Внешняя беговая

— Хорошо, — произнес он после недолгого раздумья, — но по какой статье, мне их оформлять? И не проще ли это поручить Околокову, раз уж он взялся за это дело?

— Нет, не проще, — отрезал Афанасьев и тут же пояснил. — Околоков занимается непосредственными преступниками для судебной расправы над ними, а ты у нас — для расправы внесудебной.

— Хорошего же вы обо мне мнения! — хмыкнул Тучков.

— На закон я не слишком-то и надеюсь. Да и Краснин, еще тот скользкий типчик, по самую маковку повязанный со старой номенклатурой. Ну, да ты и сам это не хуже моего знаешь. А насчет ареста домочадцев, я тебе скажу так, чтобы успокоить твою совесть. Ты их пока «упакуй» без всяких там статей. Пусть пока посидят у тебя, где-нибудь в Лефортово. Потом отпустишь. А пока они у тебя будут сидеть и думать, за что с ними так поступили, ты конфискуешь все их имущество, за исключением того, что входит в список не отторгаемого. Все конфискованное во внесудебном порядке должно быть реализовано на условиях комиссии. Вырученные деньги, все до копейки, пойдут на возмещение морального ущерба детям-сиротам, на имя которых вы откроете лицевые счета.

— А что с недвижимостью? Мы не можем защищать интересы одних детей за счет других. Как нам оставить без жилья детей, хоть бы и заведомо преступных родителей? Нет ли в этом противоречия? — осторожненько осведомился Николай Павлович.

— Никакого противоречия в этом не вижу. Детей и их бабушек и дедушек без положенных метров, действительно, оставлять нельзя, ты прав. Но кто сказал, что эти метры должны находиться внутри МКАДа, а не за его пределами. В Норильске, скажем, полно пустующего жилья. Вот и переселите их туда, через месячишко, а пока пусть-ка похлебают тюремной баланды, а то, понимаешь, привыкли вкусно жрать, да мягко спать за государственный счет.

— Хмм, — хмыкнул Тучков, — оригинальное решение. Об этом я и не подумал как-то. Добро. Сделаем все в лучшем виде.

— Хорошо, — уже уставшим голосом проговорил Афанасьев. — Как все сделаете, то немедленно доложите.

Не дожидаясь ответа, он отключил связь и безучастным взором уставился в окно, будто все отданные им сейчас распоряжения исходили не него самого, а от кого-то совершенно постороннего.

— Товарищ Верховный, разрешите обратиться? — спросил Михайлов, заглядывая по-собачьи в глаза Афанасьеву, когда тот обернулся.

— Ну? — не очень ласково отреагировал он на просьбу своего адъютанта.

— Я смотрю, товарищ Верховный, — осторожно начал подбирать нужные слова полковник, чтобы лишний раз не спровоцировать приступ очередной ярости, — вы уже вполне себе оправились от своих душевных переживаний, кои мы все тут присутствующие разделяем всем сердцем?

— И что? — опять коротко бросил Валерий Васильевич.

— Может быть, уже и не надо ехать домой, а? Зачем лишний раз тревожить ваших домочадцев? Все необходимые распоряжения вы уже кому надо отдали. Давайте лучше рванем в Завидово. Ей-ей, нет лучше места для снятия стресса. Я позвоню, так к нашему приезду там ушицы сварят. Посидим у костерка, пропустим по рюмашке, вот нервы и успокоятся. Доктор, я верно кумекаю? — обратился он к доктору, незаметно подмигивая.

— После лекарства, вообще-то, не рекомендуется употреблять горячительные напитки, — начал мямлить терапевт, волею судьбы затесавшийся в их старую и уже проверенную команду единомышленников. Но тут же сник под нахмурившим брови Михайловым. — Впрочем, если только в гомеопатических дозах, несколько капель…

— Конечно, только по капельке! — радостно подхватил адъютант. — Мы, что, маленькие дети и не понимаем, что к чему? Ты, как, Паш?

Завьялову, которому к вечеру нужно было сдавать смену, не очень-то хотелось переться за 150 километров от столицы, но чтобы не выглядеть до конца «белой вороной» пожал индифферентно плечом, давая понять, что ему по большому счету все равно.

— Нет, Борисыч. Мне нужно домой. Мой грех — мне и расплачиваться, — твердо ответил Афанасьев на заманчивое предложение, которым он бы в любой другой ситуации, может быть, и не стал пренебрегать.

— Да какой там грех?! Вы-то в чем себя вините?! В том, что руководство телевидения совсем опаскудело? — не унимался адъютант.

— Да, — просто согласился Валерий Васильевич, — и в этом тоже. Недоглядел и не предусмотрел в свое время. Теперь вот придется платить по просроченным счетам.

— Вы и так достаточно наказали их на всю оставшуюся жизнь. Не понимаю только, зачем для этого ехать домой? — сделал скорбное и непонимающее лицо Михайлов.

— Мне надо было еще тогда, в тот самый первый день, придавить этого Арнста где-нибудь в студии, и вся недолга. От него уже тогда, вовсю смердело. А я, видишь, поскромничал, думал, ладно, обойдется как-нибудь. А оно вон как обернулось в итоге, — не слушая полковника, сказал Афанасьев.

— И все-таки лучше поздно, чем никогда, — резюмировал Павел глядя прямо в глаза правителю России.

Тот не стал отводить своих глаз и сказал, словно продолжил уже когда-то начатый спор:

— А ты, Павел, тогда был прав на все 100 %, когда говорил о когнитивном диссонансе. Помнишь?

— Помню, — кивнул головой каптри.

— А я был неправ. Признаю. Прежде чем браться за переустройство базиса, следует хорошенько покопаться в надстройке, — постучал он пальцем по своему виску. Почистить ее надобно от всякой гнили и вони, иначе она опять загубит все благие начинания. А если терапия не поможет, — кивнул он в сторону Айболита, — то тогда придется вызывать нейрохирургов и делать трепанацию черепа.

— А без этого никак?

— Никак. Омертвевшие части головного мозга надо безжалостно удалять, чтобы они не захватили еще здоровые клетки.

— Но отсекать ткани головного мозга — это не совсем то, что ампутировать конечности. Есть риск превращения в клинического дебила.

— Есть, конечно. Но альтернативой этому может быть только смерть всего организма, — махнул диктатор рукой и опять уставился в окно.

До самого Ново-Огарево ехали молча, как надувшиеся сычи.

II.

Пос. Ново-Огарево, резиденция Главы Высшего Военного Совета России.

Уже на подъезде к резиденции, Афанасьев вновь начал вести себя возбужденно: ворочался на своем сидении, что-то бормотал бессвязное себе под нос. Сопровождавшие его опять начали волноваться за душевное состояние Верховного, многозначительно поглядывая на доктора, но тот не выказывал никаких признаков беспокойства, резонно считая, что все идет в нужном ключе, а потому и не стоит лишний раз применять медикаментозное вмешательство. Так или иначе, но в свою резиденцию он прибыл уже опять в состоянии возбуждения.

Не давая охраннику, дежурившему у крылечка сбежать по ступеням и открыть дверцу автомобиля, Афанасьев сам, едва машина притормозила у парадного входа, открыл ее и выскочил наружу. Вся свита, включая и доктора, спешно последовала за ним. Широкими шагами, ступая через одну ступеньку мраморной лестницы, он бодро взобрался на второй (жилой) этаж дома, словно юнец, а не пожилой человек, готовящийся на днях отпраздновать свой шестидесятипятилетний юбилей. При этом он продолжал бормотать под нос слова: