Внешняя беговая

— У товарища Завьялова, — Афанасьев поддернул обшлаг кителя и глянул на часы, — через два с половиной часа будет пересмена, кстати, с Вальрондом, если не ошибаюсь, — он покосился вопрошающе к Павлу и тот молча кивнул, соглашаясь. — Поэтому я ему настоятельно рекомендую не мотаться со мной по городу, а остаться здесь и без хлопот осуществить передачу своей ноши.

— Но…, — разом открыли рты генерал и майор, пытаясь возразить.

— Не забывайте, что кроме моего, имеются еще два таких же «чемоданчика», поэтому ничего страшного не случится, если вместо тройного оповещения какое-то время будет двойное. На худой конец, у нас еще есть автоматическая система «Периметр», — пресек он на корню любые возражения. — А по поводу личного водителя, то я смею надеяться, что если у нас все сладится, то до завтрашнего утра он мне не понадобится. А утром я непременно оповещу вас о своем местонахождении, хотя, зная вашу натуру, смею предположить о вашей осведомленности к тому времени, о моем месте пребывания. А теперь, дорогой мой Сан Саныч, идите и займите свое место в ордере.

— Чую, что не доживу я с вами до пенсии: либо в отставку отправят, либо вообще расстреляют, — пробубнил обиженным барсуком начальник охраны, удаляясь по направлению к одной из машин сопровождения. А Афанасьев тем временем переключил свое внимание на ближайшее окружение:

— Павел и вы доктор, простите, я так и не спросил, как вас величать…

— Игорь Трофимович, — встрепенулся эскулап.

— Я приношу вам, Игорь Трофимович, свои извинения за причиненные вам неудобства…

— Ой, ну, что вы?! — замахал тот своими пухлыми ручками, явно находясь не в своей тарелке. — Все мы люди. И со всяким из нас такое может приключиться.

— Вот именно, что со всяким, — согласился с ним Афанасьев. — И, тем не менее, я очень вам благодарен за то, что вы приняли участие в нынешних и не совсем приятных для нас событиях. Поэтому я смею и дальше надеяться на вашу тактичность. Ну, вы понимаете, о чем я?

— О, разумеется! Можете не сомневаться! Буду молчать, как рыба об лед!

— Надеюсь. А со своей стороны обещаю, что не забуду о вас и о том, что вы для меня сделали.

— Да, ну что, вы, право? — пожалуй, впервые за все время, проведенное им в теплой компании, засмущался этот, в общем-то, циничный человек.

— Так вот, Игорь Трофимыч, я, к сожалению, не могу вас взять с собой. Но вы можете обратиться к начальнику охраны этого объекта, он находится в-о-о-н в том флигеле, — указал Афанасьев пальцем в сторону приземистого одноэтажного здания, расположенного невдалеке, — и он из имеющегося в его распоряжении автопарка выделит вам машину с шофером, который доставит вас в любое указанное место. Ну а вас, Павел Геннадич и учить не надо, что и как делать — сами все знаете. Оставайтесь здесь и дожидайтесь пересмены. А ты, Борисыч, — обернулся он к Михайлову, — останешься тут или со мной до Ясенево?

— С вами, конечно, — подскочил адъютант на месте. — Там же метро рядом. Пробегусь по просеке, а там, через дорогу и на метро. Двадцать минут и я уже дома.

— Ну и хорошо, — поддержал его Афанасьев, и они оба полезли в салон автомобиля.

II.

Ехали всю дорогу молча. Даже всегда словоохотливый, в отличие от своего сына, Кондратьич в этот раз хранил гробовое молчание. Михайлов тоже предпочитал помалкивать и не лезть со своими разговорами, чтобы не отвлекать босса, сосредоточившегося на внутренних переживаниях по поводу предстоящей встречи. Ехали быстро и нигде не задерживались, поэтому у шлагбаума КПП, что стоял перед комплексом зданий Центрального Аппарата Службы Внешней Разведки были уже через полчаса. На саму территорию въезжать не стали, остановившись неподалеку. До конца смены в местной столовой, по сведениям, имеющимся у Афанасьева, оставалось пять минут. Сан Саныч сделал последнюю попытку уговорить Афанасьева не отпускать охрану, но столкнувшись с суровым и непреклонным взглядом серых глаз Верховного, решил не усугублять и так натянутые с ним отношения. Чертыхаясь про себя, и уже который раз грозя отставкой, он махнул на все рукой и отдал приказ об отходе прикрытия. Одну машину, правда, он все-таки оставил на всякий случай, вне поля прямой видимости, чтобы потом отследить дальнейший маршрут пустившегося, по его мнению, во все тяжкие, Верховного.

