Владимир Ост

– А воздух тут какой! Хоть кружкой черпай и пей, – сказал Сазонов и, помолчав, неожиданно добавил: – Хочешь, оставайся здесь. Будешь помогать мне. Серьезно. Я работой тебя сильно не загружу.

– Не знаю даже. Я же на фирме работаю.

– Да бог с ней, с фирмой.

– Да и в сельском хозяйстве я ничего не понимаю. Я художник.

– Тем более. Приезжай хотя бы на лето. Поживешь, порисуешь, места здесь видишь какие – загляденье. Здоровья наберешься. А насчет сельского хозяйства – тебе ничего понимать и не надо, работа-то самая простая. Построить что-нибудь, или еще что. Я объясню по ходу дела.

Осташов был в растерянности. Он не боялся простого труда, умел работать и пилой, и рубанком, и стамеской – любым инструментом: отец, спасибо, в свое время научил, да и в школе на уроках труда проходил. Но главное заключалось в другом: он был очень рад сделанному минуту назад открытию по поводу того, какие картины должен рисовать настоящий художник, однако очень сомневался, что хочет приехать сюда рисовать местные пейзажи. Почему именно эти? Вообще – почему пейзажи? А не натюрморты, например, которые можно рисовать и дома?

– Неожиданно это как-то, – ответил наконец Владимир. – Не обижайтесь, но я, честно говоря, не уверен, что мне это сейчас нужно.

Сазонов вздохнул.

– А что тебе нужно? – спросил он, не отрывая взгляда от просторов, спросил так, как мог бы спросить отец сына во время задушевной беседы о смысле и целях жизни. – Ну правда, вот говорят, плох тот солдат, который не хочет стать генералом. Ты в чем хочешь стать генералом? Чего ты хочешь?

– Не знаю. Как все, наверно, – денег. Может, я генеральным директором нашей фирмы стану?

– Звучит как-то неубедительно. Ладно, не хочешь правду говорить – не говори.

Владимир вздохнул и в ответ ничего не сказал. И снова стал смотреть на леса и поля, которые, перемежаясь, тянулись из края в край земли.

* * *

Позже, вечером, когда Осташов с Камилем Петровичем отправились на «Тоете» во глубину этих необъятных просторов, Александр Павлович, проводив серебристый джип взглядом из окна своей избы, сел за письменный стол. Он спустил со стола на пол корзинку с мелкими сухими луковицами какого-то растения, пододвинул к себе лист чистой бумаги и начал быстро писать:

«Уважаемый Борис Николаевич! Пишет Вам фермер Тверской области Сазонов А. П. с последней надеждой на справедливость. И сразу перейду к делу. Я развожу породистых коз и уже могу поставлять населению не только крайне полезное для здоровья козье молоко, но и козье масло и сыр (недавно приобрел оборудование). Однако продавать эту продукцию на законных основаниях не имею права. Дело в том, что на продукцию козоводства в нашей стране не существует ГОСТов. Поэтому я не могу сертифицировать ее. А без сертификата качества я не могу наладить серьезные поставки продукции – торговые организации не принимают.

Прошу Вас, уважаемый Борис Николаевич, как Президента России и Главу Правительства! Дайте, пожалуйста, задание Госстандарту на внедрение ГОСТов на козье молоко, масло и т. д. Только очень прошу не передавать это письмо на рассмотрение в сам Госстандарт. Туда я уже много раз писал и они с меня требуют за это несколько тысяч долларов, которых у меня вообще нет. Тем более что мне не понятно, почему я один должен платить за всю Россию? Этими стандартами будут пользоваться все козоводческие хозяйства страны».

Тут Сазонов остановился и задумался. Ему поскорее хотелось разделаться с этим письмом и приступить к другому, благодарственному письму на имя Пикси Рэй, приславшей ему чудо-козлика с яйцами взрослого (по российским меркам) производителя. Но Александр Павлович всегда все делал по порядку, а в письме президенту России еще явно требовалось подпустить жалостливости и просительности, которые всегда давались Сазонову с трудом.

Меж тем, в это время на другом конце Света, в Америке, где еще было утро текущего дня, фермерша Пикси Рэй тоже писала письмо. Своему, американскому президенту.

«Уважаемый мистер президент! Хотела бы выразить вам искреннюю благодарность. Во время вашего визита в Бостон ваша служба безопасности была столь любезна, что помогла мне отправить моему коллеге в России козленка…»

Глава 16. Минуты спокойствия

Кончики пальцев нежно дотрагивались до темной, конусом выгнутой монеты, которая, словно шляпка, венчала собой белый атласный холмик. Говоря точнее, этот конус располагался не на холмике, а, скорее, на очень крупном бильярдном шаре, который почему-то потерял твердость, размяк, и оттого стал походить на примятую, каплей потекшую планету Земля. Да, пожалуй, так: темная шляпка монеты лежала на сплюснутой копии Земли, на маленьком белоснежном глобусе, где не было обозначено ни единого континента, ни океана – полное раздолье для магелланов и колумбов.

Осташов смотрел блаженным, затуманенным взором на налитую грудь Галины, на сосок, до которого он дотрагивался пальцами, и был преисполнен гордости за то, что эта ценность принадлежит сейчас ему.

…Читатель! Жизнерадостный мой читатель! Дружище! Согласись, какое все-таки счастье, что в мире выпущено в обращение так много нерукотворных, конусом выгнутых монет, которые спрятаны под изысканными вечерними платьями и повседневными кофтами, под суровыми деловыми пиджаками и шаловливыми купальниками, под домашними халатами и спортивными куртками!

Что и говорить, одежда, скрывающая женские прелести, тоже важна, она тоже «играет значение и имеет роль». Но далеко, далеко не всегда. И далеко не для всех. Скажем, для собирателя монет, который грезит только тем, как бы пополнить свою коллекцию, и который готов ради нового приобретения на самые безрассудные дерзания, – для такого коллекционера сейф, где хранятся вожделенные кружочки, интересен лишь постольку, поскольку существует необходимость преодолеть его замки. Истинному нумизмату все нипочем – только бы монеты оказались в его личной коллекции. А уж единожды попав в нее, произведения божественной чеканки больше никогда оттуда не исчезнут, ведь эти сокровища хранятся в ларце под названием душа, а душа, говорят, вечна. Так что, когда какой-нибудь умник уверяет вас, будто деньги на тот свет не заберешь, не верьте этому евнуху – заберешь. Еще как заберешь! Возьмешь с собой все до последнего гроша. И не захочешь, а возьмешь.

Впрочем, Осташов по натуре не был коллекционером женщин. Нет, он определенно не был Казановой, хотя при возможности не отказывал себе в удовольствиях.

Итак, Владимир отвел взгляд от Галины и стал блаженно смотреть в потолок.

В изголовье квадратной кровати, на которой они лежали, высилась спинка из резного дерева. Эта в целом бирюзовая спинка была украшена причудливыми завитками серебряного цвета и оттого напоминала морскую волну, застывшую в момент удара о береговые камни. Если вы видели подобный выхлест стихии, если видели, как упругий пласт воды влетает в прибрежные валуны, разрываясь в лоскутья и восхитительно кипя, вы понимаете, о чем речь.