Воин-Врач

— Никак, хороши молодки? — улыбнувшись, уточнил Всеслав.

— Да где там?! Старухи да вдовицы сплошь древние! Из них пара-тройка, говорят из старых, травницы, — понизив голос, добавил он важное.

Я только порадовался за здешнего коллегу-главврача, что не стал тянуть и начал работу по вчерашнему плану сразу же, едва добрался до обители. То, что на общественное мнение ему было трижды наплевать, тоже воодушевляло. Сам всегда именно так и поступал. Надо будет не забыть через седмицу-другую посетить их с визитом, может, подсказать-помочь чем.

— А уж о тяжбах вчерашних на торгу разговоров, — хитро закатил глаза Рысь, — забывают, зачем пришли! Не нарадуется народишко князю новому, честному да справедливому. И вдов порочить да разорять не попустил. И торгаша-подлюку, что в голодных смертях детей виновен, на чистую воду вывел. Там ночью сунулись было одни на подворье Микулино, на дармовщинку-то. Так их соседи едва на рогатины не подняли, на всю улицу вой стоял, что это теперь не купцово добро, а княжье, и его хитить не дадут!

— Отдарить бы соседушек тех за добро по чести, — чуть прищурился Всеслав на друга. Уже будто зная ответ.

— Да сделали, сразу, — отмахнулся Рысь, не обманув ожиданий. — Там пара моих была, они бы и без соседей справились, конечно. Но, как погнали те ворьё от ворот, вышли на видное место, напугав там всех, да по полгривны на дым вручили, твоим именем, да с добрым словом.

— Молодцы, сам тоже похвали их за дела верные, — кивнул князь серьёзно.

— Я уже, — доложил Гнат. — Если бы довелось им с твоих рук получить памятку малую, безделицу — вовсе крылья б выросли, и у них, и у прочих дружинных.

— Найди мечи того дурака вчерашнего, — согласился Всеслав. — Перед обедней выстроишь на площади у Софии наших. Слова скажу да отдарюсь за добро.

Гнат кивнул. Не подумав о том, что князь начинал встраиваться, как говорили в моё время, в здешнюю повестку с похвальной и завидной скоростью. Мне и самому это было в новинку, но память Всеслава говорила, что молву подкармливать-приручать важно и нужно с нова, с первых дней. Вот тебе и политтехнологии отсталого Средневековья.

— А уж про бой-то разговоров! Каждый божится, что либо сам на дворе за плечом твоим стоял, либо сват его. Как ты ловко меч-то к небу вскинул нарочно, чтоб Дед-Солнце блеснул отражением да глаза змеиные северянину выжег! А ты в тот самый миг — хвать! Да своей рукой жало-то гадине и вырвал, только юшка во все стороны полетела! — Гнат явно передавал-копировал чьи-то слова и эмоции, сам он был гораздо сдержаннее.

Интересно народ изложил, нарочно так не придумаешь, наверное. Дескать, князь специально, чтобы меча не пачкать, своими руками язык поганый из пасти северянина вырвал, да ещё и зубья ему повышибал так, что они по-над всем двором летали. Рысь своими глазами видел с десяток разных клыков, резцов и даже коренных, что гордо показывали зевакам рассказчики. Правда, там попадались и овечьи, и конские, но зрители к деталям не придирались — раз князь выбил злодею лошадиный зуб, значит, так и надо было. Мало ли какие они растут у тех, кто смеет на Киев пасть разевать? Тот Йорген, поди, и вовсе нечистому душу продал, а то и кому из своих старых, северных демонов, а от этого, как всем доподлинно известно, могут запросто и рога с копытами вырасти.

— Ещё чем позабавишь? — поинтересовался Всеслав, кивая бессменным Вару и Немому, проходя мимо них по темноватому коридору.

— К Домне присмотреться надо, княже. Вчерась пошла в гости к Анне, кузнецовой вдове, подружки они вроде как. А на обратном пути в проулок нырнула — и пропала начисто. Парень, что за ней глядел, не первый год в Лютовом десятке, я ему верю. Сказал — только пустельга оттуда вылетела. Ни в одном из дворов не было поварихи, проверили. Нечисто дело, Слав, — разумеется, напуганным или взволнованным Рысь не выглядел. С князем они прошли такое, по сравнению с чем превращение какой-то бабы в хищную птицу — так, баловство. Один тот ливень из торковых стрел чего стоил. Но чуйка его была феноменальной. И если сейчас она говорила, что к зав.столовой стоило присмотреться, то именно так оно и было.

