Во тьме окаянной
Шрифт:
– Пусть так, Господи… и это приму…
Давно, совсем другому, чистому сердцем, негромко, почти нашептывая, мама пела ему перед сном о прощении и надежде. В тех ли словах, или в ее убаюкивающем голосе, или в выпавшей несправедливой рабской доле открывалась истина, которую не прочтешь в книгах, не отыщешь у мудрецов, не услышишь из уст праведников.
Уж ты ясно светДанила с трудом поднимается. Он все потерял и потерян сам. Идет без цели, в никуда. В последнее одиночество…
Теперь уже смотрит вокруг – в мире кроме сумерек ничего не осталось, только вниз, в ярую соль под босыми ногами, следя, как, просачиваясь и перетекая между пальцами, намокают в его крови острые кристаллы…
Встану я на четыре сторонушки, Поклонюсь вам, люди добрые, Миру светлому, земле праведной, Животворной воде, огню красному, Ветру вольному, небу горнему. Вы простите меня, душу грешную, Неразумную, одинокую, Чудес ради Николы Угодника, Громов-молний пророка Илии да Егория, святого заступника…В надвигающейся на мир тьме Данила с тревогой вспомнил убиенного волками отрока Пахомку из строгановского Орла-городка, которого обещал уберечь и не уберег.
«Как же ему с перебитою шейкою в Царствие Небесное дорогу сыскать… одному, без провожатого, в смертной тьме… Не сыщет, заплутает, пропадет…»
Данила с тоской посмотрел на ложащиеся окрест густые мазки мрака, поспешно заполняющего собой нескончаемую пустыню соли.
«Сподобил бы Господь помочь в последний раз, разрешил подать отроку
ничтожный знак или след малый оставить… Малец следопытом рос, догадливым… На сей раз бы спасся… За то и души своей не жалко отдать…»Он разжал сведенные судорогой ладони и увидел, как выскользнула и упала на бесконечную соляную дорогу серебряная монета с отчеканенным ликом Христа. Смертные деньги, в уплату могильщику… Данила нагнулся, чтобы подобрать бесценную реликвию, и не смог – непомерно велика стала ее тяжесть.
«Неужели после меня останется только могила? Быть погребенному здесь? – Данила посмотрел на затертый, еле просматривающийся лик Спасителя. – Что останется, что прорастет новой жизнью от шрама соли на времени? Сгинуть бесследно, истаяв, как свеча от пламени…»
Жизнь моя, горемычная, И судьбинушка непутевая, Вместе с юностью безутешною, Беспросветною да безрадостной, — Вы простите меня, душу грешную, Неприлежную, бесталанную, Ради Правды, что людям дарована, Ради нового мира Божьего, Ради светлого Воскресения.Последние багряные краски тихо сходили с края небес, превращаясь в непроглядную глубину опрокинувшейся вечности. Соль плавилась под ногами и, растекаясь широкой рекой, застывала пластами и друзами хрусталя, превращая пустыню в подобие неба.
– Господи, был ли смысл жить, и осталась ли для меня надежда?
Его глаз коснулся Свет: легкий, льющийся, заполняющий через край, какой иногда приходит во снах, но только теплый, живой, пахнущий дождем и цветущими травами, легким дымом костра, нежным духом только испеченного хлеба и парного молока.
– Вера твоей души и есть надежда…
Данила повалился на колени, в слезах припадая к ногам Спасителя:
– Проклятый тать и душегуб, вот кто я…
– Разве не ты был рабом и стал свободным? Или не ты от ненависти пришел к любви? От зла и мести – к покаянию и прощению?
Христос нагнулся и, поднимая Данилу с колен, сказал:
– Встань, нареченный Судом Божьим и Утешителем. Ступай и ничего не бойся.
Даниил поднялся с колен, улыбнулся и сделал шаг в открывшийся для него свет.