы мало пользы ни было большинству макуранцев от Шарбараза в конце, ему, возможно, было жаль видеть, что его правитель свергнут.

Что ж, подумал Маниакес, это не моя забота. Вслух он сказал: "У меня есть для тебя подарки, которые ты можешь отнести Абиварду, царю царей, по возвращении в Макуран". Это тоже было ритуалом.

Но затем дела в Макуране стали беспокоить Маниакеса, поскольку Елииф нарушил ритуал, снова пав ниц. "Ваше величество, да будет вам угодно, я не могу вернуться в Макуран, за исключением того, что моя голова ответит за это, как ответила за него голова Шарбараза", - сказал прекрасный евнух. "Абивард, царь царей, послал меня сюда не только как посольство, но и как изгнанника". Он вздохнул, ледяной звук. "Он был по-своему милосерден, поскольку в его власти было убить меня на месте".

"Я не убью тебя на месте", - пообещал Маниакес. "Я уверен, что смогу многое узнать от тебя о Макуране". Я выжму из тебя все досуха, вот что он имел в виду. Елииф кивнул, чтобы показать, что он понял и согласился - не то чтобы у него был большой выбор. Маниакес продолжал: "На данный момент, уважаемый господин, ты можешь считать себя зачисленным в число дворцовых евнухов".

"Ваше величество, вы милостивы к изгнаннику", - сказал Елииф. "Уверяю вас, мне будет что сказать обо всех, кого я знаю".

"Я уверен, что ты это сделаешь", - сказал Маниакес. "Я уверен, что ты это сделаешь". Предательство было той монетой, за которую прекрасный евнух купил бы себе радушный прием в городе Видессе. Абивард, должно быть, знал об этом и все равно сослал его, что было ... интересно. И Елифу не нужно было объяснять это ему. Маниакес изучал прозрачные темные глаза, элегантные скулы, скульптурную линию подбородка. Хотя сам был мужчиной только для женщин, он распознал опасность в этой красоте. Да, Елииф должен был знать о предательстве. И, конечно, кто-то в первые дни жизни Елиифа отдал его на кастрацию. Что может быть хуже предательства, чем это?

Автократор склонил голову, показывая, что аудиенция окончена. Елииф пал ниц, поднялся и попятился от трона, пока не смог повернуться, не выказывая неуважения. Огромное количество глаз провожало его, когда он выходил из Большого зала суда.

"Да", - сказал Елииф, - "Конечно, леди Динак была в ярости, когда Абивард предпочел править как царь царей, а не как регент при Перозе, ее сыне от Шарбараза. До этого она была в ярости на него за то, что он сверг Шарбараза как раз тогда, когда она, наконец, обрела влияние на тогдашнего Царя Царей, родив сына. До этого она была в ярости на Шарбараза за то, что он не оказал на нее того влияния, которое она считала должным как главная жена." Евнух отпил вина и кивнул сначала Маниакесу, а затем секретарю, который записывал его слова для дальнейшего изучения.

"А что с Шарбаразом?" Спросил Маниакес. "Как он воспринял это, когда узнал, что Абивард выступает против него?"

"Он ревел, как бык". Губы Елиифа презрительно скривились. "И, подобно быку, он бушевал то так, то этак, не зная и не заботясь о том, как ему лучше всего противостоять нависшей над ним угрозе, пока он мог реветь и бить копытом по земле".

С тихим скрежетом перо секретаря пробежало по вощеной поверхности его трехлистной деревянной таблички. Маниакес медленно кивнул. Он надеялся, что Елииф воспримет это как согласие и понимание. Оба были там, но было и что-то еще, что-то, что росло с каждым его разговором с прекрасным евнухом: настороженность. Следующее лестное слово, сказанное Елиифом о ком-либо при макуранском дворе, было бы первым. Что было в некотором смысле хуже, так это то, что евнух, казалось, не замечал, что он небрежно расправлялся со всеми, кого упоминал. Его взгляд был настолько желчным, что Маниакесу было трудно решить, насколько он мог на него положиться.