Вкус жизни
Шрифт:
Кулаки чесались, но Лиля словами изливала свою злость и обиду за всех на свете бывших и нынешних детдомовцев.
Но слова Лили почему-то еще больше завели Инну. Будто и впрямь у нее шарики за ролики зацепились. Она с надменным злорадством рисовала в голове картины своего торжественного ухода из компании… «и тогда они немедленно оценят мою истинную роль в своей жизни», – мысленно гордо произносила она.
Остальные женщины, потрясенные тупой черствостью, отчужденно и осуждающе молчали.
«Смотри, как держится!.. Инна свое бездетное страдание злостью изливает, – вдруг догадывается Лена, вглядываясь в оторопелые лица подруг, которые смотрели на Инну, разве что не разинув рты от изумления и раздражения. Она слишком отчетливо это ощутила, хотя и сама затруднилась бы объяснить почему. – …Только при чем здесь Аня? Я
Нашла на ком отыгрываться. У Ани и без того пришибленный, плачевно-неловкий, даже какой-то жалкий, несчастный вид, точно с возрастом пробудилось в ней прежнее полудетское пугливое шараханье. Она и в студенчестве всегда плакала так тяжело и надрывно, обдавая меня потоками слез, что я не выдерживала и разряжалась вместе с ней…
Непотребная, непозволительно бестактная выходка. Можно подумать, с холодным любопытством исследует человеческие души на прочность. Обидела, оскорбила человека, и горя ей мало. Да еще делает непонимающее лицо. Я целиком на стороне девчат… И все-таки что-то с Инессой неладно. Наблюдательный глаз мог бы заметить, что она сильно изменилась. Часто отрывается от общего разговора, точно ее тревожат другие мысли, и вдруг задумывается и неподвижно глядит в одну точку. Недолго, конечно, но и это не в ее характере. А то вдруг плотоядно набрасывается. Ее поведение не в последнюю очередь следствие перенесенной болезни… не исключаю такого варианта. Больного человека надо щадить. В конце концов, ей самой тошно. Но ведь разошлась, спасу нет. Вот ситуация – стыдно сказать, глупо промолчать. Ей бы самой красиво уйти. Покаянную голову не рубят. Девчонки сразу бы простили. Так ведь не уйдет…
Анютка, мой милый маленький человечек с огромным добрым сердцем. Тихая, остроносенькая, не говорит, а чирикает. Есть в тебе счастливый дар великой любви и заботливости. А я никогда не могла поделить свою любовь между многими. Бывало, сердце разрывалось от жалости и нежности к несчастным ребятишкам, но что-то во мне клинило, не пускало, возникал неуместный страх. Досталось тебе сегодня от беспардонной Инки ни за что ни про что и на орехи, и на семечки. Все намучились с ней. И всех, наверное, испепеляет желание примерно наказать обидчицу. Благодаря Инне с большой долей условности можно сказать, что наша встреча проходит «на высоком уровне». Даже в моих глазах она главная зачинщица. Зачем она продолжает усугублять неприятие? Может, она сама от себя не ожидала такого фортеля и теперь, раздираемая противоречиями, казнится, как нашкодивший ребенок? – с грустью думает Лена, окидывая всех присутствующих осторожным внимательным взглядом. – Выдержу паузу и выйду в коридор «мило побеседовать» с Инной».
Вошла Кира и смотрит на Инну так, точно ничего более худшего об Ане от нее никогда не слышала. И ведь на самом деле это так. Кира чувствует напряжение подруг. Ситуация вызывает у нее вполне обоснованную тревогу. (Час от часу не легче! Детдомовские ведь могут и накостылять Инке, не отделавшись успокоительными словами, мол, не бери, Аня, в голову. Вздрючить на совесть не вздрючат, а пинка в зад крепкого дадут. Знамо дело. Так ведь говаривали в детстве? Хлопот тогда не оберешься.)
Пытаясь хоть как-то загладить неловкость и разрядить обстановку, она останавливает обидчицу взглядом твердо, без гнева, но явно сожалея об ее назойливом присутствии. «Ничего себе, сморозила! Я словно в воду глядела. Опасения оказались ненапрасными. А чего от нее еще можно ждать? Не могу поручиться, что еще не выкинет какой-нибудь фортель… Я же наперед знала, как она себя поведет, – корила она себя. – Ситуация прошлой встречи повторяется один в один только в другом составе. «Душевно» посидели. Сегодняшняя встреча испорчена тобой, Инна, с самого начала», – говорили ее потемневшие глаза.
По счастью, обошлось. Инна сразу устранилась от разговора, вся как-то подобралась и направила свой холодный, равнодушный, словно остекленевший взгляд в окно, будто самое важное происходило именно там,
и всем своим видом демонстрировала дальнейшую незаинтересованность в теме. И только тихо, очень тихо пробормотала, кисло признавая свою неправоту:– В святые не напрашиваюсь.
Но голос ее при этих словах неприятно заскрежетал от раздражения.
Лена отметила про себя, что слишком быстро согласилась Инна с молчаливыми «доводами» Киры. Ее это удивило: «Что же все-таки перекрыло в ней неконтролируемые выбросы злости?» Она посмотрела на Киру с уважением: сумела-таки уладить отношения в компании, нарушенные человеком, думающим только о себе. И Аня взглянула с благодарностью. Кира улыбнулась, принимая эту моральную компенсацию за волнения. «Сказалась бы больной и ушла. Такая ситуация устроила бы всех. Но не случится. Я знаю Инну», – вздохнула Лена.
Ей вдруг почему-то – странная, непонятная ассоциация! – вспомнилось недавнее посещение церкви. Она тоскливо взирала на святое распятье. И словосочетание «святое» звучало в ее устах неестественно, даже кощунственно. Нет, она, конечно, окрестила внучка Андрюшеньку, но сердца эта торжественная процедура не коснулась. Только какой-то бессознательный, глубоко сидящий в подкорке тысячедавний внутренний страх за маленькое родное существо вынудил ее согласиться переступить через себя, через воспитание.
«Инна тиранит Аню, считая ее ничтожеством? За бессловесную дурочку ее держит? Да, она слова худого ни о ком не скажет, никого не обидит. И что в том? Что бы ты, Инна, сказала, узнав, как Аня в прошлом году (в ее-то возрасте!) поздней осенью, отдыхая в деревне у подруги, спасла двух малышей – горе-рыбаков, когда у тех перевернулась лодка. Она после три месяца в больнице пролежала. Еле отходили. Так ведь не позволит рассказать тебе… Эх ты, агент-007! Упражняешься в проницательности. Все-то ты, Инна, не там роешь, отыгрываешься на слабой. Непорядочно…» – сокрушенно думает Кира.
«Как говорят мои студенты, отвязалась Инна по полной программе. Она и сама не прочь взять свои слова обратно или хотя бы как-то их скорректировать – я это знаю наверняка, – но из чувства противоречия не сделает этого. Наверное, думает про себя: « Я ничего предосудительного не сказала. Кто вы такие, чтобы порицать меня? Тоже мне, Пиквикский клуб! Страсбургский суд!» Это в ее стиле, и с этим уже ничего не поделаешь», – вздыхает Лена, жалея, но не оправдывая подругу.
– Зато ты, Ритуля, как я посмотрю, святой заделалась. Вылитый ангел. Полюбуйтесь на нее! Животики можно надорвать. Вон крылышки уже начали прорезаться. Самое подходящее для этого время. Что размахалась руками, как вертолет лопастями? Не ровен час, взлетишь. Картина будет не для слабонервных. Можно подумать, ты всегда была кисленько-благовоспитанная. Ты тоже насмешничаешь. (Ну совсем как ребенок оговаривается!) Не старайся, до святой все равно не дотянешь. Ты грешна, как все мы, матушка, – равнодушно-безразличным тоном неловко защищалась Инна, не поднимая глаз. – И с тебя не убудет, если будешь говорить чуть вежливее, – ввернула она вовсе уж ни к чему и вскинулась, совсем как своевольный дерзкий избалованный ребенок. Самолюбие опять взяло верх над стыдом.
«Умничают друг перед дружкой. Мол, какие мы стали из детдомовских заморышей… не лыком шиты. Подождите, пока о вас хорошо скажут другие. Хотя, можно и не дождаться, если как я… в последний раз… Опять меня несет горящая колесница…» – сознание Инны на какое-то время заклинило.
– Обменялись любезностями почище врагов, – грустно и рассудительно заметила Мила.
Современные детдомовцы
– Так что ты там насчет детдомов говорила? – Это Алла, о присутствии которой все как бы забыли, неожиданно помогла выйти подругам из ступора. Она оказалась в данной ситуации самой понятливой.
– Какие они теперь, современные детдомовские дети? – поддержала разговор Рита.
Аня начала громко, как на уроке, точно подбадривая себя:
– Маленькие дети, пока их жизнь не обломала, остаются самими собой. Они такие же, какими были и мы в их возрасте: добрые, честные, чувствительные. А подрастая, становятся всякими, некоторые насквозь фальшивыми. Мы, взрослые, их делаем такими. Недавно по телевизору показывали девочку, которая издевалась над малышами. А кто в том виноват? Воспитательница сделала из нее надсмотрщицу…