Во имя любви к Магии

– Ты бы пожертвовала мной, чтобы закрыть дверь?

– А ты бы этого не хотел?
– сказала Аманда.
– Рискнуть, что Ад вырвется на свободу и начнёт буйствовать в этом мире?

Мы смотрели друг на друга.

– Мне нужно увидеть, что сделал Франкенштейн, - сказал я.

– Тогда следуй за мной, - сказала Аманда.

Мы снова зашагали по коридору. Шар света подпрыгивал впереди нас, радуясь тому, что снова движется. Я не мог смотреть на Аманду. Мне всё ещё было трудно смириться с тем, как быстро она отвернулась от Чарльза. Мне было интересно, как она уговорила его последовать за ней в такое место. Сказала ли она ему, что любит его?

Наконец Аманда пройдя половину коридора остановилась перед дверью, которая была оставлена открытой. Я осторожно шагнул вперёд и заглянул внутрь. В комнате царила тишина и безмолвие, и она была полна теней. Мерцающий шар опустился вниз, чтобы пролить свой свет через открытый дверной проём, и тени чуть отступили.

– В этой части дома кое-что есть, - сказала Аманда.
– Здесь Франкенштейн реализовал амбиции всей своей жизни. Только для того, чтобы увидеть, как всё превращается в прах в его руках.

Я осторожно шагнул в комнату, Аманда была рядом со мной, совершенно спокойная и собранная, как будто между нами ничего не произошло. Шар света проскочил под дверной перекладиной, а затем взметнулся вверх под потолок. В его мерцающем свете было видно лишь большое пустое пространство, в котором не осталось ничего, что могло бы навести на мысль о том, что здесь произошло. Но что-то в атмосфере комнаты заставило меня вздрогнуть, как будто мы были окружены незримыми ужасами.

– Призраки прошлого не покидают дом Франкенштейна, - тихо сказала Аманда.

– Это здесь он создал своё чудовище?
– спросил я.

– Это существо всегда было чудовищем, - сказала Аманда.
– Он пошёл в своего отца.
– Живой человек, собранный по кусочкам из останков мёртвых тел.
– Предполагалось, что это будет величайшим триумфом науки.
– Но в конце концов Франкенштейну пришлось схитрить, чтобы получить желаемый результат. Вы можете аккуратно сшить мёртвые ткани, но сколько бы электричества вы ни пропустили через них, ваше творение так и останется лежать неподвижно. Мёртвое - мертво. Поэтому Франкенштейн нашёл другой путь.

– Дверь в Ад, - сказал я.

– Именно так. Адская энергия пробудила это существо к жизни, а не молния с небес. И вот оно проснулось злым, существо, которое знало, что его не должно существовать. Ты уверен, что хочешь это видеть?

– Я должен знать, - ответил я.

Рука Аманды мягко опустилась на мою руку, словно заранее извиняясь.

Теперь в комнате царила лихорадочная атмосфера, как в реанимационной больницы. Здесь воняло испорченным мясом и едкими химикатами. Стены запотели, и внезапные струйки влаги стекали по подробным анатомическим картам. Здесь не было ни смотровых столов, ни подносов с хирургическими инструментами, ни барочного научного оборудования, только полдюжины перемазанных грязью гробов, сваленных у дальней стены, крышки которых были вскрыты, чтобы достать содержимое.

Двое мужчин стояли, глядя друг другу в глаза, как боксёры на ринге. Или, возможно, просто отец и сын, вовлечённые в спор поколений… Один из них был высоким, стройным, аристократичным. В своём элегантном костюме, галстуке старой школы, со свежей гвоздикой в петлице он мог бы между делом заглянуть на модную вечеринку. Его лицо было худым, суровым, волевым, с пристальными холодными серыми глазами и вздёрнутым носом. Моё внимание привлекли его руки: утончённые и длиннопалые. Руки хирурга.

Я знал его имя. Все знали.

Перед ним возвышалась огромная фигура, закутанная в длинный плащ, едва ли достаточный для того, чтобы вместить его. Потому что у этого человека никогда не было ничего, что не досталось бы ему от кого-то другого. Кожа на его лице была неестественно натянута, как у актёра, переборщившего с ботоксом. Его губы почернели, распухли от запёкшейся крови, а глаза были разного цвета. Длинные пряди волос свисали ему на лицо, как будто он пытался скрыть от мира этот ужасный вид. Огромные костлявые руки свисали по бокам, сжатые в кулаки.

Я знал, кто он, кем он должен быть. Человек, навсегда ставший известным под именем своего создателя. Франкенштейн и его создание. Противоестественные отец и сын, созданный из трупов; существо, появившееся на свет вне женской любви. Они стояли лицом друг к другу в комнате, наполненной призрачной смертью и жизнью, и ни один из них не отводил взгляда.

– Ты меня так разочаровываешь, - сказал Франкенштейн высоким, отрывистым голосом.
– Ты совсем не то, что я хотел.

– Я не просил, чтобы меня создавали! Голос существа был хриплым и резковатым, как будто разговор всегда причинял ему боль.

– Это сетования каждого неблагодарного ребёнка, - сказал Франкенштейн.
– Я надеялся, что моё творение будет более оригинальным.

– Ты никогда не хотел сына, - ответило существо.
– Просто удачный эксперимент. Ты создал меня, чтобы доказать свою правоту.

Франкенштейн покачал своей изящной головой.
– Если бы я знал, что ты станешь результатом, я бы старался усерднее. Ты должен был стать моим совершенным Адамом, предтечей новой и благородной расы. Вместо этого у меня есть нечто, без грации и благодарности.

– О, мне есть за что быть благодарным, - ответило существо.
– Ты сделал меня сильным и наполнил меня достаточной яростью, чтобы я осознал, для чего нужна сила. Я переделаю весь мир по своему образу и подобию, сделав его холодным и неумолимым.

– Мир не твой, чтобы играть с ним, - сказал Франкенштейн.
– Ты просто ошибка, которую нужно исправить. Я разберу тебя на составляющие и в следующий раз сделаю лучше.

Существо рассмеялось. Это был уродливый, лишённый юмора звук.
– Ты не сможешь убить меня. То, что никогда не рождалось, никогда не умрёт.

– Я знаю всё, что можно знать о жизни и смерти, - холодно сказал Франкенштейн.

– Нет, - ответило существо.
– Ещё нет.

Он ударил Франкенштейна ладонью под грудину, погрузив её по запястье. Шокированный вздох Франкенштейна прервался потоком крови изо рта. Существо отдёрнуло руку, хлынула кровь, в руке было что-то багрово-фиолетовое. Он поднёс её к глазам умирающего Франкенштейна.

– Теперь ты знаешь, - сказало существо.
– В конце концов, у тебя всё-таки было сердце.