— Лады, Гнатка. Сейчас и глянем. Мне с первого дня кажется, что уж больно лишку знает она для кухарки. Умна, хитра, красива, чем чёрт не шутит. А места тут для нас новые, это ж как посреди незнакомого леса лагерем встать. Только хуже. В лесу хоть знаешь, кого бояться надо. А тут каждый третий — враг*, — я даже вздрогнул внутри, кажется, когда узнал строчки Высоцкого про тревожный дом у дороги.

— Как бы не каждый второй, княже, — хмуро согласился друг. В гридницу мы входили с такими лицами, что сыны и сотники только что с мест не повскакивали.

— Что стряслось, бать? — не утерпел Глеб первым. Тревога в глазах его была заметнее, чем у прочих, и не сочеталась с хищной готовностью к атаке, как у старших. Молодой ты ещё, сынок.

— Тихо, братцы, тихо всё, — пару раз качнул ладонями вниз Всеслав. Привычный жест и ровный голос чуть успокоили.

Мы с Рысью уселись в голове, он справа. На мой вопросительный взгляд Глеб объяснил, что Ромка уже поел и ускакал с пятёркой Лютовых на торг, проверять погрузку тех лодий, о которых вчера вечером уговор с купцами и боярами был. Там и ряд сразу сладили, и снова орлиный греческий нос над ним склонился, когда подошёл митрополит поприветствовать и благословить новый виток государственно-частного партнёрства. Долго читал, внимательно.

Лют, пожалуй, первый из десятников Гната, если можно так сказать, курировал в основном два направления: личную безопасность высшего комсостава и операции, требующие фантазии. Это его парни в тот раз выли на удиравших черниговцев и забрасывали их волчьими какашками. А «пожалуй» я решил потому, что князь и сам не выделял никого из десятников. Старался сам и напоминал Рыси постоянно находить воям такие задачи, в которых они смогли бы показать себя лучше. Ясно, что обычной, привычной дисциплины и субординации никто не отменял, но, в отличие от советской армии, в которой я прослужил чуть больше полугода, в дружине не исповедовали вечный принцип: «чем был солдат не занимался — лишь бы солдат максимально устал». И, что удивительно, это вполне себя оправдывало. Не бывало… ну ладно, почти не бывало залётов и косяков. Занимавшиеся почётным, важным и любимым делом мужики видели и знали, что командиры во главе с князем их берегут и ценят, потому и задачи ставят выполнимые, и чаще всего те, к которым душа лежит. Поэтому когда приходила пора ставить задачи невыполнимые — тоже с пониманием подходили.

Как тогда, лет восемь назад, когда памятная лавина степняков вывалилась из-за холма прямо на нас. За нами тогда стояли лагерем передовые отряды трёх Ярославичей. Основные силы растянулись в походе и должны были собраться только через пару дней. Кто вывел торков на полочан? Случайно ли это произошло? Тогда думать об этом было некогда. Дружина выполняла приказы так, как и должно было воинам русским: чётко, быстро, эффективно. Торков, сколько их осталось, откинули за реку, за Южный Буг.

После той сечи, знать, и началось у князя с Ярославичами, как в моём времени было принято говорить, «недопонимание». С того началось, что пришёл Святослав к нашим кострам с требованием отдать часть трофеев и коней.

Янко ходил меж костров чёрной тенью демона-горевестника. Его стрелки раскидали по полю все стрелы и добрались до рукопашной, пусть и в связке со Ждановой сотней. И полегла их почти треть, да ещё несколько десятков висели на тонкой грани между жизнью и смертью. Промеж них и бродил сотник, то водицы кому поднести самому, то родной протяжной песней отвлечь от изводящей боли.

Ждан сидел возле костра со своими десятниками. Семеро их осталось, с ним вместе. Он не пел и не говорил — стрела разворотила щёку. Перевязанный чистым платом, со мхом, торчавшим во все стороны, с опухшим лицом и заплывшим левым глазом он был похож на злого лешего. Или на Лихо Одноглазое.