Виктор Вавич (Книга 3)

Три звонка. Вот они ударили - внутри стукнули, никогда так звука не слышал - как удар изнутри. Знал уж, не слышал, что поезд свистнул. Тронулся. Санька совсем сжался там внутри, сощурил глаза и замер. А тот, другой человек остался будто совсем пустым и один.

Пошел на площадку. Офицер курил в проходе. С площадки еще раз взглянул: да, стоит. Через десять с половиной минут мостик - осталось восемь с половиной. Фонари реяли в окне, и что за места - как чужие. Поезд шел полным ходом. Надо переложить браунинг из брюк в пальто. Осталось - и на часах, как и в уме, - ровно столько же, будто в голове часы, и стрелка стукает секунды в черепе. У молодого человека дыхание стало, и в тот же миг:

Гуррах! гуррах!
– мостик.

И рука дернула ручку крана и не чуяла, как рвался шпагат. Зашумело, завизжало под низом. Осаживало поезд. Надо в коридор. Офицер шагает к той площадке. Выскакивают из купе.

– Что такое? Что?

Уж много народу в коридоре. Надо к офицеру. Фу, дыхания мало. Ну, все равно, все взволнованы, дама в дверях купе, девочку схватила за руки. Почему-то все к той площадке - проводник вон проталкивается к этой, где кран. Успеть можно. И уж на площадке и уж быстро, молнией, рука толкнула ручку крана на место, стоя, как была. Уже толпа на площадке. Трудно выбиться туда, к офицеру. Поезд стоит, кажется.

– Господа? Пропустите, не толпитесь в тамбуре, - и проводник с фонарем над головами тискается к дверям.

И вдруг окрик, резкий, оттуда, снаружи, из темноты. И все равно слышен за говором и через дверь - командный:

– Не выходить никому. Стрелять будем. За сопротивление взорвем поезд!

И сразу все смолкли на площадке. И слышны крики за дверью, там на воле голоса:

– Пятый сюда!

И вдруг крик возник в коридоре.

– Да что за сволочь! Непременно буду стрелять!

Санька рванулся в коридор.

Офицер колотил ногой в дверь купе. Две дамы хватали его за руки.

– Умоляю! Они взорвут! У меня ребенок!
– И девочкин крик поверх голосов. Какой-то мужчина кричит:

– Вы не один, вы не имеете права! Не отпирайте, не отпирайте купе.

Уже плотная толпа сперла офицера. Офицер, красный, кричит, ревет:

– Проводник! Проводник!

"Не пустят, не пустят проводника, и все равно там защелка".

– Шинель мою подайте!
– офицер локтями расталкивает пассажиров.

– У него револьвер в шинели, - кричит кто-то впереди Саньки.
– Вы никакого права...

Нет проводника, не идет. Санька прошел на площадку. Проводника не было. И от дверей все отсунулись.

– О! Слыхали - два выстрела, - шепотом сказал пассажир возле Саньки и осторожно приподнял палец.
– Господа, - громче сказал уже, - лучше сядем по своим местам.

Санька прошел в свое купе. Дама прижимала девочку, бледная, жала ее изо всех сил.

– Они будут ходить по вагонам. Ничего, ничего, золотце мое, они нас не тронут, они не трогают девочек, солнышко мое.

– Нет, нет, не будут, - вдруг заговорил Санька, он гладил спину девочки, - не будут, милая.

– Вот и дядя говорит - дядя не даст девочку. Девочка всхлипывала и вздергивала плечами.

– Не дам, не дам, - и Санька боялся дальше говорить, голос сбивался, рвался, подпрыгивал, еще пустить себя прятаться за эту девочку, и тогда все, все лопнет. Санька слушал, существом ловил звуки снаружи.

Рядом с дверью толпились мужчины, и кто-то повторил хрипло:

– Мы вам не позволим... не позволим. Пожалуйста, арестуйте... Потом, пожалуйста... Пожалуйста... Санька вышел в проход, к площадке. Прежний пассажир перегородил рукой.

– Не ходите, - шептал он с дрожью, - ей-богу, все может быть. В уборную? Кажется, занято.

Скорей, скорей! Санька боялся, что еще минута, полторы, и не выдержит, откроет дверь и ноги унесут вон, дальше, дальше.

– Ломают, ломают. Железо,- шептал пассажир.
– Дайте папироску, не знаю, не знаю, где свои дел. Ух!
– перевел дух пассажир.

Вдруг Санька услыхал тонкий свист - долгий и потом отрывисто. И в вагоне погас свет.

"Уходят! Как, как теперь?" - Санька ходил на ощупь по кусочку коридора, от офицера до пожилого пассажира - он прошел одиннадцать раз.

– Да я в уборную!
– и Санька прошел мимо пожилого. Уборная была заперта. Санька вышел в тамбур.

– Псс! Псс!
– звал пассажир.- Не зажигайте спичек. Вы дальше от окна, - он кричал осиплым шепотом.

– А может, никого уж нет, - сказал Санька, проклятый голос становился как свой, прежний. Открыл наружную дверь. Он слышал, как завозил ногами вслед за ним пассажир. Санька спрыгнул со ступеньки. Темной стеной стоял поезд, и только впереди у паровоза краснела земля.

"Вот оно какое!" - Санька глядел, как молчал черный поезд в степи. Готово - и возврата нет. И вдруг страх ворвался сразу во все суставы. Саньку ноги дергали с места.

– А ведь в самом деле, черт его...
– Санька узнал голос офицера - он грузно прыгнул на насыпь.
– Вы здесь?

– Тише, - шептал Санька. Он слышал, как над ним в дверях вполголоса говорили:

– Я все равно не поеду, я пешком назад пойду, все равно черт знает что.

– Да тише! Христа ради.

Вдоль поезда двигался фонарь.

Санька видел, как в темноте офицер нагнулся, шагнул за буфера. Наверху хлопнули дверью. Санька отошел несколько шагов под откос. Стало видно, что идет проводник с фонарем.

– Фу! Мы думали, они!
– крикнул офицер.

– Мы думали - они!
– говорил Санька - пусть голос дрожит, у всех дрожит.

– Проводник!
– кричал офицер.

Пассажиры начали спрыгивать и сразу кучей голосов, охрипших, сбивчивых, хлынули на проводника. В других вагонах хлопали двери. Санька несколько секунд потолкался и сделал два больших шага в темноту. Он делал их легко по прелой траве и вот быстро, быстрее, и отдал ноги страху, и страх нес его по степи вдаль, все равно, дальше, дальше.

В два часа ночи Санька, уже в студенческой форме, тыкал ключом в парадную дверь, не попадал, пошатывался - очень кстати и шатает, как из кабака приплелся, - Санька оглядывал улицу, пока вертел ключом. Ночной сторож мирно шагал по пустой мостовой. Сторож поровнялся, взглянул, повернул назад.

– Что, дождя завтра не будет?
– спросил, не выдержал Санька. Сторож запрокинул голову:

– Не, не должно.

Санька пошатывался по-пьяному на пустой темной лестнице. Пошатывался и дома, один у себя в комнате. Он стал раздеваться, вдруг пошел без сапог в столовую, отпер тихонько буфет, нащупал графинчик. Рука прыгала, когда Санька пил из горлышка. Скорее, скорее. Он выпил все и не чуял водки, шло как вода. Санька лег, не снимая брюк. Потом вскочил. Вынул из брюк браунинг. Огляделся в полутьме. Подошел на цыпочках к шкафу, заложил руку с браунингом на шкаф, подержал секунду, снял. Оглядывал комнату. Сунул браунинг под подушку, разделся и лег. Он положил голову на подушку и вдруг ясно услышал тот самый тонкий, пронзительный свист. Он отдернул ухо от подушки. Кровать опять скрипнула.