Вкус жизни
Шрифт:
– Будем держаться этой версии, – засмеялась Инна. А сама уже прикидывала, как бы ей «уложить на лопатки» оптимистично настроенных подружек.
– Жизнь делается все невнятнее, все многослойнее. Опостылела она такая. Мне кажется, реформы могут быть успешны лишь тогда, когда они понятны не только начальникам, но и народу. И если кого и винить во всем, так это депутатов. Вот слушаю радио, и невольно приходит на ум: «Как же они там, «наверху», все повязаны! Не по деловым качествам, а по принципу «мой – свой». Вот поэтому все наши надежды оказываются вне зоны досягаемости, – в запале продолжила Аня. – А вот раньше…
– Смотрите, осмелела! Закудахтала! Не упустила случая! Ой, сейчас пропаду, рухну под тяжестью твоих обличений! – Инна комично схватилась за живот и перегнулась пополам. – Справедливости захотела! Этого добра
«Видно, у Инны большой опыт перебранок с Аней, поэтому она подобные слова уже не считает оскорбительными. Наверное, случалось и похлеще выражаться», – подумала Жанна.
– Бывает ли у тебя когда-нибудь легкое, лучезарное настроение? Или, напротив, критическое по отношению к себе, мол, я этого себе никогда не прощу!.. Ни на секунду не ослабляешь хватки. Торопишься высказаться. Ты на меня голос не поднимай, насмешница. Нет чтобы утешить. Я знаю, о чем говорю, – неожиданно спокойно, но как-то безжизненно заговорила Аня совсем о другом, но очень ей близком. – Недавно проводила, если можно теперь так выразиться – на общественных началах, с учениками вечер, посвященный творчеству современных физиков, так такого наслушалась от детей, что даже растерялась. Не готова я была отвечать на их выпады.
– Не может быть, – вежливо удивилась Инна. И эта ее вежливость тоже имела унизительный подтекст. Но Аня в тот момент вся была под впечатлением неожиданных мнений школьников.
– Я ожидала услышать, что ученый – герой, способный отдать жизнь ради своей работы и своего народа, а услышала заявления о том, что «…он свободный человек и не обязан работать за гроши или грудью бросаться на амбразуру; что он имеет право не совершать подвигов в том виде, в каком вы предлагаете, его подвиг – наука, а не пожары, тем более что, как правило, подвиг прикрывает результаты чьих-то ошибок, чью-то халатность. В этом случае герой за кого-то платит своей жизнью, своим здоровьем, а это неразумно. Почему вы считаете безнравственным то, что герой пытается заработать на своем геройстве? Давайте расставим точки над «i»: это пусть даже кратко-временная, но тяжелая работа, сопряженная с огромной опасностью. Он имеет право требовать компенсацию. У него есть достоинство: я стою столько-то. Это раньше Шаляпин и бесталанный, на котором не оставил след Бог, получали наравне… Мы такого не приемлем и опираемся на то, что есть, а не на то, что будет когда-то. Мы живем в данный период времени, и наша жизнь ценна здесь и сейчас. Теперь, скажем так, каждый несет свой чемодан сам… Вот вы в молодые годы имели награды за свой труд, и как этот факт отразился на вашей дальнейшей судьбе? Да никак. Вы и квартиру-то получили чуть ли не перед самой пенсией. И то, считай, повезло». Они мне как гвозди в пятки… я даже не пыталась выразить им свое непонимание…
– Как же! Герои ей нужны! Мне захлопать в ладоши?.. А может, истошно заорать? Волосы дыбом не встали? Раньше часто незнание опасности порождало героев, а теперь даже дети прежде думают, а потом делают. Безнадежное дело – искать современных героев. Ты вообще-то знаешь разницу между трусом, дураком и храбрецом? Вот тебе совершенно замечательная деталь: как ни парадоксально это звучит, грань между ними очень шаткая, – посмеялась над Аниной серьезностью Инна.
«Манера разговора весьма для Инны характерная. Пытается поставить человека в неловкое или даже смешное положение, а потом наблюдает, как он «выплывает». Подругам приходится держать с ней ухо востро», – усмехнулась Лена, уловив последнюю фразу Инны.
– Умная, ничего не скажешь. А мы тутошние, местные и ничего не соображаем… – в сердцах вскрикнула Аня и возмущенно добавила:
– И в бой шли по глупости?! Это была жизненная позиция. А ты без зазрения совести врешь! Героев не ищут, их воспитывают. Прекрати свои дерзкие реплики.
