Вишнёвый луч

– Придётся позвать доктора и всё переделать. Понял? Всё вернётся. Возможности, сила, глупость, дерзость и смертность.

– Любовь моя...

– Ты стал овощем. Ты даже не фрукт. Понял?

– Любовь моя...

– Я отвезу тебя в больницу. Тебе заново вправят мозги. Ты опять будешь е.....й козёл и полезешь в какие-нибудь депутаты. Понял? Ты хочешь опять закозлить?

– Любовь моя...

В разгар этой душераздирающей беседы раздался звонок.

Это я пришла к бабушке зализывать раны. Я опять была безработной; правда, теперь при деньгах. У меня почти выветрился из души Пётр, отчего я радостно приплясывала: как хорошо, что я тогда не убила его! Как хорошо, что я вытерпела всё это без наркоза! Всё-таки убивать не велено. Пётр остался в живых. Впрочем, он же каменный. Чудесно.

Бабушка распахнула мне свою малахитовую дверь.

– Заходи, будем думать, что с ними делать.

– С кем?
– Я зашла.

– С мужиками безмозглыми.

– От слова мужик, бабушка, меня тошнит.

– Меня тоже. Пойдём покажу.

В спальне я увидела то, что там было: мой сосед-насильник, некогда гроза всей женской вселенной, лежал связанный, мыча между бессвязными существительными. В прекрасных глазах светилось прекрасное чувство.

– Вот так, - вздохнула бабушка.
– Он переполнен любовью. Плюс абсолютная импотенция. Власть его больше не интересует. Эксперимент прошёл безупречно и может быть распространён на сколько угодно других мужиков.

– Бабушка, не говори это слово. Скажи: муж. Мужчина. Что угодно, только не мужик.

– Вот ещё глупости! Какая цаца! Слов бояться! Муж - это святое. А мужики - поджигатели. Разрушители. Слово очень плохое, как и его звуки, смыслы, тоже мне...

Бабушка попыхтела, включила мне телевизор и направилась в кухню варить кофе:

– Забудь про все эти мужиковские глупости! Рекламистка хренова! Чтоб им всем ни дни ни покрышки...

Не успев и двух шагов ступить, она услышала утробный вой.

Она резко повернулась: это я кричала.

Я смотрела на экран телевизора и кричала, и выла, отступая к противоположной стене, подальше от экрана. Я споткнулась и плюхнулась на спутанного Давида, образовав на постели человекосвалку. Я задыхалась. Бабушка посмотрела на экран.

Заканчивая выпуск новостей, центральный телеканал сообщил о трагической кончине прекрасного человека, известного актёра и режиссёра - Александра. В возрасте сорока пяти лет он погиб на съёмках очередной кинокартины, упав со скалы. В центре кадра, окаймлённого чёрным, он дружески улыбался кому-то, не вошедшему в этот кадр...

Бабушка вгляделась в экран, потом очень пристально - в Давида, потом опять зыркнула на экран, на меня, отвернулась и всё-таки ушла варить кофе, даже не покачав головой, не обронив ни единого утешительного слова. Похоже, она и сама хотела умереть, но, как известно, не могла.

Не помню, я уже говорила вам, что бабушка не может умереть? Нет? Ну так говорю. Она больна бессмертием. Её жизнь не кончится никогда, если даже планета расколется. Бабушка будет жить где-нибудь ещё. Она в очень интересном положении. Ой, ну как же я забыла сказать вам об этом... Словом, она, цитирую, - тоже Его перчатка, но в сравнении с нами, лайковыми одноразовыми, телесными, - она железная. Так она сама мне сказала, давно, это я просто запомнила и забыла вам передать. Запомнила. И забыла.

Не в силах понять новость, я потёрла уши, глаза, будто надеялась проснуться, и переключила ящик на другой канал. Там сообщение о гибели Александра повторили, добавив неправдоподобную деталь: каскадёр погиб, выполняя трюк.

