Волчий след

На улице было солнечно и тепло. В Атланте погода всегда замечательная. На миг ослепленная, я приставила руку козырьком ко лбу, и увидела мерзкую картину — полдороги занимал огромный грузовик, который постепенно заполнялся осколками моей жизни.

Чтобы не рассердиться, я запрыгнула в мамин опель. Обхватив руками колени, я старалась отделиться от реальности, но вид нашего дома вызывал слезы. Такой красивый, обтесанный ветрами и временем, прекрасный дом из серого камня с белыми контурами окон. В стеклах отражался солнечный свет и мне показалось, будто дом извергает все светлое и доброе, что в нем произошло.

Не успела я расчувствоваться, как на переднее сидение плюхнулся Лукас. Он запутался в ремне безопасности и неуклюже пытался вырваться. Я громко фыркнула.

— Разве тебе можно сидеть впереди?

— Боюсь сзади испачкаюсь об твое отчаянье, — съязвил Лукас в ответ. — Ты слишком злая. Выходишь на новый уровень стервозности?

— Тебя совсем не волнует, что мы уезжаем?

Лукас обернулся, и в его глазах мелькнула искра сожаления.

— Маме будет лучше, — просто сказал он.

Я возмущенно закатила глаза.

— Ей и здесь было неплохо.

— Откуда тебе знать? Ты шарахалась от нас последние пять лет. Появлялась дома, чтобы взять денег и поругаться с мамой, — прорычал Лукас. — Не смей судить о том, как нам жилось!

Я вспыхнула от гнева, но брат отвернулся и замолчал. Я слышала его сердитое дыхание и уже хотела ответить, но пришла мама. Она забралась в машину, и ее губы дрожали от волнения. Ее последний взгляд на дом показался мне жалким.

Мотор закряхтел, и я почувствовала привычный толчок, который делала мамина машина всякий раз, когда ее пытались сдвинуть с места. Я и представить не могла, каким мучительным будет прощание с Атлантой. Мне с трудом удалось отвести взгляд от дома, и в груди засело напряжение. Моя сущность ожидала чего-то ужасного.

Все будет иначе, а я никак не могла на это повлиять.

*

Коттедж Майкла был похож на наш дом, как лисица на мышь. Это уродливое строение стояло на широкой улице с такими же претенциозными домишками, огромными зелеными газонами и гравийными подъездными дорожками. Как я позже узнала, это был самый респектабельный район Реймонда, и все здесь соответствовало статусу.

Это был настоящий белый дворец, с трубой для камина, длинным балконом, синими оконными рамами и крыльцом больше, чем наша ванная. Образец безвкусия явно состоял из миллиона шикарных комнат, но мне захотелось остаться в машине.

Майкл встретил нас на пороге. На нем были джинсы и серая футболка, но выглядел он как богач с обложки журнала. Я с удовольствием заметила, что он начал седеть.

Майк приветствовал нас широкой улыбкой, однако заметно нервничал. Он приобнял Эллен и пожал руку Лукасу. На этот раз будущий отчим не стал испытывать мое терпение и лишь склонил голову. Я кривилась и всем видом показывала свое к нему отношение.

— Добро пожаловать! — сказал Майкл, проведя рукой в сторону дома.

Я отпихнула его в сторону и пошла первой. Так лучше, чем быть втянутой матерью за волосы. Мне не хотелось терять достоинство и сумку, в которой я везла самые ценные вещи.

Я ненавидела этот дом. Пока я сидела на роскошном диване в гостиной, явно созданной крутым дизайнером, я чувствовала себя селедкой, которую забросили в аквариум к грациозным рыбкам гуппи. Мама и Лукас исследовали ближайшие комнаты, и брат выбрал себе комнату. Мне досталась просторная спальня рядом. Мама внимательно наблюдала за моей реакцией, но я только положила сумку в изысканное кресло у стола и вышла.

— Хорошо сюда вернуться, — сказала Эллен, осматривая кухню маниакальным взглядом. Здесь ей будет где разгуляться, ведь холодильник был выше меня минимум на полметра, а плита шире.

В окне я увидела, как по тротуару на велосипедах проехали две девочки. Они так громко смеялись и кричали, что даже мы услышали. Я сделала вид, что приглядываюсь к ним, на деле же сдерживала раздражение.

— Джейн, — мягко сказала мама и подошла ближе. Я невольно сделала шаг назад и ощутила ладонями холодную поверхность холодильника. Взгляд матери был таким несчастным, что я заскрипела зубами от злости. Мне не стало легче. Ее мольбы ничего не изменят, и я была не готова их слушать, но Эллен, как обычно, вряд ли меня поняла.

— Милая, мне так жаль, — сказала она тихо. Видимо боялась, что Майкл услышит. — Мне, правда, очень жаль, что нам пришлось уехать из Атланты.

Я сделала глубокий вдох и хотела ответить, но губы сжались, и я выбежала из кухни. Впервые за несколько недель я не испытывала ярости, только замешательство. Лукас в гостиной с восторгом разглядывал корешки библиотеки. Я сразу заметила, как много здесь медицинских книг. Почти неслышно я поднялась на второй этаж и, отводя взгляд от длинного ряда одинаковых коробок, вошла в новую спальню.

Дверь не издавала привычного скрипа. В комнате не пахло плесенью. В окна со всех сторон просачивался свет, не то, что в моей настоящей спальне, где было всего одно окно, и я могла спать в любое время суток.

Теперь я поняла, почему мою комнату в Атланте опустошили до минимума. Мама старалась придать этой знакомый вид, но старые вещи резали глаз на идеальной дизайнерской канве. Фальшивая копия моего дома не могла меня успокоить. Лишь сев на пол и обняв свою сумку, я почувствовала прикосновение родного дома.

Руки протестовали, когда я разбирала коробки. Я вынимала только самые важные предметы, оставляя маме прочий хлам. С каждой новой вещью, надежда на возвращение угасала быстрее. В большем числе коробок были упакованы мои книги. Наша с отцом библиотека. Я всматривалась в потертые корешки и с умилением гладила обложки. Мои старые друзья заслуживали хорошего обращения. Я поставила их на полку, скинув на пол статуэтки и маленькие горшочки с декоративными цветами. Под моими ногами будто треснула земля: темный дубовый пол был покрыт белыми дырами-осколками.

Мы с отцом много читали, и я часто засыпала под его голос. Чтобы не расплакаться, пришлось оставить книги и перейти к менее важным предметам. Эти были мои фотографии с друзьями и плакаты с рваными краями. Я хотела сорвать обои со стены, но решила не провоцировать маму. Не уверена, что смогла бы вынести ее крики.

Финальным штрихом стала наша с отцом фотография, которую я поставила на прикроватную тумбочку. Она была рядом со мной, пока я спала в машине, а потом в самолете. Поставив рамку, я утратила последнюю надежду.