Вкус свинца
Шрифт:
Все не решаюсь, но Коля уже порядком пьян и не обходится без сальностей.
– Ну, что там у тебя? Слишком маленький? Или что там, кривой, что ли? Ну, ладно, ладно, я не хочу тебя обидеть… – заметив мой угрюмый взгляд, он умолкает, но лишь на мгновение. – Может, и тебе, как и мне, плохие воспоминания мешают встать с полшестого на десять?
– Да нет. У меня, как это сказать, проблема механическая. Думаю, похуже, чем у тебя. На твоем месте я бы в два счета с головой разобрался…
– Ха! Да будь ты на моем месте, не махал бы тут руками, а сидел бы маленький и черненький, – в Колиных глазах появляется раздражение.
– Прости, я только хотел сказать,
– Такты будешь говорить?
– Да, да… ну… у меня на конце так узко, что не получается оттянуть как надо, – наконец смог выдавить. – Очень больно… нет, так-то не болит… но понимаешь, если с девчонкой, то, хочешь-не хочешь, но надо же оттянуть… и тогда так больно, что никакой мочи, какие уж тут забавы. Девчонка хихикает, а мне так стыдно… Это что – навсегда, что ли? – похоже, и мне водка промыла все пробки в мозгу, раз уж меня прорвало. Смотрю на Николая, а он странно морщит губы. – За что мне такое, Коля?
– Матис?
– А?
– Ты можешь снять штаны и показать?
Вопрос настолько неожиданный, что я краснею. От кого-кого, а от Коли я такого не ожидал.
– Ты что – мужика стесняешься?
– Нет… ну, как-то…
– Да я же ничего тебе не сделаю, только гляну.
Так что – снимать штаны и показать Коле свою беду? В самом бредовом сне мне бы такой стыд не привиделся.
– Представь себе, что я доктор.
– Хорошо, только, чур, – не изгаляться.
– Когда это я над тобой изгалялся? Даже, когда ты еще мел от гипса не отличал и всякой фигней занимался, я и то ни разу…
– Ну, хорошо.
Героически расстегиваю брюки и вынимаю свое достоинство пред Колины очи. Он бросает короткий взгляд и расцветает в улыбке, как майская роза. Ничего не понимаю.
– Оттяни чутка! Ну, сколько получится.
Мой лоб покрывается потом, как будто я поднял большой мешок мела.
– Все ясно, застегивай! – Коля махнул рукой.
– Ну, видел? Чего лыбишься?
– Да я ничего. Нужно быстро обрезать, и дело с концом! – он пытается быть серьезным. – Ну, поболит немножко, зато потом – никаких проблем.
– Ничего себе! Я как дурак поверил, что не будешь издеваться, – злость унижения просто капает из меня, как жидкая краска с кисточки. – Знаешь что, бери тесак и руби себе свой на здоровье. И тоже никаких проблем не будет, ведь так?
– Сынок, полегче на поворотах! – Коля продолжает улыбаться. – Ты и вправду балбес? Не всю же пушку нужно отрубить, а только шкурку отрезать. Обычная операция. Обрезание, слыхал?
Замешательство не проходит, но причина изменилась. Начинаю что-то смутно понимать, становится неловко от того, что сейчас, не вникнув в Колины слова, так некрасиво набросился на него.
– Слыхал, но так это же, мне кажется, только у евреев?
– Почему только? Тебе тоже нужно.
– Ну и что, я тогда буду как еврей?
– Делов-то! Что тебе важнее, хочешь дальше мучиться?
– Нет.
– Ну, тогда тебе нужно идти к доктору, что краниками занимается, или как их там называют… Я у одного как-то ремонт делал… как его, бишь, звали… – Коля пытается вспомнить. – Минц! Да, Минц, он работал в еврейской больнице, в Московском форштадте… «Бикур холим» [11] ? Так, кажется, эта больница называется. Можешь туда. У них обрежут по всем правилам.
11
Рижская больница
«Бикур-Холим» была открыта для пациентов 17 марта 1925 года. Своим созданием больница обязана одноименному обществу «Бикур-Холим» (в переводе с иврита – «посещение больных»), учрежденному в Риге в 1869 году.– Ты думаешь? А там не-евреев вообще принимают?
– Вот не знаю… Вспомнил! Уролог! – вот как этих пись-врачей называют.
– Нужно подумать… А, может, в амбулатории, что на Алтонавас, [12] спросить?
– Тоже можно попробовать.
– Да… только…
– Что – только?
– Ну… стыдно как-то.
– Бог мой! Может, ты книжек умных и начитался, может, в них даже и понял что-то и выучился чему-то, но, прости меня и не обижайся, ты все равно ведешь себя – как полный дурак.
12
Улица в Пардаугаве.
Не люблю, когда меня называют дураком, но это не тот случай. Коле, считай, спасибо полагалось сказать. И в самом деле, каким дураком я был, когда молча и тупо стыдился, закрывшись в своей башне одиночества. Какой же идиотски основательный фундамент я подвел под свою глупость – тупая, но несокрушимая уверенность в том, что ничего нельзя изменить и нужно смириться со своим унижением на всю оставшуюся жизнь. И чтоб, не дай Бог, кто-то, кроме Карлины Ленчи и мадам Зелинг, перед которыми когда-то пришлось краснеть и чувствовать себя импотентом, узнав мою интимную тайну, посмотрел бы косо и начал глупо хихикать. Зато теперь так легко, что… А, пусть думают, что хотят, и смеются, сколько влезет. Только… получается, теперь никто не посмеет надо мной смеяться.
«И сказал Бог Аврааму: ты же соблюди завет Мой, ты и потомки твои после тебя в роды их. Сей есть завет Мой, который вы должны соблюдать между Мною и между вами и между потомками твоими после тебя (в роды их): да будет у вас обрезан весь мужеский пол; обрезывайте крайнюю плоть вашу: и сие будет знамением завета между Мною и вами. […] Авраам был девяноста девяти лет, когда была обрезана крайняя плоть его».
Характеристика еврейского народа с исторической точки зрения
(фрагмент)
Моисей дал им новые законы, которые противопоставлены законам всех смертных: им неприемлемо все, что для нас свято, и дозволено то, что вызывает в нас отвращение. Они не знают меры в половой жизни. Обрезание они ввели для того, чтобы таким образом можно было опознать принадлежность к еврейскому народу.
ВРАЧ
Я, Страутманис
хирург-уролог
(забол. почек и пузыря)
вновь принимает пациентов
ул. Кр. Барона, 11
На следующее утро госпожа Эльфрида, супруга Плудониса, замечает нам, что мы вели себя слишком шумно. Детей чуть ли не силой пришлось гнать на другую сторону дома, чтобы они не торчали у дверей ремонтируемой комнаты и не слушали про всякие глубоко интимные и анатомические подробности, о которых господа маляры говорили, не понижая голос. К тому же в воздухе вчера подозрительно пахло алкоголем.