Вихрь переправ: 3. С собой проститься придётся

Юна Дивия хоть и слушала внимательно всё, что доносил до их маленькой аудитории Матфей, не могла оторвать взгляда от окружающего вокруг пейзажа, быстротечно погружавшегося в ночь. Тени, отбрасываемые людьми и прислужниками, а также причудливой холмистой «растительностью», разрастаясь до бесконечности, срастались друг с другом, простирая сумрачную монотонность. Особенно девушку заворожили горки: гигантские муравейники из застывшей лавы, ульи диких пчёл, застывшие кораллы – она видела чудеса в скоплении холмистого андезита. А как поглощаемые ночью краски под ногами напоследок пронзительно вспыхнули огненной охрой! Останься она в Горницах – ни за что ей не видать такого волшебства воочию, хоть сердце и истосковалось по отчему дому. Самая маленькая из их дружеского круга, наверное, единственная не смутилась от упоминания очевидной опасности, усмотрев в ней очередной этап чего-то нового, что прочитав в сотнях книг, увидеть можно лишь самому.

– Выскочка. Крух! – на замечание последовал язвительный ответ Гамаюна.

– Погоди, Фей, – окликнула всеслуха Юна; она оказалась вдруг близко, да так, что в стремительно остывающем воздухе тепло её тела ощущалось неимоверно остро – будто она простирала вокруг себя незримый шлейф жизнетворной энергии. – Зачем мы идем к этим людям, если это так опасно?

– Ну… им может быть что-то известно о таких как я, – запнувшись, выговорил он.

Ему живо вспомнилось признание подруги, невольно подслушанное в доме Миры, и сердцебиение тут же участилось, а кровь прилила к лицу – хорошо, что солнце почти скрылось, а розовато-жёлтый его хвост не способен уже был в полной мере выдать полную гамму красок, и румянец в том числе. Но глубоко внутри раздался злорадный и торжествующий смех.

«Значит, эта крошка тебе дорога, копия. Что ж, теперь и я знаю лазейку. И рычаг давления».

Нет. Он хотел прокричать вслух, но вовремя спохватился: никто не должен узнать, иначе… А что будет иначе? Матфей и сам не смог дать ответ.

– Погоди, эти каннибалы, – Эрик обратился к Лукерье Баранке, в лице которой он видел большего знатока, нежели чей-то ворон, – они могут быть приверженцами праведников или вурдалаков? Не хотелось бы сразу весь букет сюрпризов получить.

– Нет, исключено, – без тени улыбки на шутейный тон юноши ответила Лука. – Они держатся нейтралитета: не выбирай ничью сторону, если дорожись свободой. Но традиции чтят.

– Ну хоть одной проблемой меньше, – делано громко выдохнул Эрик.

– Ничего себе! Легче ему стало, что каннибалы не праведники или упыри! – возмущённо заверещал Рарог. – От этого они не стали меньше каннибалами. Да и саламандр, я уверен, этот кровожадный народец стороной не обойдёт. Это ворону с филином хорошо – они улететь могут в любой удобный момент, а мы с кошками угодим в котёл с похлёбкой.

– Как будто я оставлю союзника на тебя, – презрительно изрёк Гамаюн. – Да ты и себя защитить не можешь.

Если бы Матфей вовремя не встрял в этот «чудесный» диалог, то все присутствующие вполне могли стать свидетелями занимательной дуэли, на которую подбивал «выскочку-зазнайку» ящер, обещая с головы до лап заплевать оппонента ядом.

– Ребят, всё, конечно, замечательно, мы ещё живы и целы, и всё такое, но фонарик-то у нас по-прежнему один, – напомнила Юна Дивия, когда последний закатный лизун над линией горизонта вылинял и сровнялся с кобальтовым небом. – Как мы отыщем этот народ, если я уже с трудом различаю то, что у меня под ногами? А из-за определённых особенностей местного ландшафта, наше передвижение в темноте значительно осложняется.

– Можно отправить птиц, – предложила Лука, – обращаясь ко всем и ни к кому сразу. Темнота, мягко заполнившая собою округу, вернула девушке смелость и былую выдержку. – Пусть ворон и филин полетят в разные стороны, они скорее отыщут то, что нужно нам.

– Хорошая идея, Луя, – похвалил её Матфей, – но думаю, что мой ворон никуда не полетит. Его пора деяний – дневная, пожалуй, только и останется, что попросить Элигоса. Думаю, тебе он не откажет.

