Вокруг себя был никто

В один из дней, перетирая и перетирая слова, Себастьян вдруг почувствовал необыкновенный прилив сил. Годы упражнений сделали свое дело: энергия внедрилась, заполнила все клетки, и тело Виолы стало готовым для качественного изменения. В такие моменты всадник, держащий поводья, отпускает стремена, запрыгивает на луку седла и взлетает. Себастьян отбросил в сторону уже ненужную ступку с пестиком, схватил копье Марии и потряс. С кончиков его пальцев посыпались искры, платье начало тлеть, а наконечник копья оплавился, словно пораженный молнией. Семь раз вскрикнув, Себастьян упал без чувств.

В тот момент произошли три события, повлиявшие не только на жизнь обитателей маяка, но и на судьбу всей психометрии.

За несколько тысяч километров от острова перестало дышать мужское тело Себастьяна. Мастер ныряльщиков умер.

Рассыпалось в прах тело отца Оливии.

В теле Виолы произошло невероятное изменение, ее половые органы устремились наружу и, покинув привычные рамки, застыли в изумлении, превратившись в мужской член.

Себастьян пролежал без чувств до утра. Очнувшись, он сразу обнаружил перемену: изумленные Оливия и Мария долго рассматривали новоприобретение, не в силах вымолвить ни слова.

Очень быстро выявилось, что дело этим не ограничивается, на подбородке и щеках Виолы начала пробиваться растительность, а и без того не очень развитая грудь съежилась до размеров мужской. Пах набух и сильно болел, Оливия уложила бедняжку в постель и напоила травами. Увы, лекарство не помогло, наверное, впервые за всю медицинскую практику Оливии, опухоль росла, раздваивалась и спустя неделю обратилась в небольших размеров мошонку.

Через месяц превращение завершилось, по островку, пока еще в женском платье, расхаживал миловидный юноша. Теперь уже ничто не могло помешать чувствам Себастьяна и Оливии, влюбленные соединились и в счастье и радости родили сына. Ребенка назвали Бенволио, что в переводе с итальянского означает «доброе желание». Мальчик вырос и стал первым Главным мастером, объединив вокруг себя движение психометристов.

Мария до последних дней оставалась вместе с Оливией и Себастьяном, собственно говоря, благодаря ее записям нам стали известны все подробности этой истории.

– Н-да, – Мотл покачал головой. – Получается, настоящим мастером стала Виола, а Оливия, как ни крути, оказалась, в конечном итоге на кухне и у люльки. Но история сама по себе очень интересна, куда интересней сегодняшней лекции. Хотя превращение в мужчину, выпадающий член – нет, верится с трудом.

– Ну почему же! – вмешалась Таня. – Вполне в духе средневековой медицины. Идея, будто женские половые органы есть зеркальное отражение мужских, принадлежит, если не ошибаюсь, Галену, после него несколько веков считали женщину просто недоделанным мужчиной, которому не хватило энергии. Не зря Виола растирает слова, а Мария потрясает копьем, – в Оливии говорит скрытый комплекс неполноценности, зависть к мужчинам. Ваша сказочка – подлинно средневековая продукция – в нос шибает запах заплесневелого мышления.

И вообще я разочарована, сегодня вы толком не ответили ни на один мой вопрос, все заячьи шутки в сторону, да прыжки в бок.

Я взглянул в окно. Мотл остановил машину возле Соборной площади, прямо напротив возвышался пятиэтажный угловой дом, знаменитый тем, что весной, в солнечные дни, он почему-то всегда бывал унизан по карнизам скворцами и их щебетом. На первом этаже когда-то располагалась кофейня Либмана, потом аптека. В юности, начитавшись хорошей прозы, я часами разгуливал вдоль этого дома, втайне рассчитывая на встречу со своей Галей Ганской.

– Знаете, сколько времени мы тут стоим? – спросил Мотл.

– Тридцать шесть минут, – ответила Таня. – Давайте начнем нашу экскурсию, уже темнеет.

Мы выбрались из автомобиля и, не торопясь, двинулись через сквер. Сизый граф Воронцов по-прежнему строго рассматривал с постамента Пассаж. Ни поза, ни выражение лица за последние пятнадцать лет не изменились. Желтые листья платанов лежали на его плечах, словно золотые эполеты.

