Военкор
Шрифт:
— Мы знаем, где они, — продолжил Римаков. — Надеюсь, похитители понимают, что Москва сделает всё возможное, чтобы освободить заложников.
Повисла тишина. Честно говоря, я полагал, что разговор будет вестись более праздно, но Римаков не стал ходить вокруг да около.
Правильно делал, заложников слишком долго держали в плену и неизвестно, как обращались с нашими гражданами.
«На Востоке уважают силу». Нельзя давать этим людям почувствовать нашу слабину. Иначе «съедят», как сейчас Фадлалла ест виноградинку.
— Как и вы, мы проявляем беспокойство о гражданах СССР и делаем
Римаков не терял зрительного контакта с Мухаммедом. Такие моменты стоило бы снять на камеру, но её нет.
Вообще, мы уже сильно рисковали. У нас не было группы сопровождения и ничего не мешало нам «исчезнуть». Не доехали до штаба Хезболлы, да и всё. Я прекрасно понимал, что стояло на кону.
Чтобы нас убить, Фадлалле нужно иметь не столько смелость, сколько высокий уровень глупости. С другой стороны, Радвана и Мугнию это не остановило от захвата заложников.
— Я слышал, — продолжил Римаков спокойно. — Что ваши братья по оружию всё ещё не знают, где находятся пропавшие советские специалисты. Ни живы ли они, ни мертвы — ни слова. Странно, правда?
Фадлалла мягко развёл руками.
— Вы знаете, что сектор нестабилен. Люди исчезают, появляются, снова исчезают. Это Ближний Восток. Даже я не всегда знаю, кто ночует в моём доме. Но повторю то что вам и так хорошо известно. Мы готовы помочь вам найти советских специалистов. И если мне станет что-то известно, я сообщу вам об этом.
Римаков откинулся на спинку стула, сцепил пальцы. Голос у него оставался ровным, разве что появились нотки металла.
— «Если» или «когда» вам станет что-то известно?
Фадлалла медленно покачал головой и расплылся в улыбке.
— Конечно же, «когда».
— Что ж, это прекрасно, но наше терпение не безгранично, Мухаммад Хусейн, — ответил Римаков.
От моего взгляда не ушло, как напрягся Радван, он не умел также искусно контролировать свои эмоции, как Фадлалла.
Напряжение повисло в воздухе. Максим Евгеньевич прокашлялся и вдруг подался вперёд.
— Я ещё кое-что хотел вам сказать. Не сегодня, так завтра война закончится и всё вернётся на круги своя.
— Мы все в это верим, Максим, — кивнул Фадлалла.
— Это хорошо. По окончании боевых действий мы в Сирии планируем учения. Совместные. В Латакии.
— Это хорошо. Так вы покажете миру, что вы на нашей стороне, — улыбнулся Мухаммад.
— Да. И, знаете, бывает так, что баллистическая ракета уходит… не туда. Засбоил гироскоп. Ракета сбилась с курса и попала не в полигон, а, скажем… разумеется, по чистой случайности — в здание, которое вы называете штабом. Недоразумение? Да, но боюсь, что такое недоразумение оставит после себя руины.
Глава 15
Фадлалла долго молчал. Смотрел в одну точку на столе. Он понимал, что просто так подобными словами никто бы не кидался. И если Римаков говорит такие вещи, то с одобрения ещё более высокого начальства в Москве.
— Хезболла будет всеми силами содействовать поискам. Мы подключим все свои каналы. И как только получим хоть крупицу информации — сразу передадим всю информацию вам.
— Было бы замечательно,
если бы мы получили информацию завтрашним утром.— Не исключаю, что это случится уже в ближайшие часы, — произнёс Фадлалла.
— Что ж, я знал, что мы с вами договоримся. Со своей стороны попробую передать вашу озабоченность «учениями». Но в Бейруте проблемы со связью. Война идёт, — ответил Римаков и встал, не дожидаясь ответа.
Я поднялся вслед за ним. Фадлалла тоже встал и внушительно кивнул.
— Я понял вас, господин Римаков.
Когда мы вышли из штаба и сели в машину, я посмотрел на Максима Евгеньевича.
— Думаю, что сработает, — сказал я вполголоса.
Он не ответил сразу. Только когда наш джип тронулся, сухо бросил:
— Они знают, что такое быть врагом для Советского Союза. И не пожелают этого даже своему врагу.
— Но ведь в Москве не в курсе, да? Об ударах, которые вы пообещали Фадлалле?
— Иногда импровизация помогает лучше приставленного ко лбу пистолета, товарищ Карелин, — пояснил Римаков. — Но вы, крайне наблюдательны.
В посольство мы вернулись уже за полночь. В приёмной я сел в кресло и решил набросать заметки для нового материала в редакцию. В голове уже крутились словесные обороты и строки будущей статьи. Всё, что накопилось за день, требовало выхода. Я даже поймал себя на мысли, что мне всё больше нравится заниматься журналистикой.
Но я не успел сделать и пары записей, когда дверь в приёмную приоткрылась, и в проходе появился Римаков. Без пиджака и в расстёгнутой рубашке.
— Пойдёмте, — сказал он. — Перекусим.
Я закрыл блокнот и пошёл за ним. Заодно возьму у него анонимное интервью «без галстуков».
В кабинете горела тусклая лампа. На столе стояла алюминиевая фляга, разложены куски хлеба, пара банок тушёнки, кильки и солёные огурцы. Всё по полевому — скудно и без лишних церемоний.
— Присаживайтесь, — сказал он, открывая банку. — Мы с тобой… не против, если на ты?
Я покачал головой.
— Так вот, мы с тобой хоть и не были под обстрелом, но своего хапнули. Я думаю, ты понимаешь, что сегодня мы могли умереть.
— Речь твоя действительно была дерзкой. Однако вероятность того что они решили бы нас прикончить хоть и была, но маловероятна. Во-первых, они испортили бы отношения Советским Союзом. Во-вторых, подозрения, что они причастны к похищению заложников, подтвердились. И в-третьих, они понимали, что если мы не вернёмся, то прилёт ракеты, случайно сбившейся с курса, произошёл бы с большей долей вероятности. Так что считаю, в их интересах было ещё и проследить, чтобы мы добрались до посольства целыми и невредимыми.
Дальше ели молча. Периодически раздавался стук ложек по металлу и слабый гул вентиляции из зарешеченных отверстий.
— К нам не хочешь пойти, Лёш? — в лоб спросил Римаков.
Предложение заманчивое, но бросать ту работу я не собирался. Однако ответить не успел, в кабинет без стука вошёл Казанов. Но ему можно.
— Максим Евгеньевич, посмотрите в окно.
Римаков всё понял. Отставил тарелку и поднялся на ноги.
— Пошли, Карелин.
Мы подошли к окну, и Максим Евгеньевич отодвинул штору. Казанов встал рядом со мной.