Вылезли из машины все трое. Кондратьич разминал свои затекшие суставы. В его возрасте двенадцатичасовой график рабочего дня, несмотря на многолетнюю привычку, был уже несколько тяжеловат, хоть он и сам себе в этом не желал признаваться. Михайлов, топтавшийся рядом, все никак не решался покинуть своего начальника, соображая, что бы сделать такого, чтобы можно было задержаться еще на несколько минут. В его понимании, оставить сейчас шефа один на один с какой-то неведомой теткой, это все равно, что оставить своего близкого друга безоружным посреди волчьей стаи. Афанасьев ничего не говорил своему адъютанту вслух, но его взгляд был явно выпроваживающим. Пошмыгав носом и почесав за ухом, Борис Борисович, вдруг неожиданно хлопнул себя по лбу:

— Итить-колотить! — громко вырвалось у него не совсем подобающее восклицание, так что его спутники разом вопросительно уставились на него.

— Ну, что там опять?! — недовольно нахмурил брови Валерий Васильевич.

— Цветы! Мы совсем забыли про цветы!

— Цветы?! — не сразу «въехал» в ситуацию Афанасьев.

— Ну, да! Кто же ходит на свидание без цветов?! — изумился полковник такому непониманию.

— Да я, как-то и не подумал, — засмущался, а потому и замямлил Афанасьев, — про эти цветы. Мы с ней, в общем-то, и не знакомы совсем. Может, она и разговаривать, еще не станет…

— Станет или не станет — это уже второстепенный вопрос, а первое впечатление надо произвести, так или иначе, — со знанием дела возразил адъютант, шаря глазами вокруг, в поисках какой-нибудь клумбы или хотя бы подходящего дикороса. — Я щас, подождите минутку.

С этими словами он нырнул куда-то вбок и мгновенно исчез в кустах, что стояли по обочине от асфальтированной дорожки.

— Кондратьич, — тихонько окликнул своего водителя Валерий Васильевич, — ты бы снял государственный флаг с капота, а то, как-то нехорошо получается. Я тут вроде по сугубо личному делу. Негоже в личных делах прикрываться государством.

Аверьян Кондратьевич немного призадумался, посопев о чем-то своем, затем одобрительно кивнул и стал выкручивать ярко-красный символ независимого государства из флагштока на капоте, сопроводив сие действие словами:

— Верно меркуешь, Василич. Не след смешивать в одной кастрюле державное и личное. Я то, старый, и не скумекал об этом, а ты, вишь, сообразил. Башка.

