Во тьме окаянной
Шрифт:
Данила молчал, никак не отвечая на дерзкий выпад самонадеянного бугая. Сдерживал себя, медлил. Но ярость уже просачивалась с бледнеющих небес, с заснеженной сонной земли, с промерзших бревен, с нагретой телом одежды. Неукротимая, она вливалась бурным потоком, разносясь огненной кровью, наполняя собой сердце до краев…
Фома ударил первым. Неожиданно, сильно, целясь в голову идущего впереди Данилы. Ударил, как обыкновенно бьют разбойники кистенем, сбивая человека с ног в одно мгновение. И даже не успев понять, что промахнулся, выронил дубинку и взвыл от боли. Нож Карего вонзился под ноготь большого пальца, скользнул, срезая его до сустава…
Не
– Недолгий разговор вышел. Прости, так уж вышло…
Трифон троекратно перекрестился:
– Бог простит…
Поутру, после молитвы и совместной трапезы, Трифон, протягивая Даниле пару коротких, обтянутых рысьим мехом охотничьих лыж, сказал оставить казака на попечение Саввы и следовать за ним в пещеры Пыскорские.
После тяжелой монастырской дремоты белый путь показался особенно желанным. В лазури ни облачка, только бесконечно рассыпающееся золотыми иглами солнце.
Шли молча, но Карий чувствовал и даже слышал, как старец напряженно молится, словно ему предстоит вынести тяжелое испытание или пройти искушение. Подойдя к горе, Трифон посмотрел на небо, перекрестился, затем раскидал занесенные снегом большие еловые ветви. Открылся вход, уводящий взгляд в непроглядную тьму.
– Пыск – по-пермяцки пещера. А может, и пещерный город, того не ведаю. Только одно знаю: темную тайну прячут эти камни, о которой ни пермяки, ни вогулы ничего не слышали. Ибо тайна сия не этих племен, может, и не людей вовсе…
Данила вытер покрывшуюся инеем бороду:
– Потому и поставлен монастырь?
– До его основания старцы жили здесь около века, хоронясь по землянкам да норам. Их ловили да волкам скармливали, или с живых кожу сдирали, как со святого мученика владыки Питирима. Но свет Божий на этом рубеже выстоял… – Трифон встал на колени и отдал земной поклон, светло и радостно, как целует свое дитя мать.
«Он и правда святой, – подумал Карий. – Чистый сердцем».
– Так волки от беззаконной тайны лютуют? Да и прикормлены так, что людоедство у них в крови…
– Место здесь нечистое, не капище даже – врата в преисподнюю. Отец Варлаам о сем знает, поэтому и держит подле себя пса лютого – Фому, чтобы братия боялась в гору лазать. Сам сюда изредка приходит, дабы ничтожить знамения диавольские. И сам Аника про это место сведущ, да не ведает, что с ним делать… Вошел однажды в гору купцом да вышел иноком. Оттого тебя и призвал…
– Оттого, что я душой черен? – с напускным равнодушием заметил Данила. – Может, Григория в гору сводить, глядишь, и уверует…
– Григорий Аникиевич сюда близко не подъезжает. Как побывал с родителем, больше и не подступился. Только ныне собрался монастырь по бревнышку разобрать да в Канкор перенести…
– А ты меня почто к преисподней привел? О грехах и злодеяниях говорить станешь, обличать будешь во гневе? – спросил Карий. – Или ласкою возьмешь, мол, Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее?
– Еще перед вашим приездом в Орел-город, на Сретенье, явился мне святой Николай. Оборванный, с кровоточащими ранами, закованный в пудовую цепь. «Видишь, – говорит угодник, – это меня Ирод мучает за то, что хотел младенцев Вифлеемских от смерти спасти». Говорит, а с очей кровавые слезы капают… – Трифон утерся ладонью и отвернулся. – При виде его мук упал на колени, умоляя страдания возложить на меня, а в ответ святой Николай только покачал головой: «Вскоре пошлет Господь спасителя и заступника,
грозного Ангела Своего. Сам, Трифон, узришь, когда приидет и встанет перед тобою. Он и избавит…»Старец внимательно посмотрел на Карего.
– «Посему Я дам Ему часть между великими, и с сильными будет делить добычу, за то, что предал душу Свою на смерть, и к злодеям причтен был, тогда как Он понес на Себе грех многих и за преступников сделался ходатаем». Ведаешь слова эти?
– Нет.
– Так пророк Исаия говорил о Спасителе нашем. Говорил, да не договаривал…
Трифон задумался:
– Знаешь ли сам, что ты за человек? Думаю, не знаешь. И я не знаю. Один Бог знает…
Глава 10
Адова паперть
Протискиваясь сквозь узкие проходы, попадая из одного колодца в другой, они, наконец, оказались на замерзшей глади просторного ледяного грота.
– Тепереча смотри. – Трифон скинул с плеч холщовую охотничью суму и вытащил факел. От первых искр смола жадно зашипела, заурчала и, разгоняя темноту, рванулась кверху длинным языком пламени.
Карий увидел огромный белоснежный свод, переливающийся бессчетными гранями ледяных кристаллов. Старец махнул факелом – тысячи зеркал сорвались с места, заполняя пространство пляшущими огоньками, и в какой то момент вдалеке, за ледяной гранью, Карий явственно увидел другого себя и другого старца.
– Теперь помолимся…
Трифон достал из-за пазухи икону святого Николая чудотворца, благоговейно приложился, бережно выставляя святой образ на ледяной нарост. Затем, не выпуская факела из рук, встал на колени и тихо, почти шепотом, начал молится:
– О, всеблагий отче Николае, пастырю и учителю всех верою притекающих к твоему заступлению, и теплою молитвою тебя призывающих, скоро потщися и избави Христово стадо от волков губящих. Огради и сохрани святыми твоими молитвами от мирскаго мятежа, меча, нашествия иноплеменников, от междуусобныя и кровопролитныя брани. И якоже помиловал еси триех мужей в темнице седящих, и избавил еси их царева гнева и посечения мечнаго, тако помилуй и помоги нам, угодниче Божий. Избави нас от всякого зла, и от всякия вещи сопротивныя управи ум наш и укрепи сердце наше в правой вере. Аминь.
Свод дрогнул, вспыхнул огненной лавой, отзываясь на слова далеким, протяжным волчьим воем…
– Слышишь? То бесы стонут. – Глаза старца истово заблестели. – Значит, дошла молитвушка, услышал святой угодниче…
Они пошли дальше, вглубь горы, потом стали спускаться вниз почти по вертикальному лазу.
– Диковинно тебе, Данилушка, внутри горы быть? – Старец тяжело отдышался. – Небось, и не ведал о ходах змеиных…
– Десять лет в горах Персии прожил. – Данила остановился, почти уткнувшись Трифону в ноги. – Там меня тоже старец наставлял, как теперь ты. Только ты учишь прощению, а он учил убивать…
Монах ничего не ответил, промолчал, но пополз быстрее, изо всех сил перебирая худыми локтями…
Наконец показался грот, много выше и больше прежнего, ледяного. Данила встал на ноги, огляделся. Взгляду открылось странное убранство пещеры, отдаленно напомнившее останки древних ромейских храмов.
Полупрозрачные колонны свисали из-под нерукотворного купола и вырастали снизу, прямо из-под ног. Они срастались в единое целое, переплетаясь друг с дружкой, как ненасытные тела любовников; другие образовывали причудливые скопища фигур, словно вросшие в лед грешники. Поодаль стояли ледяные ложа, напротив них зловеще поднимались колья и плаха…