Волны словно кенгуру

– Как это?
– не понял я.

– А так! О чём бы они ни говорили, всё оценят: дорого или дёшево. Дом? "Дорого-дёшево". Земля? "Дорого-дёшево". Гость? "Дорого или дёшево".

Я посмотрел на капитана, не шутит ли. А он глянул в окно и спокойно сказал:

– Сейчас узнаем, сколько вам ждать... Атлас Вогизыч! Сколько до Америки? По-моему, три тысячи пятьдесят миль.

Я удивился: будто у него в голове целый вычислительный центр: раз, раз - и готово!

– Три тысячи четыреста шестьдесят, Пётр Константинович!
– крикнул Атлас.

– Завтра определимся по звёздам, - сказал капитан.

За окном всё гудел ветер. Звёзд не было. Но на горизонте (или мне показалось?) вдруг вспыхнуло какое-то пятно и засветилось облако. Потом пламя поднялось выше.

Атлас Вогизыч, выбежав на крыло, тревожно крикнул:

– Пётр Константинович! Судно! Смотрите!

– Это вон то, где пожар?
– небрежно спросил капитан. Я поразился. На тебе: пожар, а он хоть бы что!

– Это поднимается луна, штурман!
– усмехнулся капитан.

Атлас засмеялся:

– Вот ёлки-палки!

В самом деле, через несколько минут из облака вырвался серп, боднул одну тучу, другую и быстро побежал вперёд. А за ним по морю потянулась ломкая золотая дорожка.

И капитан сказал:

– Ну вот, будет завтра боцману радость! Так оно и получилось.

Повеселел к утру ветер, напружился, навалился на стену тумана и сдвинул её за корму. Вырвалось сверху солнце, вывалило разом все лучи. Будто долго было связано, и вдруг лопнула эта связка, разлетелся свет во все стороны. На палубу, на облака.

Посинели волны, побежали широкие, чистые, каждая с белым воротником.

Боцман вышел, глазом, как миноискателем, прошёлся по палубе, посмотрел вверх и шумнул:

– Ну, гвардия, за дело! Не терять солнышка.

ОТ АКУЛ ДО ЗВЕЗД

Как-то ко мне в каюту заглянул Федотыч:

– В машину сводить просил?

– Просил, - сказал я.

– Ну пошли. Только забежим за Виктором Санычем. Но Виктор Саныч, закатав рукава, вычерчивал на ватмане трюмы, размечал положение груза и отмахнулся:

– Некогда, Федотыч! Капитан ждёт. Это не то, что твоё хозяйство. Тут нужен расчёт!

– Ну ладно, - сдерживая улыбку, сказал мне Федотыч.
– Что ж, пошли. Посмотрим, что ты скажешь про наше хозяйство.

– Только осторожно!
– крикнул мне вслед Виктор Саныч.
– А то он привык по сопкам бегать за козлами да кабанами. Охотник.

Из машинного отделения вырвался такой жар и грохот, будто навстречу летел невидимый раскалённый поезд. У порога стояло с десяток пар сандалий, а в сторонке несколько пар замасленных - сменных, только для машины. Федотыч надел одни, я - другие и, держась за поручни, стал спускаться за ним.

Надраенные металлические лесенки уходили вниз этажей на десять. Кругом грохотали механизмы, гулко двигались гигантские поршни. Они выдыхали жар и потно блестели от горячего масла, совсем как спины людей во время напряжённой работы. Шумел целый металлический городок. Тут и там сверкали яркие цилиндры и кубы. А в отсеке за решёткой работала такая электростанция, что не у всякого города найдётся.

Изредка нам кивали деловитые бледные машинисты.

Ладони припекало: поручни были горячие.

Я торопился, спешил за Федотычем. А он сбегал быстро, легко, как охотник по сопкам за козлами. Тренировка. Десять лестниц пробежали, а дно всё ещё было где-то внизу. Я взмок. Но и у Федотыча рубаха пошла влажными пятнами.

Наконец он остановился, открыл люк в палубе и сказал:

– Ну, вот мы и рядом с акулами. Тут тебе шахта гребного вала, на котором работает винт. А там, - он постучал в борт, - вода, акулы... Как, ничего хозяйство?

Я говорю:

– Ничего.

Поднялся наверх, вышел на корму под звёзды. Отдышаться. Смотрю, как бегут от винта волны, и думаю: это работа Федотыча. Ничего себе хозяйство! От звёзд до акул! И нужно, чтобы каждое колесико, каждый винтик работали как следует.

КИТЫ

Акул, однако, на этот раз мы не видели. Наверное, холодно здесь для них. Мы вошли в холодное течение. Это Куросиво добралось до самого севера, остыло и повернуло вдоль американского берега на юг.

Несколько раз, пока я красил трюмы, выпрыгивало из воды огромное стадо каких-то маленьких дельфинов и скрывалось у горизонта. Все уже привыкли, что смотреть здесь не на что, и не часто выглядывали за борт.

Но вот однажды на мостик вышел вахтенный с биноклем в руках. За ним показался капитан.

Я оторвался на минуту от работы. А боцман подвёл ладонь под шапочку с помпоном и сказал:

– Кит.

Я сначала ничего не видел, кроме чёрной качающейся бочки. Но потом бочка всплыла, вытянулась. А из самого её носа ударил вверх фонтан. Тут и я понял, что это кит.

Я ждал, когда он подойдёт поближе. Но кит близко не подходил, а всё нырял среди волн, то и дело выбрасывая короткие султанчики воды.

– Не подходит, боится людей!
– вздохнул Никоныч.
– Запугали. А сколько их тут бродило! В войну, бывало, идёт кит, а думаешь, не подводная ли лодка гонится. Запугали, выбили...
– горько повторил он.
– И море без них опустело. А как было хорошо. Посмотришь, плывёт рядом такая махина, фонтан пускает. И работать веселей! А теперь не то...

К первому киту подошёл ещё один, поменьше. Пристроился боком, и вдвоём, выбрасывая фонтан за фонтаном, они пошли в стороне от нас.

Я снова стал красить трюм. Окуну каток в краску, прокатаю лист посмотрю на китов. Плывут! Покрашу ещё - опять взгляну. Плывут!

Действительно, веселей. Море-то с китами живое! Живёт, небу радуется. И мне с живым морем весело!

НИЧЕГО СЕБЕ АМЕРИКА!

До Америки было ещё несколько суток ходу. А на палубе только и слышалось: Америка да Америка.

Мы уже подровняли шаровой краской фальшборт, подновили охрой трапы и докрасили палубу. А Витя взял кисть и стал закрашивать белилами рымы скобы на палубе.

– Ты что?
– удивился я. Никогда такого не видел.

– Так в Америку плывём, - говорит.
– Кто-нибудь из американцев о рым споткнётся, нос расшибёт, скажет: "По вашей вине. Платите за нос".

– Там так!
– подтвердил Яша. Я засмеялся:

– Шутишь!

– Какие там шутки!
– сказал Витя.
– Ты лучше бери кисть и помогай!