Фамильярность обращения и нарочитая грубоватость из уст этого человека прозвучали для Афанасьева, как высшая степень одобрения. Пока они так философствовали, рабочий день для сотрудников непосредственно не связанных с внешней разведкой окончился. Это было понятно по тому, как их жидкая струйка начала свое движение по дорожке, ведущей на КПП. Валерий Васильевич со страхом и жадностью вглядывался в лица приближающихся людей, но, сколько ни старался, так и не смог разглядеть среди них то лицо, что больше всех не давало ему ночью заснуть в последнее время. Проходившие мимо люди узнавали руководителя страны, улыбались и приветствовали его. Однако воспитание и строгая дисциплина не позволяли им навязывать свое общество диктатору, явно кого-то ожидающего, судя по его озабоченному лицу, и пристально разглядывающего проходивших мимо. Когда ручеек потянувшихся домой служащих СВР иссяк, Афанасьев стал проявлять признаки явного смятения. Искомой Вероники среди тех, у кого сейчас заканчивался рабочий день не оказалось. У него, как у генштабиста, в мозгу сразу нарисовалось несколько вариантов произошедшего казуса: либо Вероника, вообще, не была сегодня на работе по какой-то причине, либо она все еще оставалась там. Вариант о том, что она воспользовалась другим маршрутом, он просто не допускал, ибо это противоречило ее всегдашней привычке. Пока он лихорадочно прикидывал в уме дальнейший алгоритм своего поведения, она, вдруг неожиданно вынырнула откуда-то сбоку из-за кустов, воспользовавшись незаметной постороннему глазу тропинкой. Ее появление, ожидаемое, но такое неожиданное произвело сильное впечатление на Афанасьева. Достаточно высокая, в облегающей легкой блузке и в джинсах, подчеркивающих ее точеную фигуру, с правильными чертами лица североевропейского типа, необремененными излишней косметикой и волнистыми светло-русыми волосами, она, без преувеличения, показалась Афанасьеву супермоделью. И действительно, ее грациозная походка, плавные жесты, когда она снимала с плеча сумочку, чтобы предъявить свой жетон охраннику, сидящему в стеклянной будке, и грация с которой она все это проделывала, выдавали в ней, если и не врожденную, то уж точно приобретенную аристократичность. В тот день, когда он увидел ее в столовой, она показалась ему достаточно привлекательной, но все же не такой роскошной красавицей. Он даже вопреки всем правилам приличия, разинул в удивлении рот, не сумев как следует совладать с мимикой своего лица. Заметив вполне себе естественную реакцию шефа на красотку, стоящую у будки охранника и поняв про себя, что это и есть искомая Вероника, Кондратьич, удовлетворенно крякнул за спиной, как бы солидаризируясь. Покончив с недолгими формальностями, и сунув жетон обратно в сумочку, она все такой же грациозной и мягкой походкой, как у пантеры, прошла под услужливо приподнятым шлагбаумом и очутилась нос к носу с Афанасьевым. Не дойдя до него пары шагов, остановилась, пытливо разглядывая его, будто первый раз увидела. При этом ее взгляд не выражал ни положенного в таких случаях удивления, ни умиления, оказанным вниманием (и так было ясно, что этот пожилой и кряжистый гражданин приехал по ее душу), ни тем более подобострастия, при виде властителя не последнего государства в мире. В нем, скорее отражалось любопытство энтомолога, внезапно обнаружившего новый вид какого-нибудь прямокрылого и чешуеобразного. У самого же Афанасьева, при этом вид был оторопелый и откровенно глуповатый. Ни тот, ни другой, как сошедшиеся в поединке дуэлянты, не произносили ни слова. Первым в себя пришел Кондратьич, не совсем ласково, но зато красноречиво и напутственно пихнувший своего шефа кулаком под ребра. Тот довольно вяло отреагировал на дружеское понуждение к светскому диалогу, однако догадался прихлопнуть рот и даже сделал неуклюжую попытку шагнуть навстречу новому витку судьбы. И все-таки первой прервала молчание именно Вероника:

— А ты, Валерий Василич, оказался более терпеливым, чем я предполагала, — вместо положенного приветствия заявила она. — Мне казалось, что ты придешь раньше, а ты, смотри-ка, целых два месяца держался.

Его появление здесь, казалось, ничуть не удивило ее, словно она ждала его. Или предвидела. Хотя в принципе, это одно и тоже, по сути.

— Да, я, собственно…, — через силу выдавил он из себя нечто невразумительное, хотя всю дорогу до Ясенево он представлял, что скажет ей при встрече.

Тут из кустов с шумом вывалился Михайлов, держа в руке пучок каких-то травянистых растений с мелкими и невзрачными на вид желтоватыми цветами.

— В-о-о, достал! — выкрикнул он в порыве азарта, но тут же осекся, увидев, что несколько запоздал с букетом для шефа.

Три пары глаз: кто с укоризной, а кто и с нескрываемым весельем, посмотрели разом на оплошавшего доброхота, абсолютно не знавшего теперь, что делать с таким презентом. Перед ним явственно вырастала дилемма: то ли сначала передать букет Верховному, то ли сразу вручить его ей от имени диктатора. На несколько мгновений между ними повисла неловкая тишина, прерываемая тяжелым дыханьем запыхавшегося полковника. Вероника и тут оказалась на высоте, по сравнению с горе-ухажером и его нехитрой свитой.