Я недолюбливала Олега Кошевого. Он очень напоминал мне наших районных комсомольских функционеров, которые только поддакивали
партийным начальникам. Я даже при поступлении в институт сочинение писала о Сереже Тюленине. Но мне было неприятно, когда одна учительница, приехавшая с Украины, рассказывала «по секрету всему свету» о том, что во время суда человек, предавший краснодонцев, обозвал мать Олега проституткой и обвинил ее в связи с немецким офицером ради спасения своего сына. Да еще перед всеми людьми со сцены пригрозил ей: «Одно мое слово – и через два часа твой сын будет стоять на этой сцене рядом со мной». А она ничего не ответила…Та учительница покусилась на святое. Мне были нужны эти герои чистыми, непорочными. Я хотела идти рядом с ними, защищая Родину. Я мечтала, как Павел Корчагин, терпеть любые лишения, только бы моя страна была сильной и великой. И в своей скромной работе я старалась на максимум. А Павлика Морозова я представляла себе мужественным защитником матери, над которой издевался жестокий отец. Я о нем читала во втором классе и не совсем понимала, кто такие кулаки… Не выношу, когда мерзко марают нашу Родину, когда измазывают грязью и пошлыми домыслами великие подвиги нашего народа.
– Ваш разговор с большой натяжкой можно назвать милой беседой, происходящей в обстановке непринужденной респектабельности. Он больше похож на жаркую подростковую дискуссию. Нашли о чем спорить до хрипоты. Испокон веку бесчисленные философы многоречиво рассуждали на эту тему. И сейчас ничего нового от этих баталий ждать не приходится, – спокойно сказала Рита.
– Защитила, успокоила, заронила искорку надежды, и на том спасибо! – тоном негодующего разочарования отреагировала Аня и бросила сердито-вопросительный взгляд в сторону Риты. – …Я много лет выискивала в детях крупинки золота, старалась развивать в них способность самостоятельно мыслить, все распознавать с первых шагов, но перестройка сделала это одним взмахом... Понимаю, у современной молодежи нет нашей советской предвзятости, но правильны ли их выводы? Не расшатывают ли они нравственные устои своих душ? Нас воспитывали на героическом образе Стаханова…
– Раздуваемого средствами тогдашнего пиара – идеологией, – беззлобно вставила свое уточнение Лера и натянуто рассмеялась:
– Этот номер со мной не проходил.
– А откуда в нас это яростное стремление, не щадя себя, довести дело до конца, откуда эта непреодолимая вера в людей, в мечту? Не от Николая ли Островского, которого мы читали в двенадцать лет! Помню, меня странно поразили слова героя Чарли Чаплина в одном из фильмов: «У нас обязательно будет дом, даже если для этого мне придется работать». У меня в голове не укладывалось, что не работая можно что-то получить, – гневно не сдается Аня. – А с кого теперь детям брать пример? С олигархов, которые обворовывают страну? С бандитов и мошенников, которые не щадят ни детей, ни стариков?
– Твоя правда. Работали на голом энтузиазме, воображая себя счастливыми, героями, вели двойную жизнь: наполовину реальную, наполовину питаясь фантазиями, и не думали, чем это может обернуться. В карманах покоились авоськи, приготовленные к стоянию в длинных очередях за дохленькими цыплятами. А в мозгах наших звучало: «Мы не шли на поводу своих мелких желаний, думали о стране, о глобальном. Мы проповедовали идеи социализма и мира на всей планете».
– И в воздух чепчики бросали, – опять «выступает» Инна.
«Сколько боли, которую невозможно скрыть даже за изрядной долей иронии, слышу я в словах Инны! Она всегда свою сентиментальную любовь к кому-то или к чему-то прикрывала горьким юмором, непонятным многим, или насмешками», – думает Лена.
– И некому было остудить наши горячие головы, хотя от обидной уравниловки у некоторых из нас руки все-таки опускались, – вздохнула Лиля.
Она не успела закончить свою мысль, как Инна перебила ее:
– Ты, Аня, и теперь задарма трудишься. Бог тебе в помощь. И, конечно, к тебе тянутся страждущие любви и тепла... А, обманувшись в своих надеждах, окунувшись в гиперреализм капитализма, разочарованная неудачами, ты совсем утратила способность сопротивляться трудностям. Тебя удручает твоя теперешняя никчемность. Естественно, что нет готовности все начать с чистого листа. Оно, конечно, со страху и блоха волком кажется, и хочется кричать: вверяю себя тебе, Господи! А он отворачивается от нас, таких чистеньких, таких праведных. Тебе нечего мне возразить, так? – с кривоватой ухмылкой спросила Инна.