– Из того подъезда выносили в последний путь гроб с телом Веры Холодной, – Таня протянула руку к чугунной решетке ворот. Прямо по Соборному переулку мы попадаем на Спиридоновскую. Улица названа в честь купца Спиридонова. После революции ее переименовали в Горького, наверное, подразумевая смену приоритетов нового общества. Сегодня ей вернули прежнее название, перемена весьма символична, не правда ли?

Я промолчал. По этой улице мой детский садик шествовал на прогулку в ту самую часть площади, где сейчас громоздится восстановленный собор. У каждого своя ностальгия, и мне жаль старых деревьев, зеленых скамеек со спинками, отполированными несколькими поколениями пенсионеров, жаль нелепого фонтана и аллеи, пронизывающей Соборку от Советской Армии до Толстого.

Мне не нужно ничего рассказывать о Соборном переулке и Горького, я помню на них каждую водосточную трубу и каждый шпингалет на окнах первых этажей – детсадовская группа передвигалась медленно, и времени рассмотреть каждую подробность хватало. Они навсегда вошли в мою память: морщины-трещинки на фасадах домов, осыпанная блестками вата между двойными рамами окон, каштаны, валящиеся с деревьев прямо под ноги, брызги фонтана, щебет скворцов в кронах, спорящие футбольные фанаты, голуби на голове у Воронцова – мелочи, из которых складываются почва и судьба.

Мы оказываемся на углу Горького, и Таня, решив, что пауза для воспоминаний завершена, продолжает.

– Первое здание на четной стороне – кинотеатр «Одесса», бывшее офицерское собрание. После революции в нем хранилась банка со спиртом, в котором плавало простреленное сердце Котовского. Когда пришли немцы, сердце выкинули, а в здание въехал штаб воинской части. Молодцов-Бадаев попытался заслать туда своих людей, но не получилось. Тогда он запросил разрешения у Большой земли сжечь штаб и, получив таковое, взорвал здание. Восстановили его только после войны.

Сам Котовский жил в первом доме по нечетной стороне. Он вообще прятался на многих квартирах, но эту особенно привечал. Сюда когда-то попал снаряд, выпущенный с броненосца «Потемкин». Матросы метили по Оперному театру, где заседало купечество, но наводить самостоятельно орудие не умели и обратились за «помощью» к офицерам, а те специально «промазали». Со стороны Нежинской на доме была табличка о снаряде.

На другой стороне, через дорогу – гостиница «Подолье», третьего разряда, фактически – публичный дом, напротив него, опять через дорогу – очень красивое здание, возведенное в 5-7 годах прошлого столетия. Замечательная кирпичная кладка, роскошная ограда из чугуна.

– Таня, простите, – но где же ограда? В этом доме жила моя бабушка, я провел тут не один день и прекрасно помню ограду, но где она, где?

– Ограду разобрали в начале девяностых годов. Приехали: грузовик, газорезка, рабочие в комбинезонах, все, – как положено. Жильцы начали возмущаться – им ткнули в нос постановление горисполкома. Пока звонили инспектору, пока искали милицию, ограду срезали и увезли. Потом выяснилось, что постановления никто не выпускал, рабочие – просто ворюги, а на ограду положил глаз крупный деловар. Теперь она украшает его фазенду.

Но вернемся к дому. Дом построил один мещанин, мечтавший стать купцом первой гильдии. Наодалживал денег, на «фу-фу» поднял здание и запустил рекламу о сдаче в наем квартир в роскошном особняке с центральным отоплением. Господа въехали, но оказалось, что помимо отопления в доме функционирует и «центральная критика» – кто-то чихнет на втором этаже, а с пятого отвечают «будьте здоровы». Господа съехали.

Незадачливый мещанин поместил объявление: «Просим не верить слухам о дороговизне». Но и следующие постояльцы съехали. Дом стоял пустой, срок уплаты по векселям прошел, хозяин вышел на балкон пятого этажа, оглядел последний раз синее небо и бросился головой вниз. Все его имущество, кроме долгов, оказалось записанным на жену, а вдова, вместо денег, дала кредиторам от ворот поворот. Так она и осталась купчихой первой гильдии.