Польщённая доверием, Лука тут же подозвала филина, тот послушно заковылял к ней, а когда она, не ожидая ответа, попросила его исследовать окрестность, тот тут же прокричал нечто пронзительно-жуткое и поднялся на крыло. Сделав два низких захода, птица набрала скорость и поднялась выше. Крупное тело Элигоса стремительно уменьшалось, вскоре став тёмной точкой, которая пропала из поля зрения глаз.

– Он не связан договором. Может не вернуться, – почему-то произнёс мрачным тоном Виктор Сухманов.

– Нет, он вернётся, – заверил скорее Луцию, чем остальных Матфей. – Он поклялся своим родом, что отыщет киранлалов и вернётся назад. К тебе, Лука.

– Ко мне, – тихо повторила она и вздрогнула.

– Я бы не уповал на верность этой птицы, – непривычно резко высказался Виктор; его голос походил на натянутую до предела тетиву: того и гляди – порвётся. – Он служил праведнику, и кто знает, может, до сих пор хранит верность серому братству. Вам, разве не показалось странным, что этот переправщик ни с того ни с сего вдруг увязался за нами по доброй воле? Мне это даже подозрительно. К тому же, раз можно подкупить галку, то почему бы Низложенному филину не продаться? Да и где гарантии, что он остался без союзника и правду ли о себе говорит?

Матфей, терпеливо слушавший тираду друга, всё же решил остудить того:

– Так что же ты не отослал Элигоса сразу, как только мы переправились, Вик?

– Я хотел предложить, – в твёрдой речи товарища пробежала рябь смущения, – но девчонки так умилялись. Но я бы не взял его с нами, как… как кое-кого.

Прямой намёк больно хлестнул Лукерью. Она готовилась, что ей придётся ещё немало вынести предубеждений, впрочем, заслуженных, но неприкрытая враждебная резкость от человека, которого она считала до недавних пор наиболее расположенным к ней, болезненно сдавила горло.

– Вик, – предостерёг юношу звонкий и боевой по настрою голосок Юны.

Тот смолчал. Хорошо, что темень сгущалась так быстро, что просматривались лишь контуры друзей – иначе бы всем стало видно, как судорога боли исказила лицо Виктора Сухманова, как стиснулись до белизны его уста, а руки сжались в крепкие кулаки. Но всё, что они различали – его прямой и горделивый силуэт.

Время застыло в липкой ночной плёнке, прибравшей себе всё, что простиралось во все концы света. Докучливый запах серы пробивался под ворота свитеров и кофт, которыми ребята тщетно защищали лица, намертво прилипая к нёбу. Зато на синевато-чёрном поднебесье постепенно просыпались серебристые звёзды, образуя знакомые и неизвестные созвездия. Когда их вдоволь обозначилось на тёмном бархате небес, наконец, соизволила показаться и сама луна. Круглая, без изъяна, матово-золотая монета.

– Эбе, – с восторгом прошептала Юна, вспомнив одну из Вирийских сказок в книжке ворона.

Ей тут же стало интересна одна мысль, вдруг взбредшая ей в голову из ниоткуда: интересно, как бы описал луну Эрик? У него она вышла бы как яичный блин с припёком в жёлто-оливковом соусе. Несомненно, именно так! Но спрашивать она постеснялась – уж больно момент неподходящий, да и они – далеко не герои какого-то там романа из её книжного шкафа.

Подул ветер, не сильный, но обжигающе ледяной. Тут все принялись кутаться в одежду как могли, у кого имелись капюшоны на куртках, тут же накинули на головы. Хуже всех пришлось Луции: при ней имелся легкий плащ, и кофта под ним едва помогала удерживать телу тепло. Девушку затрясло от озноба. К ней тут же приблизилась Юна и, не дожидаясь разрешения, прижалась сбоку, обхватив руками за плечо. Этот трогательный контакт ослабил напряжение в сжатых до предела мышцах Луки, и та ощутила, как от маленькой и до недавних пор презираемой ею девчонки к ней, Лукерье, потекло спасительное тепло.

Дышать стало легче, ветер заметно разбавил пахучее «амбре» серы, облегчив незадачливой компании время ожидания.

У кошек ночное видение, в отличие от людей, идеально, и именно коты-прислужники первыми различили среди звёзд быстро движущуюся в их сторону чёрную точку.

– Похоже, переправщик возвращается, – доложил союзнику Лиандр равнодушным с незначительной долей небрежения голосом. Коты никогда не признают полезными сов, пусть даже те и ночные странники, рассекающие подлунье. А уж ровней и подавно.