Внешняя беговая

— Ты, мать, внутреннюю дверь запри на крючок, на всякий пожарный, — бросил он жене, выходя в прихожую.

Та шементом, выскочив из-под одеяла, побежала за ним:

— Миш, может не надо выходить?! Кто его знает, что у ней там, в мозгу приключилось?! Ведь съест же и не подавится!

— Конечно, не подавится, — согласился он с ней. — Ты же не подавилась за полста лет. Ладно. Закрывайся там, — не стал он раздувать семейный скандал.

Не дождавшись, пока супруга захлопнет за ним внутреннюю дверь, ведущую в прихожую, он осторожно приоткрыл входную. Медведица уже перестала царапаться, услышав, что на ее призыв отреагировали. Она смирно стояла на крыльце и ждала, когда Двуногий выйдет наружу.

— Ну и чего ты тут хулиганишь, ни свет, ни заря?! — пробурчал комендант на свою беспокойную жиличку.

Медведица сначала легонько ткнулась мордой в его грудь, призывая к вниманию, а затем, отвернув голову в сторону залива даже не зарычала, а завыла как-то жалобно и протяжно, будто силясь поведать о чем-то важном и печальном.

— Да, ты не вой, а толком скажи, что приключилось?! — нетерпеливо стал расспрашивать ее полковник, которому было весьма некомфортно стоять на ветру в одной рубашке.

Видя, что ее призывы ни к чему не привели и Двуногий никак не возьмет в толк, что от него требуется, медведица косолапо сбежала со ступенек вниз и еще раз вытянув морду, в сторону залива завыла надсадно и громко. Тут уж кто угодно поймет невысказанную, но продемонстрированную мысль медведицы об опасности, идущей со стороны моря. Приложив руку ко лбу козырьком, старик долго всматривался в предрассветную мглу, силясь разглядеть хоть что-то. Рядом с ним громко вздыхал и переминался с лапы на лапу дикий зверь. У Митрича не было оснований не доверять чуткому восприятию действительности своей постоялицы, тем более она еще никогда не давала осечки в этом деле. Но, как ни всматривался и как ни вслушивался комендант в сумерки зарождающегося рассвета, ничего увидеть и услышать не смог.

— Обозналась, ты, видать, мамаша, — беззлобно проворчал он, погружая свою заскорузлую руку в густой подшерсток медведицы. — Или сон дурной привиделся, а?

Она прижмурилась и громче засопела, чувствуя ласку Двуногого. Он уже повернулся к дому, чтобы успокоить свою старуху, которая вопреки его приказу уже высунула свой любопытный нос из приоткрытой двери, но тут неожиданно послышался сухой, как удар хлыста щелчок. Митрич резко обернулся всем туловищем назад. Уж кому-кому, но ему-то точно был хорошо известен этот звук. На Севере с его особенной местностью, лишенной естественных поглотителей звуков — лиственных деревьев, любые звуки распространяются на большое расстояние. Выстрел из «макарова» нельзя было спутать ни с чем иным. А вслед за «макаровым» дал о себе знать работяга «калашников», рассыпаясь дробным стуком коротких очередей. Полковнику не составило труда определить, что звуки доносятся со стороны аэродрома.

— Ёпт! — заорал Митрич благим матом, подскакивая на месте. — Началось! В дом! В дом, быстрее! — замахал он руками на супругу, которая тоже уже поняла, что случилось нечто страшное.

Старик опрометью бросился на крылечко, почти сбивая с ног, оторопевшую от происходящего Фроловну. Ураганом он ворвался в дом, кидаясь первым делом к сундуку. Откинув крышку, судорожно стал вышвыривать прямо на пол какие-то тряпки, узлы и прочую мягкую рухлядь бережно хранимую каждой рачительной бабкой. Супруга, ни жива, ни мертва, с бледным лицом и трясущимися губами стояла позади, боясь даже ойкнуть. Он на секунду оглянулся, на стоявшую в одном исподнем жену и грубо схватив ее за руку:

— Че рот раззявила!? Дура! Лезь в сундук!

— М-и-ш-а-а! — завыла она дурным голосом. — Господи! Да, что же это?!

— Лезь, кому грю! — он дернул ее за руку к себе, и уже обхватив обеими руками, стал заталкивать в самодельное убежище.

Она не сопротивлялась, а лишь тонко и жалобно скулила, как побитая ни за что хозяином старая и верная собака. Затолкав кое-как, воющую Фроловну, в сундук, Митрич напоследок мазнул ее губами в дряблую щеку, делая последние наставления:

— Запирайся изнутри и лежи тихо, как мышь! Крышку не открывай до последней возможности! Даже если в комнате будут говорить по-русски! Поняла?!

Та, не в силах произнести ничего членораздельного от душивших ее рыданий, только и смогла, что покивать головой. Он еще раз мельком оглядел свою вредную и несносную, но такую любимую женщину и с грохотом захлопнул крышку. Затем кинулся к шкафу, куда он недавно, вопреки всем инструкциям, перенес из своего кабинета второй ШАК-12, быстро примкнул магазин. Наощупь достал еще два запасных магазина, перемотанных изолентой и сунул их в карман штанов. Уже выбегая из комнаты, с удовлетворением услышал сквозь доносившиеся из сундука всхлипы Фроловны звук запираемой на щеколду крышки.

Выскочив на крыльцо, на всякий случай запер за собой дверь, полагая не без умысла, что враг не станет ломиться в запертый снаружи дом. Канонада от выстрелов не только не стихала, но напротив, только лишь усиливалась. Медведица, нетерпеливо ожидавшая его во дворе, обрадованно сунулась к нему, тыча мордой в грудь.

— Уйди, мать! Не до тебя! — в сердцах бросил он взволнованной косолапой подружке и старческой рысцой ринулся со двора, на ходу передергивая затвор штурмового автомата.

Медведица сначала было обиделась на такое невнимание, но быстро смекнув, что претензии можно оставить и на потом, а Двуногому сейчас действительно не до нее, правильно оценила ситуацию. Она сначала кинулась в сарай, чтобы успокоить волновавшегося там медвежонка. Там, наскоро облизав его и еще раз повторив строгий запрет на выход из убежища, она ринулась вдогонку за Двуногим. Обоснованно считая, что лишние клыки и крепкие когти на лапах, тому придутся, кстати, в борьбе со Злом, она решительно пустилась в очередную свою авантюру. Но медвежонку было страшно даже не столько от непривычных звуков выстрелов, сколько от волнения матери. Такой напряженной и взволнованной он ее еще никогда не видел. Гены упрямства, переданные ему матерью, сделали свое дело. Поэтому, дождавшись, когда мать выскочит вслед за Двуногим на улицу, он быстренько выкарабкался из сарая и пустился вслед за матерью. Догнать ее было не слишком трудной задачей для подросшего и окрепшего малыша, тем более мать не могла, вследствие своей хромоты развить более высокую скорость. Уже через полминуты она догнала его и пристроилась сзади, обдавая спину Двуногого своим горячим дыханием. Митрич оглянулся, чувствуя спиной присутствие зверя, но не сбавил своего бега. А еще через полминуты их догнал и непослушный отпрыск. Впрочем, в пылу беготни, мать, кажется, его даже и не приметила. В другое время он бы умилился подобному поступку не оставившего его в беде верного зверя, но сейчас он только досадливо буркнул на нее:

— И чего поперлась за мной?! Сидела бы дома.

Медведица, словно бы поняв слова упрека, упрямо помотала головой на ходу, не соглашаясь в столь ответственный момент для всего поселка, отсиживаться в тылу за чужими спинами.

Заслышав стрельбу, многие из жителей поселка повыскакивали из своих домов, пребывая в полном недоумении от происходящего. Увидев бегущего Митрича, они кидались к нему с вопросами, но тот, задыхаясь на бегу, только отмахивался от вопросов и хрипящим голосом повторял одну и ту же фразу:

— Всем в убежище! В гору! В гору!

И действительно, в поселке не было предусмотрено никаких бомбоубежищ или иных укрытий на случай непредвиденного нападения. Единственное место, где можно было переждать даже ядерный конфликт, находилось на окраине поселка — там, где располагался вход на самый секретный объект России. Солдаты гарнизона, после того, как отдельные выстрелы перешли в нескончаемые очереди, тоже выскочили из казарм и теперь метались, как очумелые по плацу, не зная, что делать. Вместе с ними метались и офицеры, находившиеся в это время на дежурстве. Но все они были безоружными. Оружейные комнаты, где хранилось штатное вооружение, были заперты на крепкие запоры, ключи от которых находились у дежурных офицеров, но те, по Уставу, не имели права на раздачу оружия без распоряжения, командующего гарнизоном, или объявления всеобщей тревоги. Но сигнала тревоги так и не было.

Митрич бежал к центральному посту охраны внешнего периметра, чтобы оттуда узнать складывающуюся обстановку. «Почему не гудит сирена?» — острой жилкой билась мысль в его распаленном от переживаний и сумасшедшего бега мозгу. Помещение центрального поста охраны располагалось в просторном, но одноэтажном здании, окруженном со всех сторон вышками с телеметрической аппаратурой. Причину, по которой не сработал сигнал оповещения о нападении, Виттель понял, как минимум, шагов за тридцать не доходя до самого здания. У небольшого шлагбаума, загораживающего дорогу к центральному посту на земле разметав руки в стороны, лежал боец. Рядом с ним лежал и его автомат, из которого он, судя по всему, не успел даже выстрелить. Судя по его неестественной позе, оказывать ему какую либо помощь было уже поздно. Комендант ринулся к зданию. На утоптанном снегу виднелись многочисленные отпечатки обуви, явно иностранного образца. Такое рифление подошв в российской армии было не принято. Он понял, что опять опоздал. Возле приоткрытой металлической двери, ведущей внутрь помещения центрального пульта, тоже лежал боец. Громадная лужа крови, расплывающаяся из-под его скрюченного тела, красноречиво говорила о том, что и ему никакая помощь уже не нужна. Взяв автомат наизготовку, Виттель рванул на себя тяжелую дверь, автоматически отмечая про себя, что, если кровь все еще вытекает из тела охранника, значит, с момента нападения на пост прошло не более восьми или десяти минут. Медведица не стала заходить в здание вместе с Двуногим другом, благоразумно оставаясь снаружи. Да и зачем ей было туда идти. По запаху она и так могла определить, что там никого в живых уже не было, а значит, никакая опасность Двуногому не угрожает с этой стороны, и он немного погодя вернется к ней сам. Впрочем, комендант и так уже догадывался, какую картину ему сейчас предстоит увидеть. Пробежавшись по короткому коридору, он первым делом сунулся в операторскую. Там в разных позах на полу лежала вся смена, в обязанности которой входило наблюдения за всем периметром охраняемого объекта. Шесть человек, во главе дежурным начальником смены, буквально утопали в собственной крови. Видимо, калибр оружия нападавших, был настолько велик, что одного попадания хватало, чтобы оставлять в телах раны несовместимые с жизнью. Вся следящая за обстановкой аппаратура была разбита и покорежена.