Водные ритуалы

Альба склонилась слишком близко к блокноту; это движение мне не понравилось.

— Ты в порядке?

— Да… Нет… Не знаю, в глазах все как-то поплыло… Думаю, это из-за тумана.

— Вернемся? — обеспокоенно предложил я.

— Нет, все в порядке, — возразила она. Я был рад, что мы разговариваем сидя; было заметно, что она плохо себя чувствует. — Ты спрашиваешь, почему я выбрала такую работу… Это случилось в старших классах, мне тогда было семнадцать. Я уже говорила, что была застенчивой девушкой, толстой и закомплексованной из-за обстоятельств моей жизни и скандала в Мадриде, связанного с финансовыми неурядицами маминого импресарио. Мы поселились в Лагуардии, пытаясь вести нормальную жизнь. В соседнем классе учился парень, его звали Альваро. Я была от него без ума, хотя в него были влюблены и другие девочки.

Я не был ревнив, к тому же не имел права ревновать к ее прошлому, но в горле застрял комок: «Как жаль, что это был не я».

— С нами училась девушка по имени Марта. Она была самая настоящая альфа, любила доминировать. Марта тоже за ним бегала, но, как ни странно, Альваро больше нравилась я. Думаю, он играл с нами обеими, чтобы заставить ревновать, хотя я этого не понимаю. Однажды Альваро предложил мне остаться у него на ночь. Самое настоящее свидание. Первое в моей жизни. В тот вечер мы договорились встретиться в парке неподалеку от маминого отеля, в садах Кольядо, рядом со статуей баснописца Саманьего. Я надела туфли на каблуках, юбку, накрасила губы маминой помадой. Не представляю, как Марта об этом узнала. Может быть, он сам ей сказал, чтобы она приревновала и в конце концов тоже согласилась с ним переспать… Так вот, вместо Альваро появилась компания девчонок, тусовка Марты, к тому же с ней во главе.

Альба грустно улыбнулась, словно набираясь сил для того, что должна была рассказать дальше. Я сжал ее руку; мне хотелось ободрить ее, сказать: «Все в порядке, успокойся».

— Они шли за мной по парку, оскорбляя меня. Я прибавила шагу, но они не отставали. Я вела малоподвижный образ жизни, весила сто двенадцать килограммов, и это при росте метр семьдесят четыре… И вот я побежала. Я понимала их намерения, к тому же их было пятеро. Я бежала с трудом, задыхаясь; вскоре началась тахикардия, сердце не справлялось с весом. Девчонки набросились на меня, я получила удар ногой в живот от Марты, и меня вырвало. Нельзя было вести себя так наивно и разгуливать по пустынному парку среди ночи, как бы хорошо я его ни знала…

Я так нервничала из-за предстоящего свидания с Альваро, что почти не смотрела вокруг себя и не увидела девчонок вовремя, пока они не подошли ко мне сзади. Мой добрейший папа слишком опекал меня всю жизнь, повсюду меня сопровождал, но в тот день защитная скорлупа наконец треснула.

В то лето я в одиночку отправилась по Камино-де-Сантьяго; родителям соврала, что иду с друзьями. Почти восемьсот километров пути я прошла за двадцать дней, то есть в день проходила по сорок километров. Дойдя до площади Обрадойро [35] , я потеряла двадцать два килограмма и больше их не набирала, потому что не прекращала заниматься спортом ни на один день. Я прошла курсы самообороны в Логроньо, а потом поняла, что хочу чувствовать себя полезной, а заодно разыскать импресарио моей матери, посадить за решетку и вернуть ей деньги, чтобы избежать новых штрафов за отель. Я пошла учиться, решила стать эртцайна [36] . Я отследила все перемещения деда после того, как тот сбежал. Но затем след его затерялся в Чили. Думаю, он уже мертв, но до сих пор не знаю, куда он девал деньги. Мама не в курсе моего расследования.

35

Площадь Обрадойро — главная площадь города Сантьяго-де-Компостела, где заканчивается Камино-де-Сантьяго.

36

Эртцайна — баскский полицейский.

Альба умолкла. Выглядела она неважно; может быть, виной тому были тяжелые воспоминания, но я беспокоился, потому что она хваталась за живот всякий раз, когда умолкала.

— Что касается Марты, то она стала фигурантом одного из первых моих вызовов, когда спустя годы я уже работала в полиции. Он поступил от одного из жителей Лагуардии; мы явились по указанному адресу, и я обнаружила их обоих. Марта была замужем за Альваро; она постарела, на лице ее темнели синяки. Мне самой пришлось надеть наручники на Альваро, того парня, которому я без колебаний сказала бы «да». Лишь взбучка, которую задала мне Марта, удержала меня в то лето от свидания с ним. У Марты была дочь, с ней он тоже плохо обращался. Я позаботилась о том, чтобы их обеих поместили в центр для женщин — жертв гендерного насилия. Сейчас Альваро запрещено к ним приближаться. Марта время от времени звонит мне; мы встречаемся, пьем кофе, притворяемся подругами. Я выслушиваю ее истории о попытках переделать жизнь, но ей приходится трудно. Окончив школу, учиться дальше она не стала, засела дома. Альваро уверял ее, что его зарплаты будет достаточно. Замуж она вышла рано и никогда не работала. Он держал ее взаперти. Не представляю, какое будущее ее ждет.

«Зачем ты с ней общаешься? Ведь когда-то она подняла на тебя руку», — с трудом написал я.

— Потому что Марте нужен якорь, нужны подруги. Это что-то вроде общественной жизни. Чтобы Альваро снова ее не соблазнил и она к нему не вернулась. Не знаю, для кого я это делаю — для нее или, может быть, для ее дочери, — но мне невыносима мысль, что я могла бы оказаться на ее месте, и я не хочу, чтобы он победил.

— Ты выбираешь… смертельно опасных мужчин, — прокомментировал я вслух. Хотя стоило ли бросать камни в собственный огород?

— Это ты и про себя тоже?

«В какой-то степени, — написал я в блокноте. — Я слишком потрясен событиями последних трех лет, чтобы быть нормальным человеком, к тому же у меня есть зависимость от работы. В расследовании серийных убийств нет ничего хорошего, сплошная одержимость, а я и так склонен к одержимости по своей природе. Мне недостает качеств, чтобы быть хорошим психологом-криминалистом, я не умею вовремя переключаться, я слишком быстро теряю объективность. Жить со мной — значит жить в постоянном напряжении: выследить одного преступника, дождаться появления следующей серии убийств… Тебе нравится такая жизнь? Так ты хочешь жить? Разве ты не предпочла бы нечто более спокойное?»

— Я уже вышла замуж за более спокойного. Это был король спокойствия, воплощение безмятежного сосуществования…

«От этого ты бежишь? Боишься, что снова обманут?»

Наверное, я не должен был этого говорить. Представляю, как прозвучал для нее этот вопрос. Лицо ее изменилось, она вспыхнула. Посмотрела на меня сердито, гневно вскочила, не переставая держаться за живот.

— Твои чувства ко мне, — сказала она наконец, — те эмоции, которые я в тебе вызываю, подлинны, непроизвольны. У тебя все тело напрягается, когда я появляюсь. Весь твой невербальный язык кричит о том, как сильно на тебя действует мое присутствие. Чувства твои реальны, это не уловка, чтобы лишить девственности неуверенную в себе подружку, как в случае с Альваро, и не способ поучаствовать в расследовании, как у Нанчо. Я не нужна тебе, тебе не нужен никто, кроме деда и брата, — и все-таки ты здесь, несмотря на все проблемы.

«Ты хочешь быть со мной только из-за моих чувств? — написал я дрогнувшей рукой. — Я тоже не хочу быть для тебя необходимостью, мне тоже нужно, чтобы отношения со мной не были стратегией, убежищем, лейкопластырем».

— Лейкопластырь… Надо же такое выдумать… — прошептала она. — Иногда ты ведешь себя со мной, как с дочерью. И называешь себя «лейкопластырем»…

Но закончить фразу Альба не успела. Ее лицо исказилось от боли, пригвоздившей меня к скамейке. Она рухнула на землю, прежде чем я успел ее удержать.

А над обледеневшим газоном теплилась заря.

27. Больница Чагорричу

7 декабря 2016 года, среда

Я даже не смог позвонить по номеру 112 и вызвать «Скорую». Точнее, цифры-то я набрал, но пролепетал лишь «Сан… Пруденсио» и нажал отбой, бессильно сжимая руку потерявшей сознание Альбы. Отправил отчаянное сообщение по «Ватсапу» Эстибалис, умоляя небеса, чтобы в это время у нее был включен телефон: «Вызови «Скорую» на бульвар Сан-Пруденсио. У беременной 40-летней женщины судороги, сознание спутано».

Я увидел смайлик с поднятым большим пальцем и понял, что помощь уже в пути.

* * *

Это был долгий, мучительно долгий день. Альбу увезли в больницу Чагорричу; обследование проходило ужасающе медленно. Я не знал, потеряла ли она ребенка, бьется ли ее сердце. Ответом мне было молчание и снисходительные взгляды персонала.

Я позвонил ее матери в отель в Лагуардию и максимально терпеливо, с помощью множества бессвязных слов кое-как объяснил, что произошло. Она прибыла через час; теперь мы оба были рядом с Альбой.