Военкор

В этот момент, будто чувствуя подходящее время, в кабину экипажа через плечо бортового техника заглянул Гиря. Кивнув головой, он развернулся и крикнул:

— Три минуты!

Глава 16

Я проверил автомат и убрал его на правую сторону. Сейчас самое время начать работать по прямому назначению.

— Лёха, сядь, — попытался остановить меня Гриф, но я ему подмигнул и пошёл в кабину к экипажу.

Открыв дверь, я встретился взглядом с бортовым техником. Сириец в чёрном шлемофоне смотрел на меня вопросительно, хлопая глазами. Не ожидал он, что к нему сзади подойдёт человек с видеокамерой в руках.

— Поснимаю, — сказал я на арабском и наклонился вперёд, оказавшись перед центральным пультом.

За остеклением кабины стоял настоящий смог, который не позволял разглядеть происходящее на аэродроме. Только я включил камеру, как сквозь дым нам в лоб выскочило несколько вертолётов.

— Командир, близко! — прокричал лётчик-штурман, которому для этого даже не понадобилось говорить через самолётное переговорное устройство.

Дистанция минимальная. Я уже мог спокойно разглядеть белый шлем лётчика-оператора Ми-24, который выскочил нам лоб в лоб. Но командир нашего Ми-8 моментально среагировал и ушёл в сторону.

Смотрю на бортового техника, а у него чуть брови седыми не стали от такого манёвра.

Я продолжал снимать, даже когда мы опять ворвались в стену дыма. Тут же пробив её, мне предстала картина Рош-Пинна. От увиденного лётчик-штурман даже присвистнул.

Вокруг идёт бой. Весь аэродром в дыму. На южной окраине продолжают активно работать Ми-24 и три наших Ми-28. Вышка командно-диспетчерского пункта разбита, а рядом со стоянкой дымит большой ангар.

— Минута, — крикнул командир экипажа.

Времени на съёмки из кабины больше нет. Я убрал камеру, как раз когда вертолёт доворачивал носом в торец полосы с нанесёнными на ней цифрами. Впереди нас ещё три вертолёта, которые уже подходят к бетонке взлётно-посадочной полосы. Я вернулся в грузовую кабину и приготовился к высадке.

Лица всех ребят серьёзные. Сирийцы молятся, а мои соотечественники спокойно сидят на своих местах. Вертолёт задрожал, переходя с косой на осевую обдувку.

— Готов, Лёха? От меня не отставать, — сказал Сева.

Вертолёт подошёл к полосе и просто плюхнулся на бетонку. Я даже подлетел над скамьёй.

Из кабины экипажа выскочил бортовой техник и открыл сдвижную дверь.

Началась высадка.

Ми-8 тряхнуло, и я сразу спрыгнул с борта. Под ногами оказался горячий бетон. Повсюду слышались короткие крики из смеси русского и арабского, щелчки затворов. Боковым зрением я видел, как кто-то из сирийского коммандос споткнулся и упал.

Мы залегли у края взлётной полосы, вжимаясь в траву. Мозги плавились, ощущение было такое, будто попал в ад и лежишь на сковородке. Только раскалённого масла не хватало и — точно ад.

Я вытащил из рюкзака видеокамеру, готовясь к съёмке. Адреналин зашкаливал, сердце гулко стучало в груди.

Вертушки кружили в небе над аэродромом настолько низко, что почти касались винтами крон деревьев. Столпы дыма поднимались от подбитой военной техники, и ветром разносились по аэродрому. Столкновение здесь было серьёзным. Израиль пёр вперёд, но и Сирия не собиралась так просто сдаваться. А при поддержке советского спецназа, так тем более.

Где-то звонко рвануло, и ещё один столп чёрного дыма устремился в небо. Меня обдало волной жара.

— Точно ад, блин, — шепнул радист-сириец, прижав к себе радиостанцию.

Приподнимаю камеру и смотрю в объектив. Пытаюсь поймать резкость, видя через объектив, как бегут люди, падая и поднимаясь.

Пот заливает глаза, а кончики травы щекочут ноздри.

Снова пронзительный визг ПЗРК. Вижу, как ракета уходит по цели. Вертолёт, высадивший нас, смещается в сторону, дёргается и отстреливает ловушки. Пылающие «шары» сыпятся сплошной стеной. В Москве точно будут довольны таким материалом.

Как всё это уже знакомо! В прошлой жизни я тоже участвовал в высадках и штурмах, имел не один десяток операция за спиной.

— Карелин! Ты пишешь? Жара пошла, а?! — крикнул сбоку Сева.

— Пишу, — отвечаю автоматически, пальцы не отпускают камеру.

Ещё из одного Ми-8 вдалеке выпрыгивают спецназовцы.

Несколько вертушек отстреливают боекомплекты, прикрывая высадку с воздуха. Ми-8 садятся один за другим.

Тут по ближайшему зданию один из вертолётов выпустил ракету. Потом ещё один зашёл и отработал туда же.

Я успел заснять, как управляемая ракета с Ми-24 вышла из направляющей и точно поразила позицию противника в небольшом здании. Когда пыль осела, в пролом устремилась одна из групп десанта.

Камни летят по бетону. Камера пишет, запоминая героизм наших и сирийских ребят. За спиной один за одним улетают вертолёты, оставляя нас один на один с противником.

Сева коротко тычет мне в плечо.

— Двигаемся!

Начинаем подниматься и двигаться к зданию рядом с диспетчерской вышкой.

Впереди несколько ангаров, бетонная стена, обгоревшая машина у въезда. Сразу за ней и КДП — наша ключевая цель.

Высокая, одинокая, с простреленным «аквариумом» наверху. Если взять её, то мы заберём «глаза» аэродрома и лишим противника преимущества господствующей высоты.

Короткими перебежками бежим к вышке. Вижу, как Гиря, Гриф, сириец-радист, и двое арабов из местного командос держат дистанцию. Если прилетит, то положит не всех разом.

Откуда-то отдалено слышу хлопки — это бьют, но не по нам, а по ребятам из другой группы.

Рация шипит.

— … с верхнего этажа диспетчерской работает пулемёт, не пускает…

— Понял, — принимает Гиря информацию.

Замираем за отбойником, до которого добираемся через перестрелку с обороняющимися.

Отсюда вижу диспетчерскую.

— Держу, — говорит Гиря, и Гриф выходит вперёд.

Идём между стеной и трубой к диспетчерской вышке. Металл горячий, я касаюсь и отдёргиваю руку, стискивая зубы. На трубе впору жарить шашлыки.

Камеру пока опустил. Могу замешкаться и подставить ребят из своей группы. Съёмка важна, но куда важнее не становиться обузой для ребят, надо наоборот им помогать.