Вилы надежды

Старушка зажгла лампу и подняла ее повыше, освещая содержимое кладовой. Пламя масляной лампады не смогло осветить весь подвал, но и части увиденного мне хватило, чтобы присвистнуть от удивления.

— Это ж сколько здесь добра? — выдохнула Рани.

— Надолго, — ответила Лукорья, еще выше поднимая светильник.

Мне такого великолепия еще ни разу не доводилось видеть. Копченные целиковые туши соседствовали с гроздьями сосисок и колбас. На уходящих в темноту рядах выстроились глиняные горшки и кувшины, на полках лежали головки сыра и завернутые в хост куски неизвестно чего. Над ними висели веники из трав, которые и дополняли тот дурманящий разум запах своими ароматами. Ближе всего ко входу висели диковинные розовые коренья, завитые в спираль.

— У меня сейчас обморок будет! — заявила девушка, — я из этого всего только кортут ем!

Она показала на корни.

— Так пища наша такая виланская — кортут на завтрак, кортут на обед, — печально заметила Лукорья.

— Что еще за кортут? — я потрогал корни. Высохшие, почти невесомые, под пальцами начинали крошится.

— Так им у нас почти все поля засеяны. Как из земли достанешь, можно сырой грызть, — Рани пояснила мне всю прелесть корневищ, — высохшие перемалывают, из этой муки лепешки пекут. А самый вкусный кортут — запеченный на углях. Он жирный такой и сладкий!

Понятно, передо мной висел источник дохода поместья и по совместительству основная пища простого народа.

— А копчения или колбасы, вам что, барин не дает?

— Раз в год, на вечерню Лимы. И то по маленькому кусочку, — вздохнула Рани. На девушку было страшно смотреть, вот-вот и действительно в обморок упадет.

— Значит, слушай мой первый барский указ — выдать сегодня в честь моего воцарения по палке колбасы и головке сыра. В каждое хозяйство…

— По миру пойдем, — всплеснула руками Лукорья.

— Сколько у нас всего семей?

— Дык за сотню!

— А душ?

— Дык за шестьсот!

— Ладно, тогда ограничимся сыром. Колбасу будем выдавать за особые заслуги, — я немного поумерил свои аппетиты, — найдется с кем снедь по домам раскидать?

— Товарищ Георгий, за сыром они сами прибегут.

— Не надо сами, нам здесь толпы голодных вилан ни к чему. Так, что у нас еще имеется? Мебель и прочая утварь меня не интересует. Давай посмотрим на то, что в оборот можно пустить.

— Ой мамочки! — вдруг схватила меня за руку Рани, — это что?

Из темноты на нас вышло странное существо. Маленький белесый дракончик с подрезанный правым крылом и серыми глазами, которые затянула мутная пленка. Существо втянуло воздух и потеряло к нам всякий интерес.

— Это еще кто такой?!

— Пещерный слепень. Мы держим их здесь, чтобы не дать расплодиться крулям, — Лукерья объяснила необходимость в дракончике.

— Ну да, крулей только допусти до съестного, все выжрут, — согласилась с ней Рани.

Следующая сокровищница находилась за небольшой дверью в личных покоях старого доллена. И спрятана она от чужих глаз самым прозаическим способом — за картиной! На ней был запечатлен сам барин, в стародавние времена, когда он был еще молод и красив. Восседал он на Булате и в руках держал острую сабельку. У всех мелких дворян, наверное, есть бзик на подобных батальных полотнах.

Картина отъехала в сторону, открыв нашему взору дверцу, больше подходящую размерами какому-нибудь гному, а не человеку.

— Открывайте, — отошла назад Лукорья.

— Что значит — открывайте? Все же ключи у тебя?

— Ты думаешь, что доллен доверял мне ключи от сокровищницы? Да он их собственному сыну не давал!

— Значит придется ломать? — дверь выглядела внушительно. Чуть ли не сплошная стальная плита. Мне вспомнился круглый крепыш, который пришел на собрание с молотом. Может его позвать?

— Зачем ломать, ключ у вас, — Лукорья меня успокоила.

— У нас?

— Вы же забрали пряжку с праха доллена? — подсматривала значит старушка за нашим сражением.

— Ну кажется забрали, — неуверенно ответила Рани, боясь признаться, что взяла в руки священный кобаж.

Лукорья указала на прямоугольную щель в двери.

— Сюда вставляй.

Нам повезло, что Валдар отказался от щедрого дара. Ломали бы мы сейчас стену или дверь выносили и времени бы на это у нас ушло вагон и маленькая тележка. Я достал пряжку и вставил ее в указанную Лукорьей щель. Раздался едва слышный щелчок и дверь приоткрылась. Я взялся за ручку и потянул — тяжелая собака! Интересно, как ее старик-то открывал?

Сокровищница была малехонькой. Два на два метра, не более. В углу стоял манекен, наряженный в порядный мундир, явно боевой. Награды на груди имелись, ленточка красная от плеча до пояса. Значит старый доллен повоевал в свое время. Большую часть комнатки занимал деревянный секретер с кучей мелких ящичков.

— И что тут где? — спросил я у Лукорьи.

— А знаю? Отродясь тут не была. Доллен в сокровищницу никого не пускал, хотя сам здесь сутками сиживал.

— Значит будем искать.

В большинстве ящиков хранилась всякая чушь. Старые от времени выцветшие письма, в которые я все-таки заглянул. Не в надежде найти там какие-нибудь тайны прошлых владельцев дола, а просто попробовать прочесть написанное. Грамоте я на фронте обучался, в окопах. Поэм написать не могу, но худо-бедно прочесть — запросто! Я водил пальцем по бумаге… и без толку! В итоге не встретил ни одной знакомой буквы!

— Это какой вообще язык?!

— Как какой? Белгазийский, — ответила мне Лукорья, — мы на нем говорим.

— Я грамоте не обучена, — призналась Рани.

Еще одна заковыка — как я могу говорить на языке, который я не знаю и вообще первый раз про него слышу? Заострять внимание на этом вопросе я не стал, иначе мне пришлось рассказывать своим спутницам, кто я такой и как попал в их мир. И признаваться, что Самара далеко не остров.

— Хорошо, — я вытащил с другого ящика и открыл большую пыльную книгу. Ее страницы были также исписаны непонятными мне символами. Располагались они в три колонки, — а я это что?