Этого быть не могло абсолютно.

Он был не просто каскадёр, а лучший в России.

Он был не просто актёр, а настоящий.

Он был, в конце концов, директором проекта "Выжить везде" и воспитывал шальных мальчишек. Он не мог упасть с сорокаметровой скалы. Столкнуть его тоже не могли: я видела, как его любят и близкие, и далёкие. Даже если была на свете хоть одна завистливая душа, сосредоточившая свою разрушительную мощь исключительно на этом чудесном и красивом человеке, то она не пробила бы защитный любовный слой, окружавший Александра, как бронескафандр.

Я перелистала все телеканалы: где-то сказали, что нет, не трюк; Александр упал со скалы по другой причине, которая уточняется...

Почему же он упал?

Пришла бабушка, принесла кофе. Я всхлипывала, привалившись к Давидову плечу. Давид бормотал:

– Смерть... Любовь моя... Смерть... Любовь...

– Вот и ещё одно побочное действие хирургии, - усмехнулась бабушка, вливая в рот Давиду ложечку кофе.
– Остались только основные темы. Дискурсивные оболочки концепта...

– Что?
– перепугались мы с Давидом.

– Так, ничего. Научная пошлость. Такая же, как постмодернизм, постиндустриальное общество, информационный век и глобализация штампа.

– Зачем ты бормочешь такую чушь, когда я нуждаюсь в простом человеческом утешении?

– Ты?
– Бабушка мигом состарилась на сто лет.
– Достаточно? Может, мне умереть тут у тебя на глазах, изобразив, как больно расставаться, а потом воскреснуть, чтобы ты ещё помучилась загадками? Развяжи Давида. Посмотрим, что он будет делать.

Я привыкла, что от бабушки не дождёшься жалости. В самом нежном варианте, она просто поворчит. И всё. Я ей чем-то мешаю.

Я развязала Давида. Он тут же подполз к её ногам и положил голову на туфли. Бабушка погладила его по затылку. Давид полез было к ней под юбку, но, видимо, вспомнил про верёвки.

– Молодец, - похвалила его бабушка.
– Будешь пока дом сторожить. Барбос. Давид. Барвид.

– А потом?
– невольно залюбопытствовала я.

– А потом я верну ему что-то вроде мозгов. Его родные мозги давно в Москва-реке, а про запас наука уже что-то изобрела из нечеловеческой печени. Или из дефицитных стволовых клеток. Или выдумала механическую субстанцию. Словом, неважно. Сделают. Они установили, наконец, что мозгом думать невозможно. И что память где-то рядом, но и тут мозги не при чём. Будет как новенький.

– Ты не любишь его?
– сказала я чудовищную глупость.

– Интересно, с какой стороны это может волновать тебя?

– Хочу спуститься на землю. Меня занесло так высоко, что очень холодно стало...

– Выражайся яснее: слишком высоко, слишком холодно - что за цирк в холодильнике?

– Ты же видела, - я кивнула на экран.
– Я же написала обещанный ему сценарий.

– Это не имеет значения. Ты не виновата.

– А что имеет значение?
– с надеждой спросила я.

– Личные поступки. Собственные мысли. Выбор. Путь.

– Мысли о женщинах, мечты о фильмах, фантазии, участие в рекламных кампаниях - это достаточно личные поступки?

– Да, но для полёта с сорокаметровой скалы этого маловато. Мечты, фантазии малы, поскольку безглагольны. Не путай с мыслями. Особо важны твёрдые намерения. Только намерения воплощаются.

– Бабушка, тогда объясни, что случилось.

– Ещё раз интересуюсь и злюсь: что тебе до всего этого?

– Бабушка, он был "мистер мужик". Лицо бренда. Когда я работала в треклятом рекламном агентстве, а ты возилась с Давидом, я часто видела этого человека. Он был хороший. Его любили родные, близкие, далёкие и недалёкие. Просто все. Я во всём этом лично участвовала.