Волны словно кенгуру
Шрифт:
Я помахал ему: ничего, пёс, встретимся.
Смотрю, а с кормы вся команда прощается.
Вышел "Чаленко" из порта, как загудит на прощание! Я присел было на чемодан да слышу два голоса:
– Ну, пошли?
Оглянулся. А это гости капитана - механик Федотыч и похожий на индейца "грузовой" Виктор Саныч. Стоит, в руке банку кофе подбрасывает. И сам коричневый, как кофейное зерно.
С ними я и пошёл на "Новиков".
"САКИЯКИ"
Поднялись мы по трапу, а навстречу капитан и рядом с ним боцман. Могучий. Брови мохнатые,
– Пополнение?
– Пополнение, Никоныч!
– сказал за меня "грузовой".
– Давайте, давайте, - усмехнулся Никоныч.
– У меня всегда работа найдётся. Пока устраивайся.
Поставил я чемодан в каюту, а тут опять Виктор Саныч:
– Ну-ка пойдём, кофейку попьём.
Чем ближе мы подходили к его каюте, тем крепче становился кофейный запах.
На столе в графине с кипятильником булькала вода. А на диване, положив ногу на ногу, сидел Федотыч и помешивал ложечкой в стакане.
Виктор Саныч взял знакомую банку, сыпанул мне в стакан две с верхом ложки кофе.
– Много!
– сказал я.
– Это очень много!
– А Саныч только такой и пьёт!
– заметил Федотыч.
У него кровь пополам с кофе. Оттого он и вертится, как заводной! Грузами, как оркестром, командует.
– Л иначе попробуй повертись, - откликнулся Саныч. В это время в двери появилась голова в рабочей каске, и вошёл высокий парнишка-японец, в руках рукавицы. Он по-свойски сел и тоже налил себе кофе.
– Это Модзи. С грузчиками в трюмах работает, - сказал Виктор Саныч. Мы с ним по ночам часто кофеёк гоняем. Для бодрости.
Модзи кивнул. Отхлебнул глоток. Закурил и, выпустив в потолок колечко дыма, важно сказал:
– Завтра все ко мне домой, на сакияки!
– А что, поедем?
– посмотрел на меня и на Федотыча Виктор Саныч.
– Чего же не поехать!
– рассудил Федотыч.
– Человек рабочий. Да и сакияки дело вкусное. Национальное японское блюдо!
И я кивнул: едем! Как все, так и я!
Весь вечер я повторял слово "сакияки". Привязалось!
СЕКРЕТ
За рулём "тоёты" нас уже ждал вчерашний знакомый. В простенькой рубашке и в резиновых босоножках на босу ногу.
Виктор Саныч похлопал по спинке сиденья и весело спросил:
– Модзи, "тоёта" твоя?
– О'кей, - кивнул парень и повёл машину. "Наверное, хороший специалист, - подумал я.
– Простой рабочий на такую машину не быстро разгонится".
Модзи небрежно держал руку на руле. Навстречу нам летела красивая дорога. Слева шумело синее-синее море, а справа нависали желтые скалы, все в зелёных кустах, таких пушистых, будто их расчёсывал и взбивал какой-нибудь парикмахер. Через дорогу пробежала цепочка ребят с рюкзаками, в панамках. Посмотрели на нас одинаково чёрными глазами и стали взбираться в гору.
– Начинаются каникулы, - сказал Модзи.
Наконец машина остановилась. Рядом стояли два дома. В глубине одного, похожего на старый склад, громоздились ящики с бутылками кока-колы, сигаретами. За прилавком курил высокий болезненный мужчина, а рядом с ним у столба,
подпиравшего крышу, стояли мальчик и девочка. Они робко поглядывали на нас.Второй дом, справа, был двухэтажный, крепкий. Возле него ветвились ухоженные сосенки.
Я растерялся, не зная, куда идти. Но Модзи показал: "Направо, направо".
У двери стояла полная седая женщина в пёстрой кофте, улыбалась и кланялась.
Я стал было на пороге снимать туфли, но женщина замахала руками и сказала:
– Не надо. У нас сидят только на стульях.
В большой комнате у стола хлопотала краснощёкая толстушка, сестра Модзи. Модзи по-хозяйски осмотрел стол и грубовато стал торопить её: "Быстрей, быстрей!"
Он подошёл к телевизору, включил его, и по цветному экрану помчались цветные всадники. Началась гонка. Раздался крик судьи.
И такой же крик послышался из другой комнаты.
Я оглянулся: там на экране тоже мелькали всадники.
В это время дверь отворилась, и на пороге появился чистенький мальчик с чёрной, будто нарисованной чёлочкой и розовыми щеками.
– О, Ксуки!
– всплеснула руками седая женщина и бросилась к нему.
– Племянник, - сказал Модзи, - Ёсуки. А Виктор Саныч весело поправил:
– Ёсуки-сан!
И все засмеялись, потому что "сан" говорят только уважаемым взрослым. И Ёсуки засмеялся тоже.
Он достал из портфеля дневник и протянул бабушке. Она стала переворачивать странички слева направо и читать снизу вверх.
Ёсуки помогал ей тоненькими розовыми пальчиками.
Наверное, иероглифы в дневнике говорили, что Ёсуки-сан учится хорошо. Все хвалили его. И только молодой дядя Модзи смотрел на всё это со снисходительной усмешкой.
Бабушка поцеловала внука и сказала:
– Молодец Ёсуки, теперь пора за сакияки!
Мальчик быстро занял место за столом в высоком кресле.
Мы тоже сели за стол.
У моей тарелки лежали вилка и японские палочки. Посреди стола на электроплитке кипело в кастрюле сакияки - мясо с упругой травкой, похожей на вермишель. Я хотел взять вилку, но отважился и попробовал есть палочками. Сперва травка подпрыгнула в них, как резина, и все рассмеялись. Но Ёсуки показал мне, как надо держать палочки тремя пальцами.
Федотыч и Виктор Саныч тоже взяли в руки палочки, и Ёсуки рассмеялся:
– Все теперь - японцы!
Нам всё подкладывали, добавляли. А Модзи почти не ел. Положив ногу на ногу, он курил, оглядывал стол и жестами отдавал женщинам распоряжения: это подать, то отодвинуть.
Но вот мы пообедали. Ёсуки соскочил со стула и сел за пианино, стоявшее в углу.
– "Чижик-пыжик"?
– пошутил Виктор Саныч.
Ёсуки ответил на шутку улыбкой и стал играть серьёзные мелодии.
– Вот тебе и "Чижик-пыжик"!
– развёл руками Федо-тыч.
– Будущий музыкант. А что? Приплывём когда-нибудь, глядишь, пригласит нас на свой концерт. Пригласишь, Ёсуки?
Ёсуки опять улыбнулся. Бабушка растроганно закачала головой.
А Модзи небрежно усмехнулся, словно говоря: "Всё это ерунда! Не